Не принято умирать

— Мишель, я из Екатеринбурга…

— Я знаю ваш город. Я помню, два года назад я приезжал в Екатеринбург, в такое высокое серое здание, где заседает ваш областной парламент, и мы там встречались с заместителем губернатора и другими «шишками». И вот там меня поймали журналисты на входе и спросили — «доктор Казачкин, почему у нас в стране нет метадона?». Это было единственное место в России, где журналисты осмелились спросить меня о заместительной терапии.

— Скажите, есть ли национальная специфика в том, как у нас развиваются события?

— Про чисто российские особенности сложно сказать. По всему региону стран Восточной Европы и Центральной Азии растет эпидемия. Но если смотреть на цифры, то Россия дает самые высокие показатели и по новым случаям ВИЧ, и по смертности. Вообще, сегодня тревожная ситуация складывается в целом в странах регионах ВЕЦА [восточная Европа и центральная Азия — прим. ЕТВ]. То есть речь идет о постсоветском пространстве — именно здесь нужно искать ответы, почему эпидемия растет. Понимаете, в западном мире совсем другие тенденции — на 40 процентов регистрируют уменьшение смертности, и на столько же — выявление новых случаев. Потому что, вообще-то, сегодня не принято умирать от СПИДа — ведь есть терапия. И, тем не менее, — в России и других странах региона ВЕЦА мы видим рост выявления новых случаев и смертности.

— При этом наш минздрав по-прежнему боится слова эпидемия. Знаете, здесь на конференции в кулуарах, среди людей, живущих с ВИЧ и ВИЧ-активистов, очень часто все эти три дня звучал один вопрос к чиновникам от здравоохранения — почему они нам врут?

— Да, я сам с этим сталкивался и не раз. Это не совсем вранье. Просто для министерства это почему-то страшное слово. Хотя ничего неправильного в этом слове нет. Мы говорим слово «эпидемия» во Франции, но всякий раз оговариваемся, да, она есть, но она под контролем. Здесь она не под контролем. Об этом говорят цифры. Новые случаи увеличиваются на 10 процентов каждый год. И то, что смертность остается высокой, говорит о том,что в самой системе есть что-то неадекватное.

Потому что в принципе больше от ВИЧ не умирают. Значит, люди приходят слишком поздно к врачам, и значит, врачи не готовы к встрече с тяжелыми случаями, когда уже СПИД, и туберкулезы, и энцефалиты. К тому же, многие из этих людей были или остаются наркопотребителями. Это часто люди без семьи и без поддержки близких. И они не пойдут так просто к врачам. Они могли бы пойти к общественникам, но сегодня НКО сворачивают свои программы и очень многие закрываются. Я думаю, что вся проблема в том, что система здравоохранения очень вертикальная, один специалист не говорит с другим — она не готова к встрече с таким вызовом как СПИД в смысле социальном и в смысле психологическом.

— То, что Глобальный Фонд, который финансировал многие общественные организации, работающие в теме ВИЧ, ушел из страны — это большая потеря?

— Да. Я был главой Глобального Фонда именно в те времена, когда он финансировал то, что страна была не готова взять на себя — например, обмен шприцами, или программы для секс-работниц, или проекты с мигрантами и другими уязвимыми группами. Я говорил с одной женщиной из Симферополя, которая рассказывала, что в государственном центре не было возможности лечить мигрантов из Донбасса. То есть те, кто уехал из зоны военного конфликта, какое-то время не могли в России получить терапию, потому что у них не было регистрации, — это все вопросы для контроля общественников. И все они финансировались Глобальным фондом.

Но Глобальный фонд никогда не говорил, что он пришел в Россию навсегда. Он должен был на старте запустить какие-то важные вещи, а потом должно было включиться государственное финансирование, ведь здесь денег много. И в каком-то смысле оно включилось — это президентские гранты.

Но проблема в том, что в России и во многих других странах региона ВЕЦА нет политической готовности к принятию того, что на НКО нужно смотреть как на часть системы здравоохранения, только делающие те вещи, которые врач не будет делать. Здесь такая традиция, врачи сидят в госпиталях или центрах и ждут чтобы пациенты к ним пришли, но когда ты работаешь в теме ВИЧ-СПИД ты долен сам идти к пациенту. Он не придет, если в стране есть дискриминация, он не придет, если в кабинете врача его будут спрашивать«а имеешь ли ты секс с мужчинами или употребляешь ли ты наркотики?». Или если ему скажут, что «ты наркопотребитель — пожалуйста, сходи в реабилитацию, очистись и возвращайся через три месяца».

Я думаю, что со временем все наладится, но между «теперь» и «завтра», когда все построится, может пройти еще несколько лет. А эпидемия не ждет, она растет. Я боюсь, что в ближайшие три-четыре года смертность будет продолжаться.

— То есть будет хуже? Смертность вырастет? Деньги кончаются, а эпидемия остается.

— Вы слышали, что на открытии конференции сказали «темпы роста» уменьшились, но если мы с вами посмотрим на цифры, это 104 тысячи новых случаев вместо 110 — это значит, что все продолжается.

— Про роль НКО. Получается, что сегодня вся надежда россиян и жителей стран ВЕЦА — на общественные организации?

 — Нет, каждый должен делать свое дело. Это дело врачей и системы здравоохранения — позволить всем тем, кто нуждается в терапии, всем вновь выявленным с ВИЧ получать доступ к препаратам. Даже если наука не такая сильная здесь, тогда давайте разбираться в том, почему она не сильна? Русские далеко не самые глупые люди на планете. Значит, не хватает финансирования науки.

Я видел врачей в российских центрах «СПИД», у них столько пациентов, такая загруженность, что у них просто нет свободного времени заниматься научными исследованиями. В России огромное количество данных, которые никак не эксплуатируют. Очень важно было бы понять, почему через несколько месяцев люди бросают принимать АРВТ [антиретровирусную терапию — прим. ЕТВ], почему у россиян нет приверженности к лечению. Много профилактики через НКО должно идти — раздача презервативов, обмены шприцев.

Я знаю, что в Екатеринбурге есть НКО, которая раздает презервативы и брошюры по безопасному поведению женщинам, занятым в сервисе коммерческого секса. Я знаю в Москве организации, которые меняют шприцы. У каждого своя работа, но у всех одна цель. Но понятия, что мы все можем синергически работать на одну цель — его нет. Потому что доверия к НКО не хватает со стороны правительства или, скажем, системы.

— Глобально переломить ситуацию может только политическая воля? Пробуксовка в этом?

— Да. Но я говорю не о президенте! Я думаю, на областном уровне многое должно решаться.

В Свердловском областном центре профилактики и борьбе со СПИД отмечают, что сложная эпидемическая ситуация в регионе потребовала создания именно региональной системы противодействия распространению ВИЧ-инфекции. На областном уровне координация и контроль осуществляется правительственной комиссией, в которую входят представители всех заинтересованных министерств и ведомств.

Более того, в регионе приоритетом работы по профилактике ВИЧ-инфекции является выстраивание системы не только на областном, но и на муниципальном уровне, где также в полной мере организован весь комплекс профилактических мер при обязательном контроле со стороны главы территории. Благодаря этому во всех городах и поселках Свердловской области созданы отдельные комиссии по ВИЧ-инфекции с межведомственным участием, есть муниципальные программы с финансовым обеспечением.

Оригинал статьи:  ekburg.tv

Подписывайтесь на страницу СПИД.ЦЕНТРа в фейсбуке