Карточка с краткой историей изнасилования — рядом одежда, которая в тот момент была на пострадавшей. Так выглядит проект «What Were You Wearing?», придуманный двумя американками-экспертами по предотвращению сексуального насилия Джен Брокман и Мэри А. Вьянд-Йебер. С 2013 года, когда выставку впервые показали в США, ее социальные франшизы появились в пятидесяти странах. В феврале проект добрался до России.
На петербургскую выставку «Во что ты была одета?» пришли почти восемьсот человек. Ее организовали визуальный антрополог Лиза Светлова, фем- и ЛГБТ-активистка Инна Боярова. Корреспондентка СПИД.ЦЕНТРа поговорила с ними о стереотипах вокруг насилия, почему люди часто осуждают пострадавшего, а не насильника, и «серой зоне» темы, о которой обычно не говорят.
— Как вы решили провести выставку «What Were You Wearing?» в Петербурге?
Лиза Светлова: Я наткнулась на краудфандинговую кампанию девочек, которые решили провести выставку в России, и подумала: «Вау! Наконец-то!». Они собрали истории женщин, переживших сексуальное насилие, через анонимную гугл-форму, но потом работа перешла нам. Предшественницы передали архив историй, и мы с Инной начали разрабатывать план.
— Выставка продлилась всего три дня: с 15 по 17 февраля. Многие, как я, не успели на ней побывать. Как все это выглядело?
Лиза: На стене — карточка с историей, рядом — комплект одежды. Реальная одежда, в которую были одеты женщины в момент изнасилования, не попала на выставку: это инсценировка. Максимально достоверная, аккуратно подобранная по описанию, которое нам прислали.
— Почему нельзя было собрать ту самую одежду, которая была на женщинах в момент изнасилования?
Лиза: Хотя бы потому, что истории присылали анонимно. Да и «той самой» уже и не существует, скорее всего: мало кто такое хранит в шкафу. Но мы взяли себе целью максимально соответствовать референсам. Написано: «Теплый красный шерстяной свитер» — мы нашли именно такой: красный, теплый, шерстяной. «Трусики с уточками». Мы нашли детские трусики с уточками. Как только мы анонсировали выставку, нам сразу написала девушка из благотворительного магазина «Спасибо» и предложила помощь. Так что мы искали вещи из историй на большом складе «Спасибо» вместе с работницами магазина. И нашли.
— Кем были женщины, рассказавшие свои истории?
Лиза: Самой старшей женщине — восемьдесят три года. Самые юные — подростки. Некоторые истории о глубоком советском прошлом. Другие — о настоящем времени. История самой старшей женщины — одна из самых душераздирающих. Это произошло лет восемьдесят назад, еще до войны, и это на ней были маленькие детские трусики с уточками. Ей было года три-четыре, к ней приставал отчим. Потом он ушел на войну и пропал без вести. Смысл между строк был именно такой: «И слава богу!».
— Какие были отзывы, какой фидбэк?
Лиза: Первый шок был от масштабов и разнообразия насилия. Мы специально выбирали истории так, чтобы они были разными: от советских историй до сегодняшнего дня, от маленьких детей до взрослых женщин, от папы и дедушки до начальника и кого-то, выпрыгнувшего из кустов. Даже тот, с кем самим это случилось, не знает о всевозможных формах насилия. И, конечно, поражало количество детских историй.
— Сталкивались с реакцией: «А зачем про такое говорить?»
Лиза: Конечно. Как-то я была в гостях на дне рождения родственницы, обсуждали, кто чем занимается. Я рассказала. Стол четко разделился на два лагеря. Женщины говорили: «А зачем?». И за этим их «зачем» нет никаких аргументов, только многовековая тишина. В их глазах я вижу поколения женщин, которые жили еще в царской России — и молчали. А вот мужчины стали спрашивать: «А что за истории вы собираете? Ого, и про детей? Да, это интересно, про это надо говорить».
