Тарас, 36 лет
Впервые я укололся "ширкой" (внутривенный опиат из мака — прим.) в 16 лет. Дураком был бесстрашным, не думал о последствиях совсем. Зависимость началась сразу же, но я ее не ощущал, думал, что все под контролем. Если бы не занимался спортом, то загнулся бы быстрее. В 18 я ушел в армию и бросил наркотики, а потом снова вернулся к ним.
Я кололся десять лет. О своем ВИЧ-положительном статусе узнал в 99-ом году, в армии, через семь месяцев службы. Я очень болезненно это воспринял: в прямом смысле сошел с ума. Положили в дурдом на два месяца. Там мне врачи объяснили, что ничего страшного, с этим люди могут жить. Когда пришел в себя, предложили остаться в армии или досрочно освободиться и поехать домой, я выбрал второе. Сейчас принимаю антивирусную терапию, в ДНР с препаратам проблем нет. Но нет возможности сделать анализ на вирусную нагрузку или уровень клеток CD4, потому что нет реактивов. Хотел в Россию съездить сделать анализы, а знакомые говорят, что ВИЧ-положительных не пропускают. Чтобы проехать, нужно прятать все препараты.
На заместительную терапию (ЗТ) мне посоветовал пойти друг. Я пришел в 2012 году и пробыл там четыре года – хотел перестать колоться. Когда я записывался на программу, то тогда не задумывался о метадоновой зависимости. Хотелось поскорее избавиться от опиумной. В Донецке, в основном, на ЗТ был один сброд. Потребителей опиума, которые хотели вылечиться, были единицы.
Когда я только пришел на ЗТ моя дозировка была 50 мл. Мне ее не хватало и я несколько недель после метадона догонялся всякой барбитурой (успокоительные, снотворные средства – прим.), например, димедролом. Но не было смысла догоняться, потому что медицинский метадон с блокиратором: принять наркотик после метадона – деньги на ветер. Поднял дозировку до 110 мг – тогда ни колоться, ни пить, не хотелось, я даже сигареты не покупал. Нормальное, адекватное состояние.
Пока я был участником заместительной программы, работал начальником охраны в банке. Те кто работал, пил метадон без очереди. Так что я все успевал и работал хорошо.
Когда начался весь этот бред с войной, нам начали резко рубить дозы и убрали метадон в воскресенье. Его нужно было пить каждый день и те таблетки, которые были для нас, уходили куда-то налево. Врач говорил: "Приехали ДНРовцы, забрали таблетки". Что мы только ни делали: ходили в министерство здравоохранения, перекрывали дороги, голосовали. Все это показывали по телевизору, за мной постоянно корреспонденты гонялись. Но толку никакого. В воскресенье мы лежали трупами.
Вместо метадона в этот день я начал пить водку (раньше не пил вообще) и курить траву. Пить на программе нельзя было вообще. Бывало, врачи не выдавали таблетки, если чувствовали перегар. Началось психологическое напряжение, когда мне резко снизили дозу. Ждал следующего дня, в 6 утра выходил на программу, чтобы скорее метадон съесть. Люди с ума сходили из-за таких перепадов. Уже тогда из-за отмены в воскресенье многие поумирали или сидят в тюрьме. Мне кажется, все это делалось специально, чтобы убрать людей. Были препараты, целые склады. Куда-то все вывозилось и продавалось. Я разговаривал с военными, которые были на блокпостах и пропускали препараты, они говорили: "Вас дурят, ваши таблетки давно пришли".
В 2016 году меня посадили в тюрьму на два месяца, пришлось уйти с программы. Звали обратно на ЗТ, но я не вернулся.
Меня всегда пугало, что не справлюсь, если уйду с программы. Думал, что привязанный к ней, но на деле все оказалось проще. Всегда на первом месте стояла работа, а только потом наркотики. Пацаны с ЗТ с дозами в 200мг поуходили воевать. "Ненужные" люди стали необходимыми на войне. Говорят, что в танке такой адреналин, что и не чувствуешь, плохо тебе без метадона или нет.
