По словам матери, Лада Малова рано — в 14 лет — ушла из дома и начала употреблять наркотики. Этим она и прославилась в интернете: публиковала видео, на которых принимала запрещенные вещества. Однажды друг девушки познакомил ее с неким Эдиком, который оказался оперативником Эдуардом Коробейниковым. Двое молодых людей несколько месяцев просили Ладу продать им 200–300 граммов вещества, ежедневно звонили и приезжали к ее дому. Сначала девушка отказывала: говорила, что у нее нет денег на закупку ингредиентов и времени, чтобы заниматься изготовлением. Но потом поддалась на уговоры.
Забирать «заказ» приехала коллега Эдуарда Коробейникова, которую он представил своей девушкой. Она взяла у Маловой сверток и заплатила 35 тыс. рублей. Настоящими были только две купюры. Это был 2015 год. Ладу Малову сразу задержали. Во время обыска в ее квартире нашли запрещенные 19 граммов вещества и почти грамм приготовленного ею препарата. На допросе девушка говорила, что употребляла вещества вместе со своим парнем, а делала их сама, поэтому и согласилась их продать. Позже Малова отказалась от признания вины и сообщила, что на самом деле стала жертвой полицейской провокации. Она настаивала, что молодые люди звонили ей каждый день и предлагали деньги и что в итоге она решила их обмануть, смешав вместо запрещенных веществ косметические средства. Суд ей не поверил и отправил Малову в колонию на восемь лет по статье 228 УК.
В прошлом году девушка перенесла коронавирусную инфекцию. А после у нее выявили сразу несколько серьезных заболеваний. «Медиазона» со ссылкой на врачей ФСИН отмечает, что речь идет о саркоидозе внутригрудных лимфатических узлов, кифосколиозе, туберкулезе и обширном фиброзе легких.
Наличие одного из этих заболеваний предполагает освобождение из колонии, однако ФСИН не спешит идти навстречу судам, которые запрашивают у службы медицинские документы. Вместо этого девушку в течение года перевозят из одной колонии в другую. Ей осталось провести в заключении два года, но врачи говорят о высоких рисках для ее жизни.
В прошлом году адвокат Лады Маловой Алексей Прянишников подал в суд ходатайство об ее освобождении в связи с болезнью, но ФСИН продолжает хранить молчание.
«СПИД.ЦЕНТР» обсудил с защитником текущую ситуацию по этому делу.
— Когда уже обнаружили серьезные заболевания, что это было и куда Лада обращалась?
— Это были два заболевания, я их озвучивать не могу из-за врачебной тайны. Их выявили врачи во фсиновской больнице в Ленинградской области. Одно из них, к сожалению, не включено в список тех, которые формально позволяют прекратить отбывание наказания, а второе — включено. Основная-то проблема — с первым заболеванием, которое не включено в этот список, но оно при этом тяжелее и имеет гораздо более серьезные последствия. С определенной стадии оно уже необратимо, ставить какой-то прогноз о дальнейшей жизни человека очень сложно. Все врачи в 2020 году в один голос сказали, что пока стадия еще приемлемая, но это все развивается довольно быстро, и каким будет [состояние] через полгода-год — сложно сказать. Третья и четвертая — это стадии, из которых возврата, чтобы полностью излечиться от заболевания, уже нет. Дальше все зависит от состояния организма человека, не исключен летальный исход.
— Но лечить оперативно, я так понимаю, не начали.
— Ну, якобы чем-то лечат. Как только я взялся за это дело, то сразу же подготовил ходатайство в суд в Ленобласти, в Тосно, об освобождении Лады в связи с имеющимся заболеванием. Судья, надо сказать, был настроен довольно лояльно, проявил оперативность. Очень часто на уровне судов, особенно районных, что-то застревает. Здесь он довольно быстро сделал все запросы во ФСИН, в исправительное учреждение, в котором она находилась на тот момент, а ответов не последовало. На протяжении нескольких месяцев со всех концов давили: и через прокуратуру, и через ОНК. Безобразнее всего, конечно, отработала ОНК — лояльно по отношению к ФСИН. Никакой особой реакции не было: «Ну а что, болеет и болеет». По всей видимости, сказывается статья Уголовного кодекса. У кого-то она вызывает чувство пренебрежения, хотя в целом это «народная» статья.
