Я рос, наблюдая, как самые близкие мамины друзья умирали от СПИДа. Я ходил с ней на похороны, стоял там, держал ее за руку, пока она и ее друзья пытались пережить очередную невозможную утрату.
Она рассказывала мне, что эти люди были храбрыми и сильными. Они ярко прожили свои жизни до самого конца.
«Они не извращенцы и не душевнобольные, но о них забыла страна и люди, которые должны были заботиться и любить их, — сказала она мне. — Я не хочу думать о том, насколько они нездоровы, или о том, что болезнь съедает их, для меня они — герои».
Недавно я сидел в берлинском кафе, просматривая Инстаграм theaidsmemorial, его создали как пространство для людей, которые потеряли своих любимых и хотят поделиться историями о них. Непреодолимое чувство утраты и опустошения овладело мной, и мне пришлось уединиться в туалете, чтобы никто не видел, как я плачу.
В этих историях много прекрасного: любовь и дружба, семья и нежелание забывать. Это место, где можно вспомнить, что ушедшие — не просто жертвы ужасной эпидемии, а еще и люди, которые смеялись и любили, жили и были полны надежд.
Дэвид Болт рассказывает историю о своем партнере Феликсе. «Вот мой Феликс, второй слева, изображает Кармен Миранду; снимок сделан в 1972 году на Файер Айленд, Нью-Йорк. Феликс уехал из Нью-Йорка вскоре после этого, чтобы жить открыто и свободно в Сан-Франциско, где он нашел принятие и безграничную любовь. Фотография сделана во время уикенда на Файер Айленд, где Феликс с друзьями скрывались от жары, нетерпимости и гнета Нью-Йорка начала 70-х. Ни одного из прекрасных людей на этой фотографии уже нет в живых, включая моего чудесного, несравненного и уникального друга. Я познакомился с Феликсом на гей-параде в Сан-Франциско в 1982 году. Меня сразу поразили его остроумие, шарм и жизнерадостность. Он наставлял меня, обучал, советовал, как одеваться; своей привязанностью, любовью и преданностью он преобразил меня, превратив в человека, которым я сейчас являюсь.
Мы были вместе с 1983 года до последнего момента его жизни, когда Феликс проиграл в своей двадцатилетней мужественной борьбе с болезнью. Эти последние месяцы были самыми тяжелыми в моей жизни. В моем сердце огромная дыра. Иногда, чтобы хотя бы на время почувствовать себя лучше, я представляю, что Феликс просто уехал и скоро вернется, но потом реальность утраты снова накрывает меня с головой. Я плачу в растерянности. Все как будто перевернуто с ног на голову, и большую часть времени я не знаю, что мне делать. Феликс был моим миром».
Бриана Бак рассказывает историю о своем дяде Нике. Он позволил ей почувствовать себя самым значимым человеком на свете, бросив однажды все дела и проехав 75 миль, чтобы испечь с ней печенье, когда она была маленькой. «Что бы ни происходило, он всегда давал мне понять, что я особенная, он относился ко мне как к дочке, которой у него никогда не было, — пишет она. Когда он умер, я была раздавлена горем. Я рада, что он переехал в Вермонт, чтобы провести с нами свои последние дни. Хотя было тяжело видеть, как он постепенно угасает, по крайней мере, мы могли показать ему всю нашу любовь и быть рядом».
Стив Сагастер пишет о своем партнере Сержио Ангиано. Они познакомились во время учебы в Калифорнийском университете в Беркли: «Эти два с половиной года вместе были страшным, иногда невыносимым временем. Сержио был 21 год в 1993, он умер в нашей квартирке в Беркли у меня на руках».
«Было так больно наблюдать, как он борется за свою жизнь, в то время как другие думали, что он в какой-то степени заслуживает смерти. Знать это было нестерпимо. Активистам потребовались годы героической борьбы за социальную справедливость, чтобы заставить правительство ценить наши жизни. В итоге помощь пришла, но слишком поздно, чтобы спасти Сержио».
В наш век PrEP и «лечения как профилактики» (treatment as prevention) легко забыть о том, что всего 28 лет назад свирепствовал вирус, уничтоживший огромную часть обособленных социальных групп в США. Афроамериканцы, латиноамериканцы, люди с низким доходом, бездомные, страдающие наркотической зависимостью, психическими отклонениями и некоторые из самых прекрасных и талантливых людей ЛГБТ-сообщества.
