Весной 1986 года в медицинском центре Литтл-Рока в штате Арканзас Рут Кокер Беркс навещала больную раком подругу и вдруг заметила, как три медсестры тянут соломинку. Они определяли, кому из них придется войти в палату к пациенту. В порыве любопытства Беркс пробралась по коридору, чтобы посмотреть, кто же там лежит. Дверь в палату была завешена кроваво-красным брезентом со знаком биологической опасности. Снаружи на полу стояли подносы с едой и тележка с защитными костюмами и масками. Внутри Беркс обнаружила истощенного молодого человека, который звал свою мать.
Когда Беркс выразила медсестрам свое возмущение, те ответили, что она сумасшедшая, раз зашла в палату. «Он подхватил гейскую заразу! — сказала одна из них. — Они все одной ногой в могиле». Они отказались звонить матери Джимми (так звали пациента), поэтому Беркс сама позвонила из телефона-автомата. «Мой сын уже умер, — раздался голос в трубке. — Мой сын умер, когда стал геем». Пораженная Беркс вернулась в палату и сидела с молодым человеком, держа его за руку, пока он не умер через несколько часов. Медсестры, узнав о его смерти, заявили, что теперь она сама несет ответственность за тело. Потребовалось несколько часов телефонных звонков, прежде чем Беркс нашла похоронное бюро, готовое провести кремацию. Прах она сама похоронила в банке из-под печенья на кладбище в Хот-Спрингс.
Так Рут Кокер Беркс узнала о СПИДе — болезни, повлиявшей на всю ее жизнь, а с этого случая в больнице Литтл-Рока начинаются ее мемуары. В то время она была 26-летней матерью-одиночкой. Ее любимый отец умер, когда ей было пять лет, оставив ее на милость «злой матери»: та сжигала ее любимую одежду, била ее и оставляла в детском доме на несколько недель подряд. В 19 лет Беркс вышла замуж за 35-летнего мужчину, родила дочь, а затем выгнала своего неверного мужа. Развод в ее богобоязненном родном городе Хот-Спрингс был равен социальному самоубийству, и на Беркс с тех пор неодобрительно косились, куда бы она ни пошла.
Довольно быстро разлетелась весть о том, что она сделала для Джимми, и из местных больниц к ней стали обращаться с просьбами поухаживать за больными СПИДом, к которым отказываются прикасаться даже врачи и медсестры. Ее одели в защитный костюм и отправили в палату. «Дурацкий скафандр я снимать не стала, но стянула с себя маску и совершенно бесполезную шапочку, — пишет Беркс о своей второй встрече с пациентом. — На моих волосах СПИД уж точно не осядет». В дополнение к работе в больницах она собирала рецепты, заполняла свидетельства о смерти и доставляла еду тем, кто был слишком беден или слаб, чтобы прокормить себя самостоятельно. Она начала тестировать людей на ВИЧ и доставлять образцы крови в медицинские центры через заднюю дверь.
Вскоре Беркс обнаружила еще один способ помочь умирающим. Местные похоронные бюро не желали иметь дело с телами, но ей удалось уговорить одно из них заниматься кремацией в нерабочие часы. К тому же очень кстати Беркс стала владелицей всех 262 оставшихся участков на кладбище Файлс, купленных несколько десятилетий назад ее мстительной матерью, чтобы изгнать своего брата из места семейного упокоения. Беркс принялась сама хоронить там жертв эпидемии, упаковывая их прах в треснувшие банки из-под печенья, которые ей бесплатно отдавали в местной гончарной мастерской. Она считала, что ее репутация городского изгоя не может опуститься еще ниже. Но даже Беркс удивилась тому, насколько жестокими оказались люди. Священник методистской церкви отказал ей в просьбе использовать церковную комнату для встреч в поддержку больных СПИДом; группа воскресной школы прятала свои чашки, чтобы туда не попал кофе, приготовленный Беркс; на ее придомовом газоне сжигали кресты.
Родители больных СПИДом вели себя еще хуже. Хотя решение изгнать своего сына-гея обычно принимают отцы, «на постоянной основе этим занимались именно женщины», отмечает Беркс. «Это не мой сын», — говорит ей мать Джимми, когда она звонит ей. «У тебя гнилая душа», — высказывает другая мать своему сыну в присутствии Беркс.
Такова темная сторона этой захватывающей книги. Но в ней есть и светлые истории о тесных дружеских узах, которые Беркс завязывала со своими подопечными мужчинами. Такова, к примеру, дружба Беркс с «деревенским денди» Тимом и его парнем Джимом. Она подыскала для них дом, доставала им лекарства и ухаживала за ними, пока они, наконец, не оказались вместе на кладбище в банке из-под печенья.
Но больше всего трогает дружба Беркс с Билли — он же мисс Мэрилин Моррелл — 20-летним дрэг-артистом, которого она встретила в местном гей-баре «Наш дом». Он и его парень Пол (мисс Черри Фонтейн) вместе с другими местными королевами стали для Рут той любящей семьей, которой у нее никогда не было. (К слову, история обретения Беркс своей новой семьи послужила одним из источников вдохновения для Армистеда Мопина, автора культовой серии романов «Городские истории», где впервые в истории американской литературы упоминается эпидемия СПИДа.) Однако анализ Билли тоже оказался положительным, и Беркс до самого конца ухаживала за ним.
Написанная Кевином Карром О’Лири со слов Беркс книга «Все мои ребята» — это удивительная история о страданиях, доброте и мужестве, но вместе с тем и нечто большее, чем история личного крестового похода. Мемуары Беркс — это жалящая правда того времени, когда злобная гомофобия была социально приемлемой, страх перед ВИЧ и СПИДом был нормой, а власти катастрофически тянули время. От бездушия, с которым относились к больным СПИДом, стынет кровь. Публикация этой необыкновенной книги сейчас, в разгар совсем другой пандемии, когда сострадание уже кажется универсальным качеством, вызывает еще больший резонанс.
История Рут Кокер Беркс заканчивается, когда с усовершенствованием лекарств в 1990-е СПИД перестает быть смертным приговором — ее услуги «устаревают». За годы работы Кокер Беркс тайно похоронила более 40 человек на своем кладбище и сидела у постели сотен других. Не боясь умалить значения истории Рут Кокер Беркс, стоит сказать, что гетеросексуальные «ангелы» были не доминирующей силой в эпоху эпидемии СПИДа, а лишь исчезающе редким видом среди гомофобии, жестокости и предрассудков. Тем не менее в ее решении принять участие в бедах чужого сообщества лишь потому, что она видела, как в такой помощи нуждаются люди, есть что-то очень радостное. Эта яркая история о человечности оказывается ни больше ни меньше как современной притчей о добрых самаритянах.
