Сергей, врач-хирург, Санкт-Петербург
Реакция на пациентов-наркопотребителей варьируется от врача к врачу и зависит от гражданской позиции, накопленного опыта и даже отделения, в котором работает медик.
У врачей в экстренных отделениях отношение к наркопотребителям часто просто как к источнику головной боли. Человеку будут оказывать помощь, но без рвения.
Если говорить откровенно, при прочих равных у наркопотребителя меньше шансов попасть на плановую операцию. Если говорить про экстренную помощь, просто так из больницы не выставят. А вот если ситуация не экстренная, то человеку могут предложить обратиться в другое место, тихонько отфутболить.
Наркозависимость — это болезнь, винить в ней человека — сомнительное решение. В принципе, отношение к зависимости должно быть как к тяжелой болезни с комплексом социальных последствий, которые сопутствуют проблемному наркопотреблению. Но это в идеальном мире. А в реальном мире я слышу от коллег: «Наркомана зачем лечить? Он сам это выбрал!»
Сопутствующие зависимости явления: низкая приверженность лечению, уходы из больницы — это отчасти системные проблемы. Человек может находиться в хирургическом отделении, у него начинается абстиненция, он уходит. Эту проблему можно было бы решить, если бы в штате был нарколог, который мог бы на время нахождения в стационаре купировать абстиненцию. В больнице могли бы работать социальные работники. Но сейчас почти все ложится на плечи врачей.
У меня был случай: поступил молодой социализированный парень приблизительно 30-ти лет. Никаких подозрений. Когда мы закончили оперативное лечение, молодой человек спросил, сколько времени он пробудет в стационаре. Мы думали, что он останется на три дня, но лечение затянулось. Позже он подошел ко мне и честно сказал: «Доктор, мне нужно будет уйти. Послезавтра утром меня здесь не будет». Я начал выяснять, в чем дело. Он признался мне в употреблении метадона. В данном случае все закончилось нормально: мужчину как-то получилось долечить.
Пациенты опасаются говорить о зависимости из-за страха, что к ним будут хуже относиться. Такая вероятность есть. Отношение может стать хуже не только со стороны врачей, но и со стороны медсестер, медбратьев, санитаров.
Во времена моей учебы большинство преподавателей были практикующими врачами, заставшими 90-е, конструктивного отношения было мало. Преподаватели посовременнее относились проще: да, наркопотребитель, так сложилось, нужно лечить.
Сейчас я отношусь к наркопотребителям спокойно. Я стал заниматься самообразованием и обсуждать этот вопрос с другом-наркологом. Он рассказал, что можно быть опиоидным наркопотребителем и при этом оставаться полноценным человеком. Даже если человек ведет себя отвратительно, это, как правило, следствие болезни.
Мирра, фельдшер скорой медицинской помощи, Ленинградская область
В целом отношение к наркопотребителям как в медицинской среде, так и в повседневной жизни однозначное. Сострадания и участия, которые есть по отношению к детям, к одиноким старикам, к наркопотребителям у врачей обычно нет. Врачи делают только то, что предусмотрено протоколами: помощь по правилам и все.
В нашей практике часто наркопотребители представляют угрозу своим поведением для самих врачей. С таким мы редко сталкиваемся со стороны других пациентов. Получается, мы видим наркопотребителей только в крайних состояниях. Когда на вызове необходимо оказать помощь по проблеме, не связанной с зависимостью, я могу даже не отметить факт употребления. Может быть, на венах увижу дорожки, но на это не будет отклика. В ситуациях агрессии хочешь или не хочешь, включаются защитные механизмы. Никто не говорит людям, что они конченые, если для этого нет дополнительных сигналов: выпрашивания наркотиков, например.
За исключением передозировок проблемы наркопотребителей не относятся к компетенции экстренной службы. «Ломка» и абстинентный синдром — это не работа скорой, поскольку это вне рамок обязательного медицинского страхования. При этом огромное количество вызовов приходится именно на ложные случаи или на симптомы, вызванные абстиненцией. Но сделать мы ничего не можем. Врачи и наркопотребители находятся в замкнутом круге.
На системном уровне мы признаем зависимость болезнью. Но у нас отсутствует доступная экстренная наркологическая помощь. Пациентам позвонить просто некуда. Человек должен сам добираться до наркологической больницы, если при этом у него есть документы, справки о COVID-19 и прочее.
Отдельная боль — это уличные вызовы, на которые должны выезжать врачи: предполагается, что если человеку настолько плохо, что ему нужно помогать прямо на улице, то случай тяжелый. Но в большинстве случаев это или бездомные, или зависимые. Выезжает машина класса А для оказания реанимационных мероприятий, где врачи работают по принципу: «Пришел, увидел, победил». Они выезжают спасать жизнь, а вынуждены заниматься социальной работой. В итоге — чувство использованности и бессмысленности. Может, по совокупности этих обстоятельств у врачей и сказывается имеющее место негативное отношение.