Мой самый близкий друг Кен узнал о своем ВИЧ-диагнозе в 1991 году. Он один из «счастливчиков». Ему удалось не заболеть и выжить. Но выживание значило еще и то, что ты будешь наблюдать, как твои любимые умирают.
Несколько месяцев назад мы сидели в его доме на Эхо Парк Хиллс, очертания Даунтаун Лос-Анджелеса просвечивали сквозь огромные панорамные окна. Он рассказал мне историю о своем партнере Майке. «Мы оба понимали, что с Майком что-то не так, и нам обоим было страшно. Мы были молоды, нам казалось, что перед нами вечность. Мы были вместе несколько лет, но я верил, что мы проживем вместе всю жизнь».
«Майк не хотел сдавать тест на ВИЧ, но я заставил его. Я сказал, что лучше всегда знать, чем находиться в неведении. Прошло всего несколько месяцев, и он умер. Ему очень быстро стало плохо. Мне повезло, что в те последние месяцы я смог быть рядом с ним, заботиться и любить его. Для меня много значит, что он знал: он не одинок. Он оставил мне трогательную записку, которую я должен был прочитать после его смерти, там было написано, что я — его единственная настоящая любовь в этой жизни и в следующей. Я и сегодня все еще чувствую его любовь».
Кен начал плакать. Он отвел меня в свой кабинет, где показал фотографию Майка. «Последние моменты, когда я был рядом с ним, держал его за руку, пока он умирал. Я точно помню мгновение, когда его прерывистое дыхание остановилось, момент, когда он ушел из мира живых в мир мертвых. Кажется, я уже никогда не испытаю такую боль».
Хосе Анибал Фонсека (11 октября 1956 — 19 января 2001) был старшим братом моей мамы. На этой фотографии он с моей тетей — своей женой Пэт. Хосе был одним из девяти детей в семье. «Твоя бабушка всегда была окружена детьми, и она всегда могла меня приютить, когда мне это было нужно, — рассказывала мне Пэт. — Хосе был похож на твою маму: всегда смеялся и шутил. Я сразу же в него влюбилась. Тетя Пэт рассказывает мне о моем дяде Хосе, я плохо его знал, я вообще не очень хорошо знал мужчин в своей семье. Эмоциональную поддержку и чувство безопасности я получал от своих многочисленных теть и других женщин, которые часто приходили к нам домой, пока я рос. Я не знаю, какие были у Хосе мечты. Я даже не знал, что несколько дней назад был его день рождения. Моя тетя рассказала мне. Когда я стал старше, мы с Хосе здоровались. Мы не смеялись и не шутили. Он часто исчезал, как и моя мать. Он боролся с наркозависимостью. К тому времени, как мы с Хосе могли оказаться в одной комнате надолго, они с тетей давно расстались. К концу 90-х он начал терять вес. Мы знали, что происходит, но члены моей семьи все еще не могли прийти в себя после смерти моей тети Бьянки, она умерла от СПИДа за несколько лет до этого. Я видел, как здоровье моего отца ухудшалось от ВИЧ. Я точно знал, что происходит. Никто не говорил ни слова. Оглядываясь назад, я понимаю, что у моей семьи просто не нашлось слов для описания такой утраты. Они не устраивали похороны, когда Хосе умер от осложнений, связанных со СПИДом, в 2001 году. По крайней мере, я этого не помню. Его имя редко упоминается в нашей семье. Так что сегодня я его произношу: Хосе Анибал Фонсека.
В 1988 году я был студентом колледжа Сары Лоуренс, жил в квартирке на Корт-стрит, Бруклин Хайтс. Был август, в Нью-Йорке все страдали от ужасного пекла. Оставаться дома было слишком жарко, я сел на поезд до Ист-Виллиджа и заглянул в бар «Ворона». Заказал себе пива и стал флиртовать с симпатичным парнем: у него были темные вьющиеся волосы, зеленые глаза и белоснежная кожа. Через несколько минут я последовал за ним в темную комнату, мы целовались, а затем, упав на колени, я сделал ему минет.
На улице мы рассмеялись, мы пришли сюда, чтобы сбежать от жары, а не ради секса.
