Таш Грановски
Я не могу однозначно ответить на вопрос, есть ли для юмора запретные темы. Скорее нет, потому что юмор — явление, напрямую коррелирующее с интеллектом. Можно и нужно использовать сатиру и в политических, и в социальных целях. Единственное, что стоило бы ограничить — это злые и глупые шутки в публичном пространстве. Запрет шутить на какую-то тему пахнет цензурой, против которой я всей душой. Но в публичных дискуссиях, политических дебатах человеку следует выдерживать стиль, уровень. Разруха не в подъездах, а в головах. Невозможно создать этическую комиссию, которая будет говорить: вот это смешно, вот это глупо, а вот это вообще идиотизм. А в хороших книжках и СМИ есть редакторы, которые не пропустят материал, содержащий нечто неприемлемое.
Если говорить об американке, которую уволили с работы и подвергли бойкоту за её высказывание в твиттере, [pr-специалист Джастин Сакко в 2013 году опубликовала твит «Лечу в Африку. Надеюсь, что не подхвачу СПИД. Шутка. Я же белая!»] безусловно, эмоции своим высказыванием она рождает самые недобрые: просто кусок идиотки, непонятно, что у нее в голове насыпано. Думаю, уволили её справедливо: уровень интеллекта, который ей позволил говорить такие вещи в публичном пространстве, не соответствует должности специалиста по связям с общественностью. Но и публичную порку в интернете я считаю ненормальной. Люди с удовольствием занимаются судом Линча, хотя если глупый человек что-то говорит, нужно просто принять, что он глупый.
Люди в своих высказываниях часто не берегут других людей. Круче всего эту проблему видно на слабых местах, среди уязвимых и уязвлённых групп людей. В течение всей своей ВИЧ-истории я не наблюдаю вокруг себя вообще никаких этических норм. Ни о какой конфиденциальности диагноза речи не идёт, ни о какой этике и психологии медицинского приёма. Позитивные люди долгое время не обладали возможностью свободного высказывания. Мы не знали о своих правах, мы не знали что, писать нашу фамилию с диагнозом поверх медкарты запрещено. Мы никак не боролись за свои права. Это время прошло. Теперь я думаю, что каждый человек с состоянии воспитать в себе морально-этические нормы, благодаря которым оскорбительные шутки прекратятся и в личных твиттерах, и в голове рождаться не станут.
Мне приходилось попадать в ситуации, в которых собеседник шутил о ВИЧ-инфицированных. Все ситуативно, бывают шутки добрые, а бывают дебильные. Над смешной шуткой я посмеюсь, а на дебильную отреагирую: впишусь, скажу о своём статусе и о своих чувствах. Если это мой знакомый и шутка обозначает его отношение ко мне, он перестанет быть моим знакомым.
Мемы в интернете на тему СПИДа я расшаривать точно не буду. Может быть гыгыкну, если это смешно. Ситуация такова, что во-первых, не время над этим шутить, во-вторых, только нигер может говорить «нигер». Я думаю, что мы, ВИЧ-позитивные люди, можем шутить как угодно по своему поводу, про свою историю.
Роман Мамонов
Для юмора нет запретных тем, потому что именно юмор позволяет справиться с проблемами, принять их. Я совершенно спокойно отношусь к шуткам и об ориентации, и о болезни, если они не оскорбительные. Это нормальный защитный механизм. Когда ты шутишь над своей бедой, она перестает быть страшной, ты принимаешь факт, что болезнь есть, и начинаешь говорить о ней. Рамки приличия – это субъективная история, у каждого они свои. Мне кажется, главное, чтобы юмор не унижал носителя. Шутка может высмеивать болезнь, но не человека, который болеет.
В США есть понятие, плохо переводимое на русский, – privacy. Уважение к личному пространству, политкорректность. Здесь как-то осторожнее к этому относятся. Я живу с диагнозом всего несколько недель и вижу по выражению лица людей, как они выбирают слова, очевидно наблюдая за тем, как я на это отреагирую. Я совершенно не считаю, что политкорректность — это ловушка. Вопрос в том, как слушать друг друга, смотреть на реакцию человека. В Америке научились говорить осторожно и грамотно о теме ВИЧ. Здесь вообще не принято шутить о болезни.
Я спокойно отношусь к разговорам относительно статуса, но многих передёргивает от того, что я говорю об этом открыто. Даже в ЛГБТ-среде есть ВИЧ-дискриминация. Люди в анкетах на сайтах знакомств часто пишут, что партнёр должен быть только ВИЧ-негативен. Хочется сказать: ребята, учите матчасть, читайте материалы. ВИЧ — это не страшно, с этим можно жить. Если вы болеете, это не значит, что вы кого-то заразите. Недавно я был в компании и один из пришедших сказал: «Ребята, ну вы-то здесь все негативные». В ответ на это повисла неловкая пауза, потому что как раз в компании были ВИЧ-позитивные люди. В 2016 году произносить такие вещи как-то странно.
