Гнев и нежность в искусстве Дэвида Войнаровича

Если вы знакомы всего с одной работой Войнаровича, то, скорее всего, это «Однажды этот ребенок» («One Day This Kid») — черно-белая фотография художника в юном возрасте, с обеих сторон от которой размещен текст. На ребенке подтяжки, его лицо поражает воображение — вы видите только лоб, подбородок и два выступающих вперед зуба. Уши торчат как две спутниковые антенны. Это начало 60-х, и Войнарович выглядит так, как будто попал в фотоателье Sears прямиком со съемок сериала «Предоставьте это Биверу». Затем вы читаете текст: 

«Однажды этот ребенок вырастет. Однажды он почувствует, как что-то зашевелится в его сердце… Однажды этот ребенок сделает что-то такое, что заставит людей в одеждах священников и раввинов, людей, заседающих в каменных зданиях, требовать его смерти. Однажды политики примут закон против этого ребенка… У него отберут дом, гражданские права, работу и всю возможную свободу. Все это произойдет через год или два после того, как он впервые захочет прижаться голым телом к телу другого парня».

Войнарович создал эту работу в 1990-м году для каталога к ретроспективе «Языки пламени» (он работал над ним вместе с дизайнером каталога Джин Фус). Спустя 25 лет это по-прежнему сильное высказывание о невинности, стыде, ненависти, гомофобии и опасностях, которым подвергается свобода личности при репрессивных режимах. В этом фотоколлаже, как и во многих других работах Войнаровича, смешиваются изображение и текст, события из его жизни и политический активизм, гнев и нежность. В нем о многом говорится, но еще значимее то, о чем умалчивается. Войнаровичу поставили диагноз СПИД до того, как он создал «Однажды этот ребенок» (он умер в 1992 году в возрасте 37 лет), но в тексте нет упоминания о болезни. В тексте ставится диагноз обществу, а не личности. Если вас убивает СПИД, уже подразумевается, что Америка хочет видеть вас мертвым.

В данный момент работа «Однажды этот ребенок» представлена на масштабной ретроспективной выставке в музее Уитни. Впервые за несколько десятилетий у нас появилась возможность охватить творчество Войнаровича всесторонне и целиком: фотографии, граффити на крышках от мусорных баков, трафареты, фотоколлажи, скульптуры, музыка, фильмы и огромные коллажи из изображений танков, мозгов и стрелков — все настолько грандиозно, как если бы вы находились в Лувре. Этим летом в галерее P.P.O.W. проходил еще один показ «Скоро все здесь превратится в живописные руины», где собраны ключевые для понимания творчества Дэвида инсталляции, а выставка в библиотеке Нью-Йоркского университете «Бесстрашный взгляд» — отрывки из его архивов — будет длиться до конца сентября. Также недавно был выпущен сборник избранных магнитофонных записей художника «Вес Земли». Как любят говорить журналисты, освещающие культурные события: «У него сейчас особый момент». И если это действительно особый момент Войнаровича, то он наступил в подходящее для нас время. «Нам нужно разбудить людей, — говорит Венди Олсофф, основательница галереи P.P.O.W. — В этом и состоит роль Дэвида».

Политическая атмосфера 2018 года насыщенная, но в то же время изматывающая. Войнарович всегда внимательно смотрел вокруг, никогда не пытаясь спрятаться за комфортом частной жизни. Еще до того как он узнал, что болен СПИДом, он всегда говорил о заброшенных и позабытых мужчинах и женщинах Америки Рональда Рейгана. Он сам был одним из них: подвергался сексуальному насилию в детстве, занимался проституцией, слоняясь по полуразвалившимся и опасным пирсам Вест-Сайда, он чувствовал себя комфортно в незнакомых местах и ситуациях, никогда не зная, произойдет ли сейчас что-нибудь приятное или начнется насилие. Много ночей он провел с бродягами, проститутками, наркоманами, изгоями, собирая их воспоминания и длинные монологи, чтобы затем опубликовать их в своей первой книге «Береговые дневники». «У меня было много классного секса в тюрьме». «Нынешние бродяги уже не те…» «Я стал спать с женщинами в «Савой» в Гарлеме в 1956-м». «Эй, а я рассказывал тебе, как меня избили, когда мне было 12 или 13?» Все это было частью непрекращающихся попыток привлечь внимание общества к жизни и желаниям неугодных, сброшенных со счетов людей. Он служит ярким примером того, что художник Алекс Да Корте описывал как «находиться в поисках дрянного и радикального, использовать свое тело, свой голос и ксерокс, чтобы спровоцировать перемены».