Несколько месяцев ФСИН никак не реагировала на запросы судьи, а потом начались вот эти географические перемещения, которые позволили оттянуть процесс.
— И они до сих пор продолжаются?
— Конечно. Началось все с того, что Ладу из Ленинградской области перевели в лечебное учреждение ФСИН в Санкт-Петербург. Соответственно, у суда в Тосно не было оснований рассматривать у себя это дело — ведь Лада перемещена. Дело было передано в один из районных судов в Санкт-Петербурге, по месту нахождения этого учреждения. Там опять затянулись все эти переписки с ФСИН, которая по-прежнему продолжала уклоняться от предоставления медицинских документов. По процедуре положено медицинскую карту предоставить. У нас, конечно, есть определенные документы, но там все это должно было в более расширенном виде присутствовать. Они опять не реагировали на запросы суда в предоставлении документов. Потом из этой больницы ее переместили назад в исправительное учреждение. А чуть позже, уже в этом году, этапировали в Мордовию, где она сейчас и находится. В Мордовии, в 20 числах августа, они уже успели перевести ее из исправительного учреждения в СИЗО в Саранске. Там якобы есть пульмонолог, который должен ее осмотреть и какие-то заключения в очередной раз дать.
— Как вы вообще объясняете происходящее?
— Это не какое-то политическое дело, а просто вот такое отношение ФСИН к своим подопечным. То есть, если ты туда попал, все — ты их раб. Ты там зачем-то должен оставаться. Можно рассуждать, что во ФСИН могут не доверять каким-то независимым врачам, но это их же врачи ставят диагнозы и говорят в том числе с матерью о последствиях, которые могут быть, если не начать лечить человека на воле.
С точки зрения самого дела есть очень много моментов, которые говорят о том, что собранные следствием доказательства — это вовсе не доказательства никакие, а наоборот, они указывают на невиновность. В Питере в одной из инстанций после апелляции матери Лады, еще до моего появления в деле, даже судья в личной беседе сказала: «Обязательно пробивайтесь в Верховный суд». Там очень много нестыковок, связанных с доказательствами сбыта и так далее. Было удобно: вот есть человек, который какое-то опосредованное отношение к этому [наркотикам] имел, вот он в наличии, нафиг надо еще продолжать за кем-то бегать.
Зачем держать человека, который никакой опасности не представляет для общества, сложно понять. Она не скрывала факты употребления, но сейчас во всех медицинских заключениях, в том числе фсиновских, говорится, что она с этой зависимостью сумела справиться. И есть хорошие отзывы о ней в исправительных учреждениях, она в конкурсах каких-то участвовала, рисовала.
— Там же еще была история с УДО. Я так понимаю, что были какие-то взыскания и теперь освободиться условно-досрочно невозможно.
— Там были взыскания, связанные опять-таки с тем, что она пыталась добиваться обследования и лечения. Я вообще не исключаю, что все это бездействие ФСИН может быть связано в том числе с тем, что она проявляет постоянную активность. Она борется за свою жизнь, постоянно с них что-то требует. При каком-то из этапирований ее отправили в ШИЗО за то, что она требовала одеяло. У них же как: если ты начинаешь двигаться, как-то бороться за себя, они сразу обратное врубают, чтобы не было повадно всем остальным добиваться какой-то правды. Они вполне могут показать всем: если будете лезть, добиваться чего-то, будет еще хуже.
— Почему, кстати, Ладу из Петербурга отправили в Мордовию?