Александра (имя изменено по просьбе героини), медсестра, студентка медицинского университета
Многие студенты медицинских вузов — хотя бы один раз, а некоторые регулярно, — употребляли наркотики. Кто-то рассказывает об этом на дружеских встречах, кто-то прямо в столовой больницы обсуждает на перерыве. Но никто не определяет себя как «наркомана».
Стигма, существующая в обществе, впитывается с детства. Потом, во время учебы, тема наркозависимости не раскрывается. О ней рассказывают, апеллируя терминами и симптомами, но не учат работать и взаимодействовать с этой категорией пациентов. Не учат, может быть, потому, что сами не умеют. Мало кто говорит, что это болезнь. Никто не говорит, что это тоже люди и они могут быть сознательными и понимающими. Обычно все заканчивается на том, что «сам виноват».
Одну из моих лекций вела пожилая женщина с прогрессивными представлениями, например, в отношении ВИЧ-инфекции, понимающая, что разное в жизни случается. Но в отношении наркопотребительниц она сказала: «Если вам в роддоме попадутся дети наркоманок, у них будет абстиненция, их будет ломать, они будут плакать. А мама разве скажет вам, что она употребляет, чтобы вы лечение подобрали? Конечно, не скажет!»
К женщине могут прийти в палату и начать при других пациентах выяснять, что она употребляет. Кто в таких условиях пойдет на контакт с врачом?! Доверительное общение и слова поддержки могут сделать больше. Не должно быть изначальной установки, что все наркопотребительницы — плохие матери.
На работе я не встречала людей в ломках, не видела буйных наркопотребителей. Большинство из них ведет себя очень спокойно.
Был случай, когда мы не могли взять кровь у пациента: не было вен. Мы позвали врача. Он пришел и начал кричать на всю палату, спрашивая «кололся ли человек в пах». Врач во всем обвинял человека. Пациенту было больно.
В итоге врач сказал: «Не дергайся, у тебя, наверное, еще вичоза. Не хочу ее подхватить, если проколю перчатку». После ухода врача пациенты спрашивали, почему человек лежит с ними в одной палате и нельзя ли его перевести. Я ответила, что воздушно-капельно это не передается. При этом были более проблемные пациенты в отделении и доставляющие больше дискомфорта. Этот человек просто спокойно лежал. Но у него было наркопотребление в анамнезе.
В токсикологические отделения попадают люди, которые находятся в нестабильном состоянии. По этим случаям нельзя говорить обо всех. Мы часто не учитываем: есть разные стадии болезни. Мы видим людей в нестабильной фазе. А жизни, семьи, детей людей в нормальном состоянии мы не видим.
Человек, как правило, попадает в больницу не по наркологическому заболеванию. Есть основной диагноз, есть сопутствующие заболевания. И в рамках обеих категорий человек должен получить помощь. Только человек с сахарным диабетом, с ишемической болезнью сердца, с гипертонией получит необходимый перечень обследований и лекарств, а наркопотребитель, если решит об этом сказать, скорее всего, получит реакцию: «Ты наркоман, поздравляю».
Даже в больших больницах нет наркологов, хотя бы консультирующих. В штате может быть только не имеющий возможности что-то сделать психолог, который работает до четырех. Он может сказать: «Он торчит, что тут сделаешь, а я пошел домой».
Да, зависимость — это болезнь. И на приеме врач просит рассказывать о себе все честно, чтобы подобрать лечение и терапию, но сами врачи — это люди, которые не готовы услышать честный ответ.
Евгения, врач-хирург, центральная районная больница, Владимирская область
Каждый человек в «экстренке» сталкивался с наркопотребителями. На момент моего взаимодействия с ними употребление наркотиков обычно не является основной медицинской проблемой. Как правило, человек поступает в больницу с чем-то другим.
Часто наркопотребители поступают в состоянии психоза или делирия. Если человек ведет себя неадекватно, не выполняет рекомендации, иногда возникают мысли: «Я хочу, чтобы этот пациент побыстрее ушел». Коммуникация в таких обстоятельствах дается тяжело. Но я стараюсь рассматривать конкретную проблему, с которой ко мне обратились, и делать свою работу хорошо вне зависимости от того, употребляет человек что-то или нет. Единственное — поскольку при инъекционном употреблении статистически выше риск наличия у пациента различных инфекционных заболеваний (ВИЧ, гепатиты), — я стараюсь быть более аккуратной.
Да, на поздних этапах зависимости вещества разлагают человека. Мне грустно, потому что я понимаю, что с этими проблемами сложно справиться. К сожалению, наркологическая помощь в рамках ОМС фактически никакого лечения зависимости предложить не может. Но это болезнь, поэтому мне точно не близок подход «Бросишь — приходи».