С переменами приходят и разногласия. Перед тем как создать «Однажды этот ребенок», Войнарович написал эссе «Открытки из Америки: рентгеновские лучи из Ада» для каталога к выставке в Artists Space, которая была посвящена искусству, связанному с проблемами СПИДа, куратором выставки была Нан Голдин. Однако эссе не привело в восторг участников Национального фонда поддержки искусств, который обеспечивал треть бюджета выставки. Они и так уже вели ожесточенные споры по поводу фотографии Piss Christ Андреса Серрано и серии фотографий с кнутом Роберта Мэпплторпа. Им так же не понравилось, как Войнарович описал кардинала Джона О’Коннора — могущественного представителя католического духовенства, который активно выступал против того, чтобы в американских школах рассказывали о СПИДе и о безопасном сексе. Дэвид охарактеризовал его так: «Этот жирный людоед из дома с ходячими свастиками на Пятой Авеню». Войнарович согласился убрать из характеристики О’Коннора первое нецензурное слово, а по поводу остального заявил: «Только через мой труп».

Исследования СПИДа проходили медленно, неорганизованно и не финансировались в достаточной мере. Женщины были исключены из клинических исследований лекарств. Детям давали плацебо. В Техасе местный политический деятель заявил, что проблему СПИДа можно решить, «перестреляв всех геев». Но Войнарович не просто злился, он устал. «Это утомительно, — однажды написал он, — жить в обществе, где люди не высказывают свою точку зрения, пока ситуация не угрожает им напрямую». Он боролся с усталостью, стараясь вывести себя и окружающих из оцепенения постоянного горя.

Этот отрывок из «Открыток из Америки» ускользнул от внимания Национального фонда поддержки искусств, но это самое провокационное из всех оскорблений, нанесенных им Римско-католической церкви.

В Войнаровиче всегда была ярость. В 20 лет он и его друг Вилли, с которым он познакомился в реабилитационном центре, бродили по улице, круша телефонные будки где-то по пути между Мидтауном и Саут-Стрит-Сипорт. Как-то он сказал репортеру, что, если бы не нашел в писательстве и искусстве выхода для своей потребности в коммуникации, он бы уже давно закончил «сидя на крыше водонапорной башни с ружьем». Но, проживая жизнь художника, Войнарович научился контролировать свой гнев как управляемое горение. Результатом стало нечто неожиданное: покой. Он понял, что ярость принесет облегчение, только если сделать ее публичной, если в ней выражаются общие ценности, отстаивается чувство собственного достоинства, а жизнь на грани становится более видимой. Вместо того чтобы сдаться и «политически истощиться», Войнарович разжигал свою злость, но не для того, чтобы вселить надежду, а скорее призывая к настойчивости. Я здесь. Мертвого или живого, но однажды этого ребенка увидят.

Войнаровичу было нелегко найти свое место в этом мире. У него было детство, которое Фран Лебовитц описала как «классическое детство серийного убийцы». Его отец-алкоголик, который однажды приготовил на обед их домашнего кролика, бил и насиловал Дэвида и других детей в семье. Позже дети переехали в квартиру к своей матери, та плохо с ними обращалась, а чаще просто не замечала. Подростком он стал заниматься проституцией на Таймс-сквер, периодически пытаясь посещать Высшую школу музыки и искусств. Он вел опасную жизнь, его насиловали, однажды ему пришлось спасаться от психопата с ножом, да и просто быть геем было опасно. Вас могли побить или сделать что-то похуже просто за то, что вы не так посмотрели.