— Якобы потому, что там есть какие-то врачи-специалисты, которых нет в Питере. Причем она в Питере лежала в специальной больнице имени Гаазе. Кстати говоря, тут есть такая формальная тонкость: чтобы суд выпустил человека в связи с заболеванием, нужна врачебная комиссия. Лада там пролежала несколько месяцев, но врачебная комиссия почему-то не состоялась. Я начал через общественное мнение, через СМИ поднимать вопрос о том, чтобы ее направили к каким-то гражданским специалистам. Но как это сделать? Гражданских туда не привезешь. Мне сказали, что у них свои специалисты есть. А что касается лечения в гражданском лечебном учреждении, видимо, это сочли для себя какими-то лишними сложностями. Там же нужен конвой и вот это все. Короче говоря, никто не хочет заморачиваться. Человек для них — это не человеческая единица, а просто какой-то инвентарный номер. Есть такой заключенный, и мы будем делать с ним все, что хотим.
— Что конкретно сейчас происходит с делом?
— В данный момент в Верховном суде зарегистрирована жалоба на приговор. Я пытаюсь доказать, что она по одному из эпизодов — основному, связанному с попыткой сбыта, — вообще должна быть оправдана. На мой взгляд, там есть все основания для этого. Мы прекрасно понимаем, что с оправдательными приговорами у нас все плохо, но я хочу добиться, чтобы был снижен срок лишения свободы и чтобы в итоге он вышел в ноль. Чтобы человек с учетом отсиженного вышел. Сейчас есть большие надежды на Верховный суд. Параллельно, когда я пойму, насколько она закрепилась в этом СИЗО в Саранске, я буду пытаться добиваться рассмотрения ходатайства об освобождении в связи с наличием заболевания. Нужно лечить. Организм молодой, да, и в данный момент есть надежда на то, что все-таки одно из заболеваний, которое не входит в список по освобождению, но которое серьезнее по последствиям, еще пока можно остановить, чтобы не было необратимых последствий для здоровья. Поэтому продолжаю по всем этим направлениям работать. Сейчас жду, когда будет какая-то реакция от Верховного суда, довольно долго уже дело там висит. То есть оно зарегистрировано, номер присвоен и так далее. Но ничего не происходит — ни туда ни сюда — уже порядка двух с лишним месяцев.
— Какие у вас вообще ожидания?
— Хочется надеяться, что Верховный суд обратит внимание на эти нестыковки в уголовном деле и в самом приговоре, и уже дальше идти в апелляционный. Надеюсь, что удастся хотя бы как минимум добиться того, чтобы общий срок наказания был снижен до того предела, чтобы с учетом отсиженного она смогла уже после Верховного суда выйти на свободу. Потому что эта процедура освобождения в связи с заболеванием… Суды работают оперативно, но ФСИН всеми способами потом пытается притормозить процесс, чтобы не получилось так, чтобы дело было рассмотрено. Какие у них конкретно в этом деле основания, я не понимаю. Просто какая-то бредовая ситуация.
— Слушайте, ну вообще, это же противозаконная вещь. У человека заболевание из списка, его обязаны отпустить.
— Знаете, вот эти перемещения и противодействие с предоставлением документов — это какое-то странное поведение, отношение как к рабам. Попал туда, значит, от звонка до звонка ты должен отсидеть. Видимо, таким образом они видят свою воспитательную функцию. Но они себя, я думаю, страхуют определенным образом. В том числе для этого и перемещают. Одно учреждение с себя скинуло человека — вдруг с ним там что-то случится? Под предлогом обследований, переобследований вот так гоняют туда-сюда. Я иногда пытаюсь в их логику войти, на их место встать. Я бы даже из соображений «вот бы чего не случилось» давно на месте начальства какого-то из учреждений отдал документы в суд, чтобы тот уже постановил и человека выпустили. Обычно они свою пятую точку всегда в таких случаях стараются прикрыть. А здесь прямо такое рвение, никак не могут они ее выпустить.
