О своем статусе я узнала в 2001 году, когда лежала на сохранении — у меня была угроза выкидыша. В больнице толком ничего не делали, поэтому уехала домой без выписки, но через несколько дней меня попросили срочно приехать. В кабинете врач протянул мне лист с красной печатью «положительный» или что-то в этом роде — я запомнила красный цвет. Врач абсолютно беспристрастно и сухо объяснил, что это значит. Дальше — шум в ушах и ступор.
Я не помню, что я чувствовала, у меня было много вопросов: что делать? К кому обращаться? Как быть с ребенком? Как сообщить родителям?
Врач абсолютно беспристрастно и сухо объяснил, что это значит. Дальше — шум в ушах и ступор.
Моя жизнь не поменялась — остались планы на будущее, ожидание ребенка, защита диплома. Изменилось только отношение медиков, к которым я была вынуждена обращаться в связи с беременностью. Если откровенно, то меня на какое-то время заставили почувствовать себя ничтожной и грязной. Особенно в память врезался разговор с гинекологом, когда я пришла вставать на учет по беременности. Мне настоятельно рекомендовали сделать аборт. Но в центре СПИДа заверили, что если принимать терапию, я рожу здорового ребенка. Потом были нескончаемые разборки в поликлинике, где меня отказывались принимать и пришлось подключать юристов. Был цирк на приемах: врачи надевали несколько халатов, маску и две пары перчаток. В общем, каждый визит сопровождался причитаниями: «Бедный ребенок!» Эту лирику я перестала принимать близко к сердцу. Моя задача была выносить и родить здорового ребенка.
На тот момент мой супруг бросил употреблять наркотики, и я не вдавалась в подробности, ведь это было до меня. Его реакция была настолько спокойная, что задним числом я понимаю почему. Я сама не ангел, были незащищенные контакты. Мне вообще ни тогда, ни сейчас неважно — кто? Это случилось, и я приняла это как данность.
Я не могу толком объяснить почему, но первый шок сменился на абсолютное спокойствие. Самое сложное в моей жизни — и по сей день — это было сообщить любящим родителям о своем статусе. Я росла в обеспеченной и благополучной семье. Кого мне было жалко, так это их. Спасибо им, не было причитаний и истерик. Было: «Понято! Принято! Двигаемся дальше!»
На какое-то время меня заставили себя почувствовать ничтожной и грязной.
Потом был развод, как только я окрепла и вышла на работу. И начался самый сложный этап в моей жизни, на который статус оказал большое влияние, так как я не могла вступать в честные отношения. Очередное предательство меня подкосило. Я попала в больницу уже в крайне плачевном состоянии: с пневмонией, почти лысая, худая и с 8 единицами иммунитета. На протяжении двух недель врачи ничего не могли сделать, улучшений не происходило. Потом было 1 сентября, и мама, которая провожала мою дочку в школу, стояла с ней под моим окном, пытаясь скрыть слезы, а дочка с бантами и букетом стояла грустная. Это был переломный момент. Я взяла себя в руки, и через еще пару недель меня выписали. Больше я себе не позволяла раскисать никогда!
У меня много друзей, хорошая работа, бизнес и любимый человек — первый, кому я сразу после знакомства призналась. И он не просто не прекратил со мной общаться, мы спустя 7 лет поженились и обвенчались. К сожалению, мое здоровье не позволило нам завести общего ребенка. Сначала не получалось, а потом у меня диагностировали рак шейки матки. Пришлось провести объемную операцию и удалить все, так как при моем диагнозе всегда будет риск. Сейчас я наблюдаюсь у онколога. Все хорошо. И все это время со мной рядом родные, дочка, друзья и любимый супруг.
Я приняла все как есть! Мечтаю о домике в лесу, в который буду приезжать с мужем, дочкой, внуками и кошкой с собакой на выходные. Съездить на Алтай и Байкал. Я мечтаю, чтобы моя дочь была счастлива так же, как я, но избежала проблем, с которыми столкнулась я. Наверное, я не самый плохой человек, если вокруг меня столько любящих и верных людей.