Он путешествовал в товарных поездах по Западному побережью, а в Нью-Йорке околачивался среди поэтов. Как-то он ехал в Париж, чтобы навестить сестру, и увидел расклеенные по всему городу фотографии Артюра Рембо в полный рост, поэт уже был на тот момент одним из его героев. Вернувшись в Нью-Йорк, он начал фотографировать своих друзей и любовников в маске Рембо в разных ситуациях: в круглосуточной забегаловке, разъезжающими в метро, мастурбирующими в кровати и на пирсах — основной территории, где художники, включая и самого Войнаровича, любили рисовать граффити. (Войнарович наверняка бы обратил внимание на то, что Музей Уитни находится в шаговой доступности от пирсов — главного символа исчезнувшей площадки для творчества в полностью облагороженном Вест-Сайде с его отелями, парками, дорогими бутиками и хорошими ресторанами). Его Рембо замаскирован и меланхоличен, он бродит по одинокому городу, держась особняком от окружения. Но он способен странствовать и имеет доступ к секретным местам, защищенным от зла, а может, он сам, как ангел, защищает всех от зла. У него есть такая свобода.

Время от времени он подрабатывал — сначала в книжных магазинах, потом помощником официанта в клубе Danceteria, а когда тот закрылся — в Peppermint Lounge. Играл в музыкальном коллективе 3 Teens Kill 4 (свое название они позаимствовали из заголовка бульварной газеты), увлекся трафаретным граффити, обнаружив символы, которые улучшили его визуальную грамматику (например, падающий человек и горящий дом). В Париже остался мужчина, которого он любил, поэтому он курсировал между городами. В его дневниках этого периода часто можно прочитать запись: «Встретил приятеля». Дэвид рисовал граффити на крышках от мусорных баков, рисовал поверх рекламных плакатов в супермаркетах, делал отливки гипсовых голов, которые потом раскрашивал в яркие цвета. Когда ему исполнилось 26, он встретил Питера Худжара.

Худжар был фотографом, на 20 лет старше Войнаровича. Им восхищались за его откровенные фотоработы, но долгое время он не был успешен профессионально, во многом из-за своего непростого характера и способности саботировать любые возможности, появляющиеся на пути. За коротким романом последовали самые важные отношения в жизни обоих: Худжар был для него другом, наставником, непререкаемым авторитетом, единомышленником и соавтором. («Все, что я делал, — как скажет позже Войнарович, — я делал для Питера»). Когда они встретились, Дэвид все еще считал себя в первую очередь писателем, но постепенно начал собирать портфолио из своих произведений изобразительного искусства. Он сказал Худжару, что собирается выбросить все эти неприятно беспокоящие его рисунки, но Питер его отговорил. Увидев набросок, который Войнарович как-то оставил у него дома, Худжар поверил в гениальность Дэвида и убедил его посвятить себя изобразительному искусству.

Войнарович никогда не переставал писать. Его сборник эссе «Близко к ножам», опубликованный в 1991 году, — вероятно, самое важное его достижение. Но он послушался совета Худжара и начал рисовать. Первой его работой была «Питер Худжар видит сны», в которой он изобразил своего нового друга в двух трафаретных вариантах, один из них неподвижен, голова другого разрывается от смутных и сюрреалистичных фантазий. Затем в своей живописи он погружается в решительные и агрессивно уродливые аллегории — американская жадность, империализм и насилие.