«Так всегда и происходит», — сказал он мне, у него был приятный ирландский акцент. Он сказал, что его зовут Арон, он из Дублина, студент Нью-Йоркского университета. «Мы могли бы сходить на настоящее свидание», — предложил он. Он улыбался. Каждый раз, когда я думаю о нем, я вспоминаю его улыбку: казалось, он всегда смеялся, был счастлив.
Мы встретились на следующий вечер напротив его общежития. Ночь была жаркая и влажная, наши рубашки быстро пропитались потом. Арон хотел купить пиццу и устроить пикник на Бруклинском мосту.
Мы уселись на мосту, стали поедать пиццу и пить виски, город раскинулся перед нами своими сверкающими огнями, рисуя картинки будущего. Мы рассказали друг другу про свою жизнь и про то, кем мы, по нашему мнению, являлись.
Арон собирался стать ветеринаром. Я хотел стать писателем.
Мы прошли по мосту на набережную, уселись на одну из лавочек и стали целоваться. Ту ночь мы провели на крыше дома, где я жил. Мы занимались сексом, болтали и притворялись, что Нью-Йоркское небо усыпано звездами.
Второе свидание прошло в Центральном парке. Арон никогда по нему не гулял, я же часто подолгу там бродил, поэтому предложил экскурсию. Потом мы шли весь путь пешком от парка до Вест-Виллидж, поедая фалафель. Арон сказал, что на третье свидание надо встретиться в Гарлеме и пойти в ресторан соул-фуд (афроамериканская кухня), о котором он много слышал.
Правда? Третье свидание?
Его соседа по комнате не было в городе, и мы провели ночь в его общежитии. Утром мне пришлось рано уйти, чтобы встретиться с отцом.
В течение следующего месяца я звонил Арону несколько раз, но он никогда не брал трубку. И никогда не перезванивал. Несколько месяцев спустя один наш общий знакомый сообщил мне, что Арон покончил с собой. За несколько недель до этого он выяснил, что у него СПИД.
Я все еще думаю о нем. О том, кем бы мы могли стать. О том, кем он мог стать. У него были самые прекрасные глаза в мире и самый потрясающий смех.
Патрик Келли (24 сентября 1954 — 1 января 1990) был американским модельером, проживавшим в Париже. Он умер в этом городе в возрасте 35 лет от СПИДа. На фотографии мы видим Келли вместе с великой актрисой Бетт Дейвис (1908—1989), с которой он познакомился через своего коллегу. Дейвис, которую Келли ласково называл мисс Ди, осталась страстной поклонницей его одежды до самой смерти в 1989 году. Она была одета в его платье на шоу Дэвида Леттермана в 1987 году. Меньше чем через три месяца после смерти Дейвис, Келли скончался в больнице рядом с собором Парижской Богоматери. В качестве причин смерти указывались опухоль головного мозга и заболевание костного мозга, но настоящей причиной был СПИД. Келли родился в Виксберге, штат Миссисипи, изучал искусство в Государственном университете города Джексон, затем посещал школу дизайна Парсонс. Живя в Атланте, в возрасте 18 лет продавал переработанную из вторичного сырья одежду и бесплатно работал оформителем витрин. Позже Келли стал первым американцем, а также первым цветным, допущенным в ассоциацию парижских портных Chambre syndicale du prêt-à-porter des couturiers et des créateurs de mode.
Мне поставили диагноз ВИЧ в 2013 году. Мир изменился. Болезнь больше не была смертным приговором, но я все равно испытывал страх. Услышав слова, что я ВИЧ-положительный, я почувствовал безысходность, во мне появилось глубокое осознание того, что в конечном счете я умру, пускай и необязательно от ВИЧ.
Когда меня одолевает страх, я начинаю думать обо всех этих людях: Нике, Сержио, Ароне и Феликсе и обо всех других, кто умер от этой болезни. И я вспоминаю, что мне повезло. Я окружен любовью. Я здоров. Несмотря на то, что мне пятьдесят и у меня ВИЧ, передо мной открывается много возможностей.
И поэтому я делаю все, что могу, для того, чтобы моя жизнь была наполнена смыслом и любовью. В память о них. В память обо всех, кто умер.
Я благодарен AIDS Memorial и всем, кто рассказал свои истории о любви и утрате. Они заслуживают этого. Они заслуживают, чтобы о них не забывали.
