«Таблетка с танцами и бубнами работает сильнее»: как две россиянки построили клинику в Гватемале

— Как вы, врач из Уфы, вообще оказались в Центральной Америке, тем более во время вооруженных конфликтов?

— Я всегда мечтала о профессии, которая позволила бы ездить по миру. Еще в детстве решила стать врачом, но сначала хотела быть психиатром, а потом инфекционистом. Когда окончила университет, уехала учиться в бельгийский Институт тропических заболеваний. После него работала врачом-волонтером в некоммерческой клинике в Гватемале. Потом в Гондурас и на Гаити.

Вооруженные конфликты начались, когда я уже была в Гватемале, так что пришлось подстраиваться под обстоятельства. Зашивали раны от мачете, лечили ожоги от горючей смеси. Организация, в которой я тогда работала, — Vivir en Amor — постоянно нас эвакуировала и возвращала обратно. Было весело — такая настоящая молодость.

Потом я специально прилетела на Гаити в холеру, работала в палаточном госпитале с американцами, но недолго: быстро всех вылечили и уехали. Ну, то есть все уехали, а я осталась и еще полгода работала в больнице при католическом монастыре.

— А почему решили основать больницы именно там, а не в России?

— Я побывала в условиях, где люди никогда не видели врачей. Они умирают от болезней, которые во всем цивилизованном мире уже давно научились лечить. Да, у нас в России тоже не везде все хорошо с больницами, но чтобы у целых поселений не было никакого доступа к медицинской помощи — такого нет. Мы решили, что там наше участие нужнее.

К тому же запустить такой проект с нуля в Гватемале и Никарагуа намного дешевле, чем в России: все-таки это страны третьего мира, и нас поддерживали (и продолжают поддерживать) другие международные организации. Нас всегда спрашивали: «Почему не в России?», но реальной помощи никто не предлагал. Так что пока мы продолжим спасать тех, кого больше спасать некому.

— Расскажите про свой проект Health & Help, для кого он?

— Мы оказываем медицинскую помощь в развивающихся странах. Это базовая помощь по нескольким профилям: терапия, педиатрия, акушерство и гинекология, малая хирургия. Принимаем взрослых и детей, беременных женщин и тех, кто не хочет беременеть, делаем небольшие операции, не требующие общей анестезии. Проводим анализы, делаем УЗИ, ЭКГ и спирометрию. Консультируем по здоровому питанию и ведем целый ряд программ: по диабету, голодающим детям, планированию семьи. Работы очень много, и она разная.

Мы боремся за право каждого человека не умирать от излечимых заболеваний. Работаем там, где действительно страшно. Где людям некуда пойти, где малярия и самые простые инфекции уносят жизни сотен детей ежегодно, просто потому что нет места, где им могли бы помочь.

— Как появилась первая клиника?

— Мы делали проект с нуля: не было ни людей, ни денег, ни опыта. Начался он именно со знакомства с Кариной Башаровой (соосновательницей Health & Help): у меня была идея открыть международные клиники в странах третьего мира, а у нее — достаточно безумия, чтобы это претворить в жизнь.

Это были сумасшедшие времена, но вспоминаем мы их с особой теплотой. Долго искали площадку для строительства, у нас был ряд критериев: удаленность от медицинских учреждений, государственная земля под гуманитарные проекты, значительная плотность населения вокруг, а главное — заинтересованность самой деревни в строительстве.

Участие местных жителей в стройке было важным условием, но в двух подходящих местах мы столкнулись с особенностью менталитета гватемальцев — идти по пути наименьшего сопротивления. Люди говорили, что им проще ходить в больницу за 25—50 километров, чем три месяца строить вместе с нами здание для клиники. В конце концов, мы нашли место в регионе Тотоникапан и построили клинику — одноэтажное здание в форме буквы О площадью 300 квадратных метров.

Часть денег на строительство мы собирали на российских и зарубежных краудфандинговых платформах. Помогали компании в Гватемале: подарили цемент, окна, двери, а в мелких магазинах мы лично «напросили» розеток и выключателей.

Строили вместе с местными жителями и волонтерами. Каждый мужчина из деревни должен был отработать на стройке минимум пять дней, а волонтеры прилетали со всего мира. В итоге в 2017 году построили клинику в Гватемале, а в 2020 — в Никарагуа.

— Вот вы построили первую больницу, и что происходит дальше? Миссия выполнена?

