Макс и Алекс: один вирус на двоих

История Макса

Мне было 24 года, когда я узнал о своем ВИЧ-статусе. Конечно, это стало для меня шоком, ударом в живот. Когда мне рассказали об этом, я начал плакать, не знал что делать. Должен ли я возвращаться на работу или мне стоит поставить свою жизнь на паузу? Нужно ли мне кому-либо об этом рассказывать? Как я теперь смогу найти себе бойфренда?

Медсестра в клинике обняла меня и сказала: «Не переживай, все будет хорошо». Мне повезло: я довольно часто тестировался и поэтому смог узнать, что инфицирован, так быстро. А чем раньше начать лечение, тем лучше.

Антиретровирусные препараты снижают количество вируса ВИЧ в крови до неопределяемого уровня, а стало быть, его нельзя передать, занимаясь сексом, в том числе и незащищенным. Начать принимать лекарство было достаточно легко — всего одна таблетка в день за ужином. Особенно если сравнивать с лечением моего диабета 1 типа, которое предполагает четыре или пять ежедневных инъекций.

Так что главная проблема, с которой я столкнулся после постановки диагноза, была не в лечении, а в психическом здоровье — в тревоге, вызываемой необходимостью рассказывать другим людям о моем ВИЧ-статусе.

На протяжении нескольких недель после того, как у меня выявили ВИЧ, я рассказал об этом всем моим ближайшим друзьям и членам семьи. Большинство отреагировали прекрасно, но не все оказались способны поддержать меня.

Я помню один разговор с моим старшим приятелем, с которого я тогда брал пример. Одна из первых вещей, которые он сказал мне: «Если бы я думал, стоит ли мне заниматься сексом с кем-то, у кого ВИЧ, я бы не стал этого делать, спросил бы себя, могу ли я доверять ему в достаточной мере и быть уверенным, что он принимает свои лекарства».

Почему-то он воспринимает людей с ВИЧ как безответственных, а самого себя как достаточно сознательного, чтобы не контактировать с нами.

Подобное отношение появилось в 80-х, когда ВИЧ воспринимался как смертельный приговор. Люди до сих пор ассоциируют эту болезнь с впечатляющими фотографиями надгробных камней или принцессой Дианой, обнимающей умирающих людей в госпитале. Многие отказываются даже прикасаться к нам, не говоря уже о каком-либо интимном контакте. Тем не менее сейчас мы, ВИЧ-положительные люди, можем прожить такую же длинную жизнь, как и все остальные.

А реакция моего друга сильно повлияла на меня. У меня начались панические атаки — их никогда не было до этого, а теперь они появились, и я даже не мог вздохнуть нормально, не мог заставить себя выйти на улицу.

Оказалось, что достаточно столкнуться с негативной реакцией лишь одного человека, чтобы начать думать: таким теперь тебя видят все, кто тебя окружают.

Вскоре после этих событий я познакомился с Алексом. Мы оба занимались наукой и изучали вопросы гендера и сексуальных взаимоотношений, нас это объединяло. Он уже знал про мой положительный статус, поэтому у меня не было необходимости поднимать эту тему.

Я не помню, в какой момент мы перестали использовать презервативы. С его стороны по этому поводу не было никакого беспокойства, но я сильно переживал, будто именно я заставляю его заниматься незащищенным сексом, чтобы не акцентировать внимание на моем диагнозе.

В прошлом году мы вдвоем принимали участие в исследовании, доказывающем, что люди с неопределяемой вирусной нагрузкой могут заниматься незащищенным сексом без малейшего риска инфицировать партнера.

Мне кажется, если бы люди знали больше об этом исследовании, предрассудков на тему ВИЧ и связанных с ними страхов стало бы значительно меньше. А также опасений перед тестированием.

История Алекса

Мое первое впечатление от Макса — он крайне уверен в себе. Я встретил его на политической конференции Партии Зеленых. Я тогда был с группой молодых ребят, тоже геев, мы, вероятно, выглядели немного пугающе, а он просто подошел к нам и сказал: «Привет».

Я узнал о статусе Макса через несколько дней, когда он рассказал об этом в посте в Facebook, выложив еще и фотографии своих лекарств.

Кстати, именно в этом и крылась одна из причин, почему он привлек мое внимание: он вел себя весьма открыто в обсуждении своего статуса. Я всегда восхищался его уверенностью и отказом подчиниться давлению со стороны. Еще меня привлекала готовность Алекса всегда уделять время и силы на помощь окружающим, несмотря на то, что ему самому приходилось справляться с шоком и принятием.

Мы встретились через пару месяцев, и все как-то сложилось само собой. Я совсем не беспокоился насчет его положительного статуса, даже наоборот, немного грустил, потому что осознавал, какому социальному давлению он подвергается из-за диагноза.

Когда дело дошло до незащищенного секса, я тоже не волновался, потому что знал — Макс на терапии. Я полностью ему доверяю. Есть люди, которые пытаются подорвать положительное отношение к позиции «неопределяемый = непередающийся», утверждая, что люди с ВИЧ не хотят принимать лечение. Но это лишь предубеждение. Если ты инфицирован, то твоя жизнь напрямую зависит от того, принимаешь ты таблетки или нет. Их нельзя случайно забыть выпить.

Я не рассказывал всем в своем окружении о положительном статусе Макса, я вообще не думаю, что об этом необходимо говорить публично. Я поделился только с родителями, когда он пришел к нам на ужин, и то лишь потому, что ему нужно было принимать лекарства, а я не хотел, чтобы ему приходилось выходить из комнаты.

Я считаю позором, что информация о том, как предотвратить передачу вируса, недостаточно распространена. У слишком многих людей сохраняются беспричинные предрассудки об этом. Взгляды очень многих людей на эту проблему застряли где-то в прошлом, нам крайне важно добиваться перемен в этом направлении.