Войнарович становится узнаваемым среди представителей художественной сцены Ист-Виллиджа, билеты на еще не открывшиеся показы тут же распродаются. Но он никогда не отождествлял себя с миром искусства и уж тем более не чувствовал себя там как дома. В каком-то смысле он навсегда остался чудаковатым парнем, которому нравилось исчезать в лесах и играть там с ползучими тварями. Парнем, который жил в реабилитационном центре и любил подкармливать крысу, обитавшую на подоконнике. Ему казалось забавным приклеивать пушистые хвостики и бумажные ушки к тараканам и называть их «членокроликами» (он выпустил парочку на свободу на открытии выставки в Нью-Йоркском музее современного искусства в 1982 году). Лягушки и муравьи неизменно присутствовали в его работах — лягушки как символ обычного, маленького человека, и муравьи — единственные насекомые-рабовладельцы, ведущие войны, — как символ гуманности.

Именно муравьи и доставили ему неприятности, правда, спустя долгое время после его смерти. На выставке, проходившей в Национальной портретной галерее в 2010 году, были показаны видеоматериалы, отснятые Дэвидом, где муравьи ползают по распятию. Джон Бейнер и Эрик Кантор (политики) раскритиковали музей, и материалы убрали. Произошло то, что сам Войнарович называл «доизобретенным миром», его биограф Синтия Карр объясняет смысл идеи в «лживой истории, фальшивой духовности и контроле правительства». Так Войнарович хотел обвинить все и всех: от светофоров и заборов до «мира языка» и полного набора поведенческих и социальных кодов, с помощью которых мы наказываем непохожих и гасим человеческую искру.

Когда Худжар умер в ноябре 1987 года, Войнарович был у его постели. Он убрался в комнате, и с помощью своей 8-миллиметровой камеры сделал 23 снимка рук, ног и лица Худжара (человеческий геном состоит из 23 пар хромосом, и Войнарович использовал это число для обозначения человеческого сознания). В этих фотографиях есть горечь и любовь, они даруют Худжару достоинство. В них также заключена яростная правда: хотя все люди умирают, не все мы умираем одинаково, и эта конкретная смерть не была неизбежной, она случилась из-за выбора общества, которое не настолько дорожило людьми, инфицировавшимися СПИДом, чтобы приложить усилия и спасти их. Но то, что беспокоило Войнаровича в момент съемки больше всего, находилось в мистической, универсальной плоскости: «Я имею в виду просто суть смерти», — написал он в своем эссе «Близко к ножам».

Смерть Худжара стала поворотной точкой в жизни художника. Он переезжает в лофт Питера, использует его фотокомнату. Снимки, которые он сделал в этот период, стали лучшими его работами. Но в его настроении происходят перемены. После смерти Худжара Том Рауфенбарт (бойфренд Дэвида) узнает о диагнозе ВИЧ, затем и сам Войнарович обнаруживает, что болен. Его работы становятся более мрачными и утонченными. Все вернулось к эмоциональности его ранней серии с масками Рембо, но перестало быть таким игривым. Он чувствовал, что его время подходит к концу.

Одна из самых знаменитых работ Войнаровича — фотография падающих с обрыва бизонов. (Эта фотография просочилась в массовую культуру с помощью второго сезона сериала «Мир дикого Запада» и обложки сингла «One» группы U2). Войнарович сделал снимок в Национальном музее естественной истории в Вашингтоне, когда рассматривал диораму, посвященную охоте индейцев на бизонов. Животные застыли в воздухе, прыгая с отвесной скалы. Хотя Войнаровичу нравилось работать со слоями и коллажами, он позволил бизонам «зависнуть» в полной неподвижности. Идея фотографии проста — цивилизация панически приближается к своему концу с бешеной скоростью. Эти бизоны не могут повернуть вспять, им себя не спасти.

