«Все остальное неправильно, а это правильно» — Яся
Ясю никогда не били — ни родители, ни сверстники. Но в пятом классе девочка вдруг решила: нужно быть готовой ко всему.
«Я подумала, что если кто-то будет меня бить, я с этим не справлюсь. Мне стало интересно, что это за чувство. Тогда я стала бить стены, чтобы стесать костяшки. До этого я, в принципе, не знала, что такое боль, — родители меня не били, все было нормально, но я ощущала опасность от окружающего мира. Мне казалось, что надо быть готовой и хотя бы знать, что это такое», — вспоминает она.
Стесанных костяшек со временем стало казаться мало, в дело пошли нож и лезвия.
В юности у Яси была депрессия, но она не могла признаться в этом окружающим. Тогда у девушки появилась мысль, что если кто-нибудь заметил бы ее порезы, появилась бы и помощь.
«В то время меня, скорее, интересовал сам факт заметности. Я довольно долго резала кисти рук. Это стало происходить регулярно, переходить на другие части тела», — рассказывает она.
По мере взросления Яся открывала для себя новые переживания — возбуждение, бисексуальность, и они тоже находили отражение в самоповреждении.
«Лет в 14, когда появились чувства вроде сексуального возбуждения, я поняла, что это коррелирует немножко, и начала делать это для удовольствия. Например, я резала бедра в том месте, где брюки застегиваешь, чтобы они постоянно давили на порезы и те не заживали. И когда ты садился или вставал, ты вспоминал, что тебе больно», — делится она.
Со временем Яся нашла другой способ выплескивать эмоции — стала причинять боль своим первым сексуальным партнершам. Секс не всегда включал элементы БДСМ, но Яся иногда «уводила в эту сторону».
«Спустя несколько лет я перестала с кем-либо встречаться, потому что поняла, что моей партнерше не нравилась боль. Психологически это было достаточно травматично. То есть я многое предлагала в плане отношений, но в плане секса партнерша просто терпела, и это очень мерзкое чувство», — говорит девушка.
Несмотря на закончившиеся отношения, около четырех лет Ясе удавалось контролировать себя. В качестве альтернативы самоповреждения хватало тату-сеансов — она назвала их «общественно одобряемым селфхармом, который можно легко объяснить».
«А потом я переехала в другой город и начала лечиться от психического заболевания, у меня шизотипическое расстройство (характеризуется чудаковатым поведением, аномалиями мышления и эмоций, недостаточными для диагноза «шизофрения». — Прим. ред.). Мне захотелось снова нанести себе порезы. У меня больше не было отношений, и некому было осудить меня за шрамы. Я изрезала всю ногу от ступни до конца бедра и не могла ходить дня три — нога опухла и жестко болела. Мне это очень сильно понравилось. Особенно то, что я была одна и этого никто не видел, ничье мнение не имело значения», — рассказывает Яся.
После того случая она все же взяла большую паузу. Во-первых, терапия стала давать результат — она включала и борьбу с селфхармом. Во-вторых, девушка нашла иной способ испытывать боль. Яся стала заниматься тяжелой атлетикой: бегала полумарафоны, ходила в походы с тяжелым рюкзаком, а потом пару дней приходила в себя.
Однако через пару лет, походы в спортзал стали случаться все реже и реже, а затем девушка вовсе забросила спорт. Тогда в ее жизнь вернулся селфхарм.
Последние эпизоды связаны с романтическими отношениями — девушка причиняла себе вред из-за споров с парнем. Но молодой человек, увидев следы самоповреждения, очень переживал за нее и плакал. Его беспокойство заставило ее остановиться.
«В последний раз, когда у меня были очень серьезные порезы — кровь ручьем из бедра текла, — я впервые в жизни подумала, что я делаю что-то не так. Обычно у меня было стойкое убеждение, что я все делаю так, что это правильно. Все остальное неправильно, а это правильно. А полгода назад я подумала: “Блин, я не хочу дальше”», — делится Яся.
Сегодня девушка продолжает работать с психотерапевтом.
«Мы выяснили, что селфхарм происходит от того, что я не умею проживать свои эмоции. Я их отрицаю и не замечаю. И у меня нет никакого способа расслабиться, потому что спортом я уже какое-то время не занимаюсь. Мой психотерапевт сказала, что селфхарм — мой способ расслабиться и что-то прожить. И я могу с ней согласиться, потому что я хочу это сделать, когда сильно напряжена — устала на работе, конфликты», — поясняет Яся.
«Не нашла в себе сил выйти на митинг и воткнула в ногу нож» — Нина
Свой первый эпизод селфхарма Нина помнит очень смутно. В 17 лет у нее появились первые отношения, и они с молодым человеком отправились в другой город. Ночью пара поссорилась. Дождавшись, пока парень заснет, Нина встала с кровати и взяла в руки нож, чтобы нанести себе порезы. Ее воспоминания об этом очень расплывчаты.
«Вообще, у меня сохранилось мало воспоминаний об этом эпизоде. Возможно, психика вытесняет», — рассказывает она.
Но потом были и другие эпизоды селфхарма, и их девушка помнит лучше.
«В университете было очень много богом забытых локаций и неочевидных закутков на верхних этажах — туда студенты уходили коротать окна между парами, а я уходила резать себе плечо, когда не могла справиться с переживаниями. Нож у меня был довольно маленький и тупой, но удивительным образом у меня остались едва заметные шрамы от таких актов самоповреждения», — вспоминает Нина.
Однажды, например, девушка «наказала» себя селфхармом за потерю айфона. Она тогда принимала препарат, который снизил ее внимательность, и не заметила, как оставила где-то телефон. В другой раз она полоснула себя по ноге из-за ссоры с отчимом — чувствовала себя виноватой. О той размолвке до сих пор напоминает тонкий шрам.
После университета случаи самоповреждений участились.
«Когда был очередной протестный митинг и я из-за тревожности не нашла в себе сил выйти на него, я воткнула себе в ногу нож — шрам есть до сих пор. Мне было нужно, чтобы пролилась моя кровь. Еще я постоянно резала себя, находясь в сложных отношениях с моим тогдашним молодым человеком — на определенном этапе этих отношений я считала себя хуже земли, хуже грязи по сравнению с ним», — говорит девушка.
Селфхарма Нина всегда стыдилась и старалась особо не афишировать. Ей казалось, что это способ привлечь к себе внимание, а значит — это плохо. «Мой внутренний голос говорил мне, что я не должна привлекать к себе внимание», — поясняет она.
«Я не афишировала это — то есть окружающие никак не реагировали, потому что не знали. Мой молодой человек, кажется, пару раз обнаруживал на мне порезы и ласково журил. Ничего больше. В целом он давал мне понять, что депрессию можно, по его мнению, победить силой воли, что я просто играю в депрессию, а это опасная игра, поэтому так нельзя. Вообще, я бы хотела другой реакции: рассказывать об этом тяжело, потому что тяжело признавать, что да, я хотела внимания. Я хотела невидимое сделать видимым, показать на своем теле, как мне тяжело и больно внутри. Я просто хотела, чтобы люди вокруг это видели. Но я запрещала себе это демонстрировать», — признается Нина.
Девушка — художница, и она пыталась «обыграть» селфхарм художественными методами: например, собиралась провести перформанс, площадкой для которого было бы ее тело, а средством выражения себя — острые предметы.