— Наоборот, все только начинается. После постройки клиники во­лон­те­ры разъ­е­ха­лись, вра­чей, кро­ме меня, не было. Мед­сест­ры тоже. Ка­ри­на помогала в клинике: за год на­училась ста­вить ка­пель­ни­цы, де­лать ана­ли­зы, ме­рить дав­ле­ние и выполнять еще сот­ню раз­ных ма­ни­пу­ля­ций. Ра­бо­та­ли до позд­ней ночи — вся окру­га зна­ла, что мы от­кры­ли кли­ни­ку, про нас пи­са­ли во всех га­зе­тах и го­во­ри­ли по ра­дио. Нас спас­ли Марко, гва­те­маль­ский врач, ко­то­рый учил­ся на Кубе, и Маничан — фельд­шер из США. Они при­е­ха­ли и на­ча­ли при­ни­мать па­ци­ен­тов, а мы с Ка­ри­ной на­ча­ли ис­кать сред­ства и но­вых во­лон­те­ров.

Вся эта ис­то­рия у меня поделена на фраг­мент­ы «Ну, еще чуть-чуть — и бу­дет лег­че». Сна­ча­ла я го­во­ри­ла: «Вот со­бе­рем де­нег, и бу­дет лег­ко». По­том: «Сей­час най­дем во­лон­те­ров, и бу­дет лег­че». За­тем: «Оста­лось толь­ко за­кон­чить строй­ку, и бу­дет про­ще!». И так каж­дый день. Толь­ко лег­че не ста­ло, и это здо­ро­во.

— Из другого полушария Центральная Америка кажется тропическим раем: солнце, пальмы, красивые виды, фрукты. Это так?

— Это действительно невероятный регион, который стоит увидеть каждому. Здесь потрясающая природа, красивые города с колониальной архитектурой, тропическое солнце и улыбчивые люди в пестрой одежде. А еще — бедность, нищета, криминал и плохая инфраструктура в сельской местности. Каким лицом к вам повернется Центральная Америка — зависит от того, где и как вы путешествуете. Одно могу сказать точно: здесь живут замечательные люди. Но у многих из них очень непростая жизнь.

— А как живут именно в Гватемале?

— Это типичная латиноамериканская страна. Здесь очень заметна разница между городами и деревнями. В городах люди в основном живут привычной для нас цивилизованной жизнью. В деревнях все совершенно по-другому: люди занимаются земледелием, готовят еду на открытом огне, строят дома из грязевой смеси и лечатся травами. Питаются в основном кукурузными лепешками, рисом и бобами — на овощи и мясо мало у кого хватает денег. Из-за этого многие страдают авитаминозом. Мало кому доступно образование: девочек и вовсе выдают замуж с двенадцати лет, и многие за всю жизнь так и не учатся даже элементарной грамоте. Из-за отсутствия контрацепции они почти перманентно беременеют, поэтому все их занятия сводятся к быту и семье.

— Там, где вы работаете, вообще существует доказательная медицина в нашем представлении или только традиционная?

— Вообще это местность без медицины — когда вокруг в радиусе десятков километров нет ни одного врача. Большая часть наших пациентов никогда в жизни не обращались за медицинской помощью: они лечатся традиционными травками и порошками, ходят к бабкам-повитухам и шаманам. Нередко нам приходится иметь дело с последствиями такого лечения.

Несмотря на то, что в Гватемале исповедуют преимущественно христианство, в горах это часто смесь с майянскими ритуалами: здесь пьют различные отвары, проводят шумные церемонии с дымящимся ладаном, а диабет и дурной характер лечат сеансами экзорцизма у вулканических кратеров.

— С какими запросами и проблемами к вам обращаются?

— Чаще всего к нам приходят обитатели деревни и ее окрестностей — простые работяги-индейцы, у которых, как правило, нет денег даже на то, чтобы добраться до больницы. Поэтому к нам обращаются с травмами и запущенными заболеваниями: сепсисом, неправильно сросшимися переломами, хроническими ранами. Сказываются и физический труд, и поездки на мотоциклах без шлемов и защиты. Еще к нам приходит много диабетиков — генетическая предрасположенность и неправильная диета не проходят без последствий. Плюс много обычных диарей, пневмоний, паразитозов.

