Вернемся в 2015 год, начало лета, 16:00 по Москве. Возле выхода из метро «Кропоткинская» я жду своего друга – Оксану. Она, как всегда, задерживается, а я нетерпеливо хожу взад-вперед. Сегодня я расскажу ей о своем ВИЧ-статусе. Я не волнуюсь, не нервничаю и даже не прокручиваю в голове, что и как буду говорить.
С Оксаной мы дружим со школы. Как это водится у детей, мы страстно ненавидели друг друга – я дразнил ее, она – меня. Однажды, на уроке физкультуры, красная, с испариной над верхней губой и налитыми кровью глазами, она, разбежавшись, толкнула меня – я пролетел метра два, прежде, чем впечатался в стену.
Наша вражда становилась ожесточеннее, пока в пятом классе нас не посадили за одну парту. Это был удар по честолюбию каждого. Мы огораживались учебниками, не разговаривали и всячески демонстрировали неприязнь друг к другу. Любой неосторожный жест, случайно оброненное слово становились поводом к скандалу. Еще будучи девочкой, она научилась ловко манипулировать окружающими, нет, она не рыдала, не показывала на меня пальцем, а лишь закрывала лицо руками, демонстрировала свою беспомощность, но так, что все знали, КТО ВИНОВАТ.
И вдруг, нам стало весело друг с другом. Я провожал ее до остановки, мы помогали друг другу с уроками. Когда стали старше, записывали песни, снимали видео-ролики, покоряли крыши многоэтажек, в первый раз в своей жизни напились вместе, да и во второй тоже.
Мы стали необыкновенно близки, понимали друг друга с полуслова. В этом общении не было элементов эротики, даже когда наши тела развились и наполнились гормонами.
После школы я переехал в Москву, Оксана осталась в Муроме. Та связь, которая была между нами, не покорилась линейному времени, а, как эфир, окутывала нас каждый раз, когда наши пути пересекались.
Спустя два года Оксана переехала в Москву, мы стали чаще видеться, и вот, я жду ее на Гоголевском бульваре. Она быстрым шагом выходит из метро, в нескольких метрах от меня наклоняет голову в бок, чтобы вытащить наушник, я уверен, она делает это по привычке, а не из удобства.
– Ты как собака Павлова, когда наушники вытаскиваешь. – говорю я, она с напускной обидой шлепает меня по плечу.
– Как у тебя дела-то? – спрашивает она.
– Я ходил сдавать анализы…– в горле неожиданно вырастает ком.
Если быть честным, мне и сейчас не так-то просто рассказать кому-то о своем статусе. Каждый раз это испытание, которое я не всегда прохожу. Причем я не боюсь реакции окружающих, если бы боялся, точно не писал бы об этом. С одной стороны, я не люблю врать и увиливать, с другой, я не хочу возлагать ответственность за это знание на других. Мне приятно, когда обо мне беспокоятся, но неловко от того, что я становлюсь причиной беспокойства.
– В общем, у меня ВИЧ – как можно спокойнее говорю я.
Оксана дергается, из нее непроизвольно вырывается смех. Когда она слышит о трагедии или смерти знакомого, то не может не смеяться. Это не со зла, просто у нее такой рефлекс. Есть даже теория, что смех – это наша реакция на хтонический ужас, что только так мы можем осознать его и справиться с ним.
– Ты завещание составил?
– Чего?
– Просто я тут подумала, а, вдруг, ты помрешь, кому ж тогда достанутся твои миллионы? – под миллионами она подразумевает пару книг и утюг со встроенным парогенератором.
– Дура!
Оксана отреагировала так, как могла. Она сделала это честно, с любовью и юмором, не дала мне почувствовать себя ущербным или слабым, возможно, потому что хорошо знала меня или потому, что я знал ее. Вам может показаться наш диалог некрасивым, пошлым, грубым, но он был живым. ПРАВИЛЬНЫЕ слова мертвы, вы не найдете в них красоты, не запомните их и не пронесёте их сквозь время.
Иногда друзья не знают, как себя вести, боятся сказать что-нибудь не то. Не вынуждайте их причитать и рвать на себе волосы. Вам это не поможет, им тоже. Важно их участие и искренность.
Если они в шоке, не насилуйте их увещаниями, что все хорошо, дайте им время и возможность прожить и пережить это известие. Они волнуются, потому что любят вас.
Если они равнодушны, не вините их за черствость, возможно, их равнодушие связано с убежденностью в вашей силе, поэтому даже самые страшные обстоятельства кажутся им незначительными по сравнению с масштабом вашей души.
Если они отторгают вас, не злитесь в ответ. Возможно, они думают, что неспособны вам помочь, что не могут исправить случившееся и справиться с этим. Они защищают себя, потому что больше не могут защитить вас.
Мы больше никогда не говорили с Оксаной о ВИЧ. Она знала, и я знал, что она знает. Этого достаточно. Она вышла замуж и родила, первое время приходила на встречи с коляской, потом, когда девочка подросла, давала мне ее на руки. Я не встречал и тени сомнения в ее глазах – «а давать ли ему ребенка», даже удивлялся тому, как легко она доверяет мне дочь.
Орсон Уэллс как-то сказал: «Мы рождаемся одинокими, мы живем одинокими, мы умираем одинокими. Только в любви и дружбе мы можем на время представить, что мы не одиноки».