Вымерло людей очень много. Изначально на программе нас было 600 человек. К 2016 году осталось 113 человек. Кто уехал в Украину на ЗТ, кто умер. Очень многие совершили суицид. Например, мой товарищ повесился после закрытия программы.
Сейчас я смотрю на мир трезвыми глазами, поправляюсь. Вешу 89 килограмм против 61 в худшие времена. Моя главная проблема сейчас, что не могу найти работу. Я пытался уйти в армию, но с судимостью уже не берут. Раньше я был детским тренером по тайскому боксу. Сейчас занимаюсь спортом для себя. Я бы с радостью и без раздумий пошел бы тренировать снова, если бы предложили.
Наталья, 45 лет
Я употребляла опиаты с 20 лет. Тогда был такой круг общения, парень употреблял. Меня постоянно тянуло к этим друзьям, дома мне было скучно. Тогда казалось, что это все несерьезно. Думала, что могу бросить в любой момент. Я употребляла все: героин, первитин, анаша, амфетамин. Постепенно это стало образом жизни и, когда я это осознала, назад пути не было. Было не важно, какая погода на улице: снег или дождь. Ты встаешь и ищешь себе дозу, потому что можешь умереть без нее. Люди считают, что наркопотребитель не должен жить. Меня поражает такое безразличие к наркозависимым. Подумаешь, станет меньше на десять человек. Врагу не пожелаешь это испытать. Это боль родителям и разрушенная жизнь. Если бы Бог дал мне шанс прожить заново, я бы так не прожила.
О том, что у меня ВИЧ, я узнала в 1998 году. В это время не было антиретровирусной терапии, которая давала возможность жить. У людей понижались клетки, они умирали. Я сильно переживала. Меня уже не волновало где я получила вирус, что мне делать дальше. Я ушла во все тяжкие. Сказала: "Дайте мне прожить два года так, как я хочу, и я спокойно умру".
Я очень рада, что появилась АРТ, которая дает мне жить полноценной жизнью, сколько Богом отмерено. В ДНР с поставкой АРТ все в порядке. Насколько я знаю, ее завозит благотворительная организация. Но у нас нет реактивов, чтобы сделать анализ на вирусную нагрузку и клетки CD4. Периодически анализы можно сдать, но это будет стоить 370 рублей. Проблема в том, что сейчас не назначают АРТ, если человек не сдаст анализ на клетки. У меня есть знакомый, у которого нет денег на платные анализы, а ему уже срочно нужно назначать терапию.
Участницей заместительной терапии я стала в 2007 году, по совету врачей. Это был пилотный проект, я подходила по всем параметрам: ВИЧ, гепатит С, стаж употребления тяжелых наркотиков 10 лет, две попытки лечения от наркозависимости. Я сразу же согласилась, потому что устала от такой жизни. С возрастом начинаешь понимать, что жизнь прошла и хочется найти какой-то выход. Я устала употреблять, бегать по улицам, надоели неприятности с полицией. Мне хотелось жить в семье, устроиться на работу и вести нормальный образ жизни. Я хотела быть социально адаптированной. Наркотик перестает быть удовольствием, когда его употребляешь всю жизнь. Он воспринимается, скорее, как обезболивающее. Программа была спасением для многих. Я считаю, что если это помогло спасти хоть одну жизнь, то это уже хорошо. Нужно помогать людям, а не урабатывать их. Каждый человек имеет право на жизнь и выбор.
Я была на бупренорфине с дозировкой 6 мг. Меня очень сильно изменила ЗТ. Благодаря ей я до сих пор живу, я упорядочила свою жизнь. А самое главное – я перестала потреблять наркотики и знаю, что к ним я больше никогда не вернусь.
Были люди, которые неправильно воспринимали программу, и шли туда за дополнительным наркотиком. Исключить с ЗТ могли из-за того, что выносили препараты (метадон необходимо принимать прямо в больнице – прим.), не являлись в течение десяти дней, хамили и дрались, нарушали режим.