Сравнивая себя сегодняшнего с собой прошлым, я думаю, что был менее сдержан в словах, был пленником шаблонов. Теперь я оказался по ту сторону баррикад и мне хочется говорить людям, что пора вырасти из коротких штанишек, вынуть голову из песка и начать узнавать, что происходит вокруг тебя. Начав жить открыто и говорить о собственной ориентации, я стал реагировать на людей, которые шутят пошлые, оскорбительные шутки о геях или высказывают консервативные идеи: вас никуда нельзя пускать, нельзя позволять геям работать с детьми. Что за мифы? На шутки о безответственном поведении, о сексе без презерватива — вроде «А меня пронесёт?» – я реагирую: «Нет, не пронесёт». Связь гей-темы с ВИЧ у меня не вызывает раздражения. Но если человек при мне начнёт говорить, что болезнь – это кара за то, что я сплю не с женщинами, я смогу в ответ рассказать ему что-нибудь интересное.
В South Park была шутка о том, что ВИЧ — это прошлый век. В этом мультфильме гипертрофированно но очень трезво относятся к реальности, очень взрослый юмор. Старые преставления о ВИЧ — это действительно Каменный век. Странно сейчас делать вид, что ты неудачник и лох, если заразился, что тебе осталось несколько месяцев мучительной жизни, а потом ты умрёшь. Подобная сатира позволяет не драматизировать ситуацию.
Юмор — это нормальная, здоровая реакция и нормальное средство, в том числе для борьбы со стигмой, страхом. Сатира должна способствовать не укреплению стереотипов, а развенчанию: чтобы на лоб человеку не ставили кляксу после того, как он получает положительный статус.
Мария Годлевская
Чёрный медицинский юмор, который используют врачи между собой, любой пациент воспримет крайне агрессивно. Так и в остальных моментах: преград нет, но невозможно учесть все заинтересованные стороны, особенно если мы говорим о ВИЧ-инфекции. Вокруг неё ходит столько мифов и стереотипов, что это больше рискованная тема, нежели способная к полноценному юмору. Если бы этот вопрос был решен для всех, если бы все уяснили, что это не болезнь маргиналов — то и к шуткам на эту тему можно было бы относиться по-другому. Пока люди думают, что ВИЧ касается только отдельных групп населения, определённой сексуальной ориентации, юмор на эту тему будет оставаться очень рискованным. ВИЧ-положительные женщины, например, могут сталкиваться с грубыми шутками относительно их сексуального поведения.
Я очень мало слышала шуток о ВИЧ не от людей, связанных с этой сферы. А внутри ходит очень много шуток — и глупых, и хороших. Как в любой профессиональной среде, это некий способ психологической защиты. Внутри сообществ есть специфический юмор, который понятен членам и поддерживает их единство.
Тяжело работать, когда ты борешься с системой, с малообразованностью людей. Если я услышу анекдот о «спидозниках» от человека со стороны, я скорее его переубеждать не буду: все знают истинную информацию о том, как вирус передаётся, просто не все хотят это принимать. Если говорить не о юморе, а просто о резких высказываниях — например об отселении ВИЧ-инфицированных или о принудительной кастрации, я поступлю в зависимости от ситуации. Если мне с этим человеком ехать три дня в поезде, скорее всего я разверну дискуссию. Если это случайный человек, с которым мы сидим в одном кафе, я даже не буду тратить на это время и свои нервы. Если же речь идёт о людях, от которых зависит финансирование того или иного благотворительного проекта, то я скорее всего буду включать все возможные каналы доставки информации и переубеждать человека.
Люди в стигматизированных группах более корректно относятся друг к другу – это правда. Можно сказать, что я стала более внимательной, но я не фильтрую вообще всё, что вокруг меня звучит, потому что люди вкладывают в слова разные смыслы. Как распространённая шутка: «Это он по ориентации гей, а по жизни...». Эти оскорбления или попытки вогнать в рамки происходят от невозможности выразить всё это по-другому. Когда человек хочет действительно меня задеть, он не ограничится детскими обзывалками, а будет бить по больному. С другой стороны, ряд людей, которых я очень уважаю, шутят о том, что аутисты — лучшие pr-менеджеры. Смысловая нагрузка здесь другая, никто не пытается оскорбить людей с аутизмом. Но если развернуть дискуссию, окажется, что это оскорбление. У меня в коллективе работают две девушки с детьми-аутистами – они совершенно по-другому воспринимают такой юмор. Лично я очень тщательно выбираю выражения, когда говорю о болезни — будь то ВИЧ, ментальные расстройства, диабет. Стоит ограничивать некоторые фразы, если ты не до конца понимаешь, кто находится в одной с тобой комнате.
Если один анекдот: гражданин приходит на приём в СПИД-центр и говорит, что у него был рисковый контакт с человеком, который сидел в тюрьме и там «в туза долбился». Врач ему отвечает: «Через карты не передаётся». Этот анекдот прекрасно показывает, насколько врачи неграмотны в отношении сленга, распространённого среди групп риска.
В России привыкли юмором защищаться, надевать его как броню от новой информации. Проще сказать «У него ВИЧ, потому что он гей», хотя дело может быть вообще не в этом. Отталкиваясь от эпидемиологической ситуации, сейчас все в группе риска все, кто занимался незащищённым сексом в последнее время или употреблял наркотики внутривенно.
Елена Долженко