И, конечно, мы много принимаем беременных женщин — они самые постоянные пациенты. С одной стороны, контрацептивами здесь почти никто не пользуется, ничего про них не знают, а аборты в Гватемале запрещены. Поэтому много детей в семье — норма. С другой, многие женщины приходят к нам за контрацептивными инъекциями: один укол — и на три месяца о риске беременности можно забыть.

— Сталкивались с недоверием со стороны коренных жителей?

— Мы очень уважаем местную культуру, традиции, людей и дружны со всеми: начиная от старейшин и заканчивая Министерством здравоохранения. Иначе просто нельзя: синдром «белого человека», который знает, как должно быть, — это не про нас. Мы можем хотеть как лучше, а в итоге получить недоверие со стороны деревни, поэтому стараемся не говорить ничего плохого про целителей. Лучше всегда сказать: «Ну да, вот эта таблетка помогает танцам с бубнами работать с удвоенной силой».

— А проблемы и конфликты случались?

— Нигде не бывает такого, чтобы только радуга и единороги. Если идет работа — будут и конфликты, и недовольные. Часто наши врачи расстраиваются, когда пациенты приходят просто от скуки — поговорить, попросить витаминок. Бывает, что продают лекарства и приходят за новыми. Иногда крадут: заберут с собой пластырь или ручку. Мелочь, но неприятно. Обманывают: спросишь, сколько детей, скажет — шесть, а на самом деле у нее трое, просто хотела побольше одежды получить бесплатно. Иногда людям не нравится в очереди сидеть: мы диабетиков принимаем без очереди, так вот они говорят, что у них диабет, а реальные диабетики сидят ждут. В общем, всякое случается: основная идея — это не злиться, а учиться прощать.

Как-то ко мне приехала рожать женщина с уже показавшейся головкой ребенка! Родила буквально за минуты — мы даже не успели положить ее на кресло. Была у нас пациентка, которая упала с крыши и сломала позвоночник. Наши девчонки-врачи сами ее транспортировали: вязали носилки, загружали в кузов пикапа. Каждый день спасаем диабетиков, наша клиника — это единственное место в регионе, где пациенты могут получить инсулин, даже если у них нет денег за него заплатить.

— С какими бытовыми сложностями и особенностями местной жизни труднее всего мириться?

— Клиника существенно отличается от жизни в деревне — у нас нет земляного пола и есть горячий душ, поэтому нам все-таки проще. Но есть проблемы с едой: тут нет хлеба, молочки, сладостей, почти не покупаем в клинику мяса. Такой вынужденный ЗОЖ, который не всем нравится. Нет интернета и связи, получается информационный детокс.

Конечно, поначалу дико, когда женщина не умеет читать, и приходится ей солнышко и луну рисовать, чтобы поняла, как таблетки пить. Или когда не знают, сколько лет их детям. Трудно привыкнуть к насекомым в душе, всяким скорпионам. Девушкам не очень приятно ходить по улицам — постоянно окликают, «пшикают», как кошкам, вслед. В мини-юбке здесь точно не походишь — тут все более консервативно.

Неприятно, но ко всему привыкаешь, со временем понимаешь, что это не конец света. А в работе, конечно, сложнее всего, когда нет лекарств. Очень трудно людям в глаза говорить: «Денег не собрали, лекарств не купили, лечить вас нечем, поэтому вы умрете».

— Сами болели чем-то местным, специфическим?

— Конечно. Меня кусали и пауки, и скорпионы, и местные комары. Я болела лихорадкой Денге, вирусом Чикунгунья, пневмонией, дизентерией, стронгилоидозом. Последнее — это когда в ногах поселяются черви. Здесь это распространенная проблема, поэтому мы предупреждаем всех волонтеров, что ходить нужно только в тапочках.

— На какие деньги живет ваш проект? И где вы берете лекарства?

— Это наша постоянная боль. При открытых границах все терпимо — многое получаем натуральными пожертвованиями в виде лекарств и расходников, например, клиника Esperanza в Гондурасе передала нам лекарств на почти 90 000 долларов. Еще мы выиграли гранты Brother’s Brother Foundation и Help Impact. Часть лекарств привозят волонтеры и спонсоры, иногда помогают компании.