Но я понимаю, почему люди реагируют неприятием, и у меня нет к ним осуждения. Наоборот, еще больше мотивации этично и нетравматично им рассказать, почему сегодня говорить о пережитом насилии можно. Если хочется и есть потребность — говорите. И через двадцать-тридцать лет, когда в полицию уже не пойти, можно все равно обратиться за помощью, чтобы избавиться от засевшей внутри боли. Насилие же просто так не проходит.
— Подозреваю, что на «Во что ты была одета?» пришли люди, которые уже знают, что такое сексуальное насилие и про стереотипы вокруг.
Инна: Большая часть знали, о чем мы будем говорить. Но важно, что ты приходишь на подобную выставку и видишь вокруг себя много людей, которые поддерживают те же ценности, что и ты. Это как-то подбадривает. И ты идешь с этими идеями дальше. У всех есть знакомые, которые совершенно не сведущи в этом. Если каждый будет потихонечку рассказывать в своем кругу, что такое насилие и какое оно бывает, будет классно.
Лиза: Друг спускался курить и слышал, как люди говорили: «О, там много народа, что там, поднимемся, узнаем». Заходили, и по их глазам было видно, что они не в курсе. Тогда я сама или волонтеры подходили и говорили: «Здравствуйте, вот такая вот выставка, такие истории, такая лекция». Как хостес в ресторане.
— У вас самих есть опыт сексуального насилия?
Лиза: Нет. У меня нет.
Инна: Да. Партнерские отношения, все такое.
— Это как-то повлияло на твое восприятие темы?
Инна: Из-за моего опыта мне важно говорить про насилие в «серой» зоне. Есть то, что легко считывается: незнакомые люди, сверхжесткие ситуации. Но бывает, что это, к примеру, про опьянение. Для меня это точно насилие. Но не для всех. И сексуальное насилие, которое происходит в партнерских отношениях, — тоже «серая» зона. Мне важно говорить об этом. О том, что каждый раз при сексуальном взаимодействии нужно думать, хочешь ли ты его в этот конкретный момент, и «да» должно даваться каждый раз. Если оно не дается, если этого не хочешь, неважно, сколько прожитых вместе лет за спиной, — это не нормально.
— Про «серую» зону. Бывает, что человек сам может не понять, что он кого-то насилует. Насильственность действий может быть не очевидна.
Лиза: Одна история на выставке была про девочку, которая шла после школы. Мужчина попросил ее поцеловать его в щеку. Она согласилась. Потом он попросил поцеловать в сосок. Она отказалась и ушла. И вот были вопросы: «А что, это насилие? А оно разве бывает таким?». Демонстрация разнообразия создает систему координат для понимания, что не ок.
— Чтение историй о насилии может травмировать зрителя. Вы этого не боялись?
Лиза: По условиям франшизы при входе на выставку было указано «18+» и предупреждение: «Насилие, сексуальное насилие». На площадке дежурила психолог, если для кого-то выставка окажется слишком тяжелой. Но к ней никто не обратился. Еще мы сделали красивые открытки, на обратной стороне — номера кризисных центров, и после каждой лекции объявляли, где лежат наши открытки.
— Будет продолжение? Еще одна выставка?
Лиза: Как раз думаем. Мы получили огромный фидбек от тех, кто пришел, кто наблюдал за прямой трансляцией. К нам приезжали из Москвы, Казани, Нижнего Новгорода, подходили и просили продолжение. И самый большой вопрос — мужчины, которые тоже становятся жертвами насилия.
— Их историй на выставке не было?
Лиза: Нет, ни одной. По правилам социальной франшизы проект именно про женщин. Мы решили так: в первый раз постараемся соблюдать правила, а потом уже подумаем, как расширить тематику. Мы уже получили истории мужчин о сексуальном насилии, которое они пережили детьми, подростками и взрослыми. Стало понятно, что специалисты, которые работают с сексуальным насилием, даже не знают, как помогать мужчинам. Поэтому на следующей выставке мы хотели бы представить тему глобально. И хочется охватить другой город: приехать в Москву или, скажем, Екатеринбург.