— Какое сейчас у Лады состояние?
— Волнообразное. Иногда ей получше становится, иногда хуже. Ее мать общалась с ней где-то неделю назад. Вес при росте 172 см — 49 кг. Недели две-три назад ей делали КТ. Лада сама говорит, что со скандалом дали посмотреть результаты — расшифровку. Мать отмечает, что состояние в целом плохое. Приступы периодические. Она сейчас освобождена от работ в колонии, это тоже говорит о том, что состояние у нее неудовлетворительное.
— А вы с ее матерью в постоянном контакте?
— Да, раз в несколько дней общаемся. С Ладой она тоже общается. Мать Лады все это время почти живет в дороге. Она в Москве, но постоянно ездила в Питер, сейчас — в Мордовию. Встречаться сейчас сложно из-за коронавируса, но они общаются, созваниваются.
— Вам известны случаи, чтобы по состоянию здоровья отпускали из заключения?
— Лично я не сталкивался. Но из того, что есть в паблике, отпускают прям совсем тяжелых. Дело Магнитского никак на них не повлияло, по всей видимости.
У дела Лады Маловой есть определенная огласка, но в целом это обычное дело, рядовое. И прям вот такой жесткач, не выпускать и вставлять палки в колеса правосудию, не предоставлять медицинские документы, делается для того, чтобы показать подходы этой системы к людям. Попал — мы тебя будем молоть, сколько нам нужно.
— Может быть, это и от статьи зависит? Чтобы не показывать, что по ней можно выйти из заключения.
— Да, я это затрагивал: наверное, они отчасти в этом видят выполнение своей воспитательной функции. Но еще же ведь, как это все бытует даже среди обывателей? Когда рассматривается какое-то уголовное дело или когда кого-то уже осудили и человек начинает говорить о своих заболеваниях, то очень часто превалирует такое мнение, что это все симуляция, чтобы выйти. «Вот, был здоров, а как только в тюрьму попал, сразу начинает болячки вспоминать». А тут ведь еще такой недостаток, как молодость. «Молодая, что ей будет». На таком фоне общего обывательского подхода прекрасно чувствует себя ФСИН, вставляет такие палки при рассмотрении дела.
— А есть какие-то сроки, в которые Верховный суд должен рассмотреть дело?
— Я ожидаю, что где-то в сентябре пойму, когда это будет рассмотрено. Я каждый день, кроме выходных, заглядываю в базу и проверяю. Что-то предвидеть очень сложно.
— Вы думаете, что есть шанс освободиться, скорее, через Верховный суд, через снятие обвинения, а не по состоянию здоровья?
— Общая атмосфера подсказывает, что, скорее всего, добиться оправдательного приговора вряд ли получится. Ну не могут они себе такого позволить. Это же «народная» статья, [нельзя], чтобы кто-то видел, что кому-то удалось снизить срок. Тем не менее есть надежда, что хотя бы из соображений гуманизма уберут оставшуюся часть.
— Как вы думаете, дальше еще будет череда переездов Лады из одной колонии в другую?
— Я не исключаю, что, конечно, могут быть.
— Еще два оставшихся года в колонии — насколько критично это будет для здоровья Лады?
— Когда этот диагноз был поставлен, уже тогда врачи говорили о том, что нужно принимать срочные меры, чтобы купировать процесс, чтобы не было хотя бы развития [болезни]. В общем, вчера нужно было принимать все меры, чтобы человек уже был на свободе и получал адекватное лечение. Еще летом 2020 года врачами из ФСИН было сказано, что надо принимать срочные меры. Поэтому здесь что-то говорить я не могу. Врачи даже не берутся. Если они сообщают, что нужно срочно что-то делать, значит, они видят серьезные риски, что если человека не лечить, что-то ухудшится.