В основном стараемся привозить лекарства из России, потому что закупать их в Гватемале очень дорого. Все наши волонтеры привозят по пятнадцать килограммов гуманитарной помощи в багаже — это обязательное условие программы. Часть этого объема занимают как раз лекарства. Когда помогают другие клиники, появляется еще одна сложность — транспортировка, все везем на себе. Часто везем препараты нелегально: где-то это запрещено правилами, а где-то облагается такой пошлиной, что теряется весь смысл закупки за границей.

Лекарства — перманентно открытый и острый вопрос. Особенно сейчас, когда границы закрыты, пожертвования не ввезти и приходится все покупать в стране за огромные деньги. Мы используем все, что получаем, лечим в соответствии с международными рекомендациями, не используем «фуфломицины», даже если их пытаются отдать бесплатно. Ведь только мы отвечаем за здоровье пациентов, и у нас нет варианта перевести стрелки на кого-то еще: зачастую мы первые и единственные врачи, которых они видят. Возможно, это и хорошо — помогает не забывать, как важна наша работа.

Сейчас наша цель — набрать как можно больше ежемесячных доноров: тех, кто подписался на пожертвования. Это даст возможность подушки безопасности и уверенности в завтрашнем дне. Для работы нам нужно порядка 130 000 долларов наличными, чтобы покупать лекарства внутри страны, оплачивать билеты волонтерам. Сейчас из-за карантина эта сумма увеличится в разы, потому что в страну ничего не ввезти.

— Сколько человек у вас в проекте? И кто-то получает зарплату? Или все на добровольных началах?

— Около тридцати онлайн-волонтеров, плюс до пятнадцати человек на локациях, но из-за карантина сейчас их всего восемь. Врачи приезжают из самых разных точек планеты — только за прошлых год у нас побывали волонтеры из России, США, Белоруссии, Колумбии, Гондураса, Мексики, Польши, Англии, Германии, Эквадора, Чили, Никарагуа. И это я наверняка кого-то забыла! Обычно это молодые мотивированные ребята, которые хотят стать еще лучше — у нас для этого есть все условия: после проекта никто не остается прежним. Зарплату пока никто не получает, но мы очень стремимся найти спонсоров на зарплаты хотя бы основному составу — тем, кто работает по двенадцать часов в день уже несколько лет.

— А как проводите отбор? По каким критериям ищете людей?

— Когда только начинали, не было возможности выбирать — нужны были руки, но нам везло на классных ребят. Теперь проводим тщательный отбор и ряд собеседований, берем только тех, кто понимает, чем реально может помочь. Врачи и медсестры должны быть дипломированными специалистами с сильным желанием выучить испанский хотя бы на среднем уровне. Очень важна настоящая стрессоустойчивость — человек должен осознавать, что на него ложится огромная ответственность за сотни пациентов, жить придется в достаточно аскетичных условиях, интернет плохой, работать придется шесть дней в неделю, а в свободное время всегда много дел по дому.

— Со стороны кажется, что гуманитарность и благотворительность — всегда светлая история с добрыми и приятными людьми. Но изнутри часто оказывается иначе. Разочаровывались когда-нибудь?

— Конечно, изнутри бывает по-разному. Мы получаем много негатива, нам говорят, что помогаем не тем, лечим индейцев в Гватемале, а могли бы российских детей. Как будто одни люди имеют больше права на жизнь, здоровье и милосердие, чем другие. Со стороны пациентов тоже бывает совсем не радужно. Они вовсе не обязаны быть вам благодарны — и не всегда будут. Они могут быть агрессивны, выплескивать на врачей свою боль, разочарование, обманутые ожидания. Это не те красивые истории, которые любят публиковать в репортажах и отчетах, а изнанка волонтерства и благотворительности, из-за которой многие уходят. Мы все это испытали на себе, но свой выбор сделали.

Мы считаем, что никто не должен умирать от болезней, которые можно вылечить. Поэтому наша цель — сделать медицинскую помощь доступной для максимального количества людей, которым мы можем ее предоставить. Мы не пытаемся спасти весь мир. Но хотим спасти столько жизней, сколько можем. И пока у нас для этого есть силы и ресурсы, продолжим. Если они закончатся — будем искать новые. А еще волонтерство меняет тех, кто им занимается: это огромный духовный и эмоциональный опыт. После смен в наших больницах люди часто уезжают с совершенно другим мировоззрением и отношением к жизни. И это тоже важно.

Сколько бы ты ни делал для этого мира, найдутся те, кто будут тебя за это страшно не любить. Но какое это имеет значение, когда ты спасаешь жизни?