— А были ли истории насилия женщин над женщинами?
Инна: Нет — их не прислали. Но мне бы очень хотелось. Надеюсь, на следующей выставке получится поговорить и о насилии между людьми одного гендера. У нас есть классический образа насилия и стереотип, что если девочка с девочкой — какое тут может быть насилие, они же мягкие, нежные. Но — нет, может быть. И при этом человек терпит двойные стигму и изоляцию: и из-за насилия, и из-за «однополости» этого насилия.
— Выставка помогла вам как-то переосмыслить собственные сексуальные взаимодействия?
Лиза: Я стала много размышлять о мужчинах. Да, мы занимались историями женщин — но параллельно я поняла, что у меня в голове куча стереотипов о мужчинах, мужской сексуальности и «мужском» насилии. Да, статистически насилие над мужчинами совершается реже. Но дело не в количестве, верно?
— Статистика говорит, что взрослые мужчины реже становятся жертвами сексуального насилия, особенно редко — со стороны женщин. Но, скорее всего, мужчины никому не говорят или даже сами не осознают, что насилие было. Плюс стереотипы: «Разве женщина может изнасиловать мужчину?». К тому же тема сексуального насилия завязана на фем-движении, и мужчины выпадают из повестки.
Лиза: Фем-активизм помогает всем, и женщинам, и мужчинам, когда, например, борется со стереотипами о токсичной маскулинности. Тянем за женщин — а выходим к внегендерной проблематике. Если подняться над всеми этими вопросами и посмотреть на проблему сексуального насилия системно, получится, что все мы в плену стереотипов друг о друге. И женщины о женщинах, и женщины о мужчинах, и мужчины о женщинах, и мужчины о мужчинах… А если мы еще подумаем о транслюдях и небинарных людях, все станет совсем сложно. Причем стереотипы работают не только в сексе: начинается все с воспитания, внешнего вида, «мужского»/«женского».
— Выставка борется со стереотипами. Можете их перечислить? Хэштег такой-то, например?
Инна: Хэштег #КороткаяЮбка: жертва может кого-то «спровоцировать» или вовсе «сама этого хотела».
Лиза: Все, что можно постить под тегом #СамаВиновата: макияж, одежда, выпившая была, не так танцевала, не то сказала. Хотя в заглавии выставки одежда пережившей насилие, как выглядела женщина — только малая часть стереотипов. Есть и другие: как выглядел насильник, например, и на выставке его реальный многоликий образ хорошо показан. Это не столько маргинал из кустов, сколько знакомый или вовсе папа или дедушка.
— Почему так часто люди осуждают не насильника, а того, кого изнасиловали?
Инна: Потому что страшно. Потому что очень хочется верить, что есть набор правил, которые спасут тебя, если что. Не крашу губы, не хожу поздно ночью по улицам, и все будет хорошо. И когда с кем-то случается плохое, проверяешь свой чек-лист: так, что такого сделала она, чего не делаю я?
***
СПИД.ЦЕНТР также попросил нескольких экспертов прокомментировать тему выставки.
Светлана Маркова, клинический психолог, живет в США и ведет терапию как переживших сексуальное насилие, так и его авторов:
Вряд ли человек, который считает, что сексуальное насилие — это нормально и что «самавиновата», пойдет специально на такую выставку. Но кто-то попадет случайно, за компанию или мимо проходил, и это действительно изменит его мнение. Или в соцсетях увидит фотографию. А кто-то не будет знать об этом ничего — узнает и сделает выводы. Может, мир человека перевернется.
В историях людей, переживших насилие, есть большая терапевтическая сила. Я даже решила включить фотографии с выставки «What were you wearing?» в терапию своих клиентов, совершивших сексуальное насилие. И многие мои клиенты, читающие подобные истории, говорят: «Я и понятия не имел», «У меня что-то внутри перевернулось».