Минусом заместительной терапии было то, что мы все были привязаны к месту. Я считаю, что если человек пробыл на программе больше пяти лет и показал себя с хорошей стороны, то он вправе получать препарат по рецепту. Мне бы не нужно было приходить каждый день на ЗТ. Я получила бы рецепт и принимала препарат, когда мне удобно. У меня была маленькая дозировка, я не гналась за острыми ощущениями.
Бупренорфиновая заместительная терапия закончилась в 2015 году. Я понимала, что скоро этот день наступит, поэтому готовилась. Я постепенно снижала дозировку. В Донецке я дошла до 2 мг, а потом поехала в Украину и попала на бесплатную программу, которая помогала выйти с ЗТ. Легла в наркодиспансер, выводила токсины. Позже назначили медикаментозное лечение и антидепрессанты. Да, я боялась бросить программу. Я 25 лет жила "под допингом", для меня это было тяжело. Был страх, что организм за столько лет употребления не сможет жить сам. Мы очень больные люди. У нас много побочных заболеваний: ВИЧ, гепатит, бронхит. Когда человек резко бросает все, то ослабленный организм может не выдержать. Мы первые в группе риска.
Сейчас в ДНР нет ничего, чтобы могло облегчить жизнь наркозависимым. Я знаю очень много ребят которые поумирали. Люди вернулись к наркотикам, перестали следить за своим здоровьем. На программе был контроль за людьми. Мы каждые три месяца сдавали анализы, делали ренген. Когда закрылась программа, люди перестали принимать даже АРТ. У многих стал прогрессировать туберкулез. В одно время началась туберкулезная эпидемия.
Единственное, что осталось людям – группы самопомощи, но и их закрывают. Недавно закрыли подвальчик, где проходили собрания "Анонимных наркоманов" больше 10 лет. Пришел участковый и сказал: "Вы здесь все маргиналы. Если не уйдете сами, то приедут люди и разгонят вас". Хотят ввести статью за употребление наркотиков на срок больше, чем за убийство. Я считаю, что истребить слой населения – это не выход. Нужно дать людям шанс на нормальную жизнь. Сейчас стало больше наркопотребителей. Подрастает новое поколение и наркотик никуда не уходит, а становится только тяжелее. Появились спайсы и люди сходят под ними с ума. В Донецке распространился кристаллический метадон. Говорят, если уколоть хоть на одну каплю больше, то человек может умереть от передозировки.
Я часто встречаю людей с ЗТ. Они все вернулись к наркотикам. Выход из программы расписывался на целый год. А когда людей ставят перед фактом, что сегодня мы даем тебе 100 мг, завтра 50 мг, а послезавтра вообще ничего, то выдерживают единицы. Есть у меня знакомая пара. Они поженились будучи на программе. Даже в свою свадьбу они приехали на ЗТ, потому что это была важная часть их жизни. Сейчас у них есть ребенок и вроде бы все хорошо, но они тоже время от времени принимают наркотики. На заместительной терапии были и беременные женщины. Если женщина забеременела будучи на наркотиках и хочет родить ребенка, то ей нельзя их бросать. На ЗТ новорожденного ребенка могли вывести из зависимости в два дня. Я знаю женщин, которые сейчас родили и детей кумарит (на жаргоне абстинентный синдром — прим.). Они колются, кормят ребенка и тогда он только успокаивается. Многие хотят переехать в Украину навсегда, потому что не выдерживают этого.
Когда была программа, я не боялась завтрашнего дня. Моя мама очень благодарна терапии за то, что не похоронила своего ребенка. Наоборот, я живу, развиваюсь, у меня есть планы на будущее. Но, если бы у нас сейчас возобновились эти программы, я бы вернулась. Прошло два года как я ушла с ЗТ, но я до сих пор чувствую слабость, у меня крутит ноги, я плохо сплю. Но несмотря ни на что, я полна надежд и оптимизма. Я сейчас стала в очередь на трехмесячное лечение от гепатита. Очень рада, что появилась возможность вылечиться от него. ВИЧ у меня не развивается. Выросли клетки и не определяется вирусная нагрузка. Если Бог меня оставил, значит я свою миссию на земле я еще не выполнила.
Записала: Светлана Дурбой
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