Друзья Войнаровича рассказывали, что чем ближе он приближался к смерти, тем злее становился. Но вся его ярость стала спрессованной, в работах проявлялось не неистовство пламени, а его суть. Он нарисовал странную картину «Кое-что из сна III» (Something From Sleep III). Работа посвящена Тому Рауфенбарту. На ней изображен человек, склонившийся над телескопом, его фигура — это космос, усыпанный звездами и планетами. Также он создает «Sex Series»: жутковатые, черно-белые фотографии разных ландшафтов: поезд, загородный дом, леса, городской пейзаж — все изображения негативные с круглыми вставками из других фотографий. «Рентгенография испорченного мира», — так их описали в журнале «Артфорум». Большинство этих вставок, или «глазков», были взяты из коллекции порножурналов Худжара. Это была реакция художника на вездесущность смерти и как ее следствие — страх заниматься сексом, который начал распространяться даже в среде активистов. Войнарович говорил, что ему хотелось «немного эротичных картинок на стене — просто для меня. Чтобы составить мне компанию. Чтобы мне стало лучше». Но являются ли эротичные картинки чем-то реальным, способным разбудить нас от кошмарных сновидений истории или «доизобретенного мира»? Или это просто мечты, воспоминания, приносящие сладостно-горькое утешение в реальности, с которой мы не можем смириться?

Наиболее важные его работы, как художественные, так и литературные, недвусмысленно рассказывают о страдании, они сделаны и написаны так, чтобы заставить вас почувствовать боль: «Однажды этот ребенок», фотографии мертвого Худжара, «Открытки из Америки». Через четыре года после смерти Войнаровича Рауфенбарт сделает почти то, что предлагал Дэвид: он везет его прах в Вашингтон и бросает горсть на лужайку у Белого дома, это было частью протестной акции ACTUP (организация прямого действия, добивающаяся улучшения жизни людей, больных СПИДом). Но если мы будем помнить только об одном ожесточенном Войнаровиче, мы рискуем сделать из его страданий культ и забыть о цели его ярости.

Одним из его последних проектов была серия из четырех больших полотен, которые называются «Американцы не умеют справляться со смертью», «Я чувствую легкую тошноту», «Мы рождены в доизобретенной реальности», «Он продолжал следовать за мной». С расстояния они выглядят как слегка расфокусированные картины с цветами. Но когда вы приближаетесь, вы различаете фотовставки: американский флаг, скелет человека, клетки под микроскопом, солдат в противогазе. Подойдя еще ближе, вы видите фрагменты текста: мечты, записки о смерти и болезни, о самоубийстве его друга, бешенство из-за «племени зомби», которое предлагает иллюзию надежды вместо настоящей свободы. Цветы на картинах внушают ужас, заставляют чувствовать боль, но также они необыкновенным образом сообщают и о чувственной красоте.

Красота — это еще один «ритуал жизни», она присутствует там же, в шаге от криков на улице. Одно не может заменить другого, даже в самые темные и худшие времена нам нужны и красота, и крики. Художница Зои Леонард как-то высказала Войнаровичу свои опасения по поводу того, что ее аэрофотоснимки облаков не отражают всей мрачной политической обстановки. На это он ответил ей: «Зои, они такие красивые, за это мы и боремся. Мы злимся и жалуемся, потому что вынуждены, но на самом деле мы хотим вернуться назад к красоте. Если мы выпустим ее из рук, нам будет больше некуда идти».

Для Войнаровича красота всегда вырисовывалась на горизонте, а еще была красота здесь и сейчас, перемешанная с варварством. В последнем эссе «Близко к ножам» рассказывается о друге Войнаровича, совершившем самоубийство. К эссе прилагается эпилог — калейдоскоп из воспоминаний о посещенном им бое быков в Мексике. Неподалеку находится мясной рынок. «Так мало разделывается туш, что я почти могу узнать, какое это из животных», — пишет он. — Одежда и позы людей, ожидающих в очереди, говорят о страшной нищете. Мы останавливаемся поглазеть, быки исчезают кусок за куском. Позади нас, где-то за стенами арены, раздаются смутные звуки заигравшей вновь группы, музыка колышется, как истонченное знамя в жарком небе. Мясо. Кровь. Память. Война. Мы поднимемся, чтобы поприветствовать государство, чтобы противостоять государству. Почувствуй запах цветов, пока можешь».