— Когда вы поняли, что хотите стать учёным?
— Сложно сказать. Пока ты молод, не знаешь, чем займёшься в будущем, пытаешься думать о карьере. Лично я интересовалась наукой с детства. Во время летних каникул я могла часами смотреть на животных, сравнивать их поведение, пытаясь понять, почему, например, одни животные бегают быстрее других.
В школе я осознала, что естественные науки даются мне легче других предметов. Тогда я впервые сказала родителям, что хотела бы поступить в университет и, возможно, стать исследователем.
Честно сказать, я больше хотела поступить на медицинский факультет, но я была из небогатой семьи и думала, что изучение медицины займёт гораздо больше времени и обойдётся слишком дорого. Поэтому я выбрала естествознание. Правда, потом оказалось, что продолжительность учёбы была примерно такой же.
Через два года учёбы в университете я задумалась о том, правильный ли путь я выбрала. Поэтому я решила устроиться на неполный день в научно-исследовательскую лабораторию и одновременно продолжать учёбу в университете. Поиски места заняли почти год, а затем меня, наконец, приняли в Институт Пастера. В то время было непросто устроиться в лабораторию.
Очень скоро, я перешла к работе на полный день. Теперь я говорю студентам, чтобы не брали с меня пример. Я перестала ходить на занятия, просила однокурсников приносить мне конспекты и посещала только экзамены. Впрочем, оказалось, что с началом работы в лаборатории я стала учиться лучше, чем до этого, у меня была хорошая мотивация. Наконец я поняла, что приняла правильное решение.
— Как вы начали работать с ВИЧ?
— Как вирусолог я работала с семейством вирусов, известных как ретровирусы. Когда я начала карьеру в Институте Пастера, существовали большие программы по изучению ретровирусов и рака, так что я начала изучать связь между ретровирусами и лейкозами.
Однажды в Институт Пастера приехала группа французских врачей. Они задали нам один простой вопрос: "Не считаем ли мы, что новая болезнь (тогда она еще не называлась СПИД) может быть связана с ретровирусами?" В частности, они спросили нас, не связано ли заболевание с Т-лимфотропным вирусом человека (ТЛВЧ) — это был единственный из известных ретровирусов человека. Мы ответили, что ТЛВЧ не мог быть причиной СПИДа. Но разговаривая и обсуждая это, мы пришли к выводу, что причиной может быть другой ретровирус.
— Когда вы осознали масштабы эпидемии?
— В 1983 году, когда мы выделили вирус, все думали, что эпидемия ограничивалась людьми, которых мы сегодня называем "ключевыми группами". В начале СПИД даже называли "болезнью четырёх Г": геев, гемофиликов, героиновых наркоманов, и гаитийцев. Это было большой ошибкой, ведь существовало и пятое Г — гетеросексуальное население.
Мы начали осознать масштабы эпидемии в 1984-1985 годах, особенно после поездки в Африку, где мы увидели, что происходит в больницах по всему континенту. Первая страна, которую я посетила вместе с Джоном Манном и другими коллегами, была Центральноафриканская Республика. Мы увидели, сколько людей умирает от СПИДа, а местные врачи даже не знали, что такое СПИД.
В то время мы начали осознавать, что происходящее очень серьёзно и что Африке грозит пандемия. Но потом мы поняли, что болезнь угрожает не только Африке, но и всему миру.
— Существует тревожная тенденция: люди думают, что эпидемия СПИДа закончилась. Что вы можете сказать об этом?
— Меня это очень беспокоит, ведь очевидно, что это не так. Сегодня 37 миллионов людей живут с ВИЧ во всём мире. Ещё два миллиона новых случаев ВИЧ регистрируется ежегодно. Даже если учесть снижение смертности, мы далеки от того, чтобы эпидемия закончилась. Мы знаем, что только 40% ВИЧ-позитивных людей проходят лечение. Мы знаем, что это пожизненное лечение и в долгосрочной перспективе, люди, принимающие АРВ, имеют более высокий срок жизни. Но также известно, что в долгосрочной перспективе процент приверженности пациента к лечению не так высок, как хотелось бы.
Большинство случаев ВИЧ диагностируется слишком поздно. Доступ к уходу и лечению далёк от совершенства. Так, ВИЧ по-прежнему — реальная угроза. Растёт число новых случаев ВИЧ в ключевых группах, например, среди мужчин, имеющих контакты с мужчинами, во Франции, Соединенных Штатах и Австралии.
Почему люди думают, что ВИЧ и СПИД в прошлом? Я думаю, все уже знают, что есть лечение — АРВ-терапия. Но что говорят сами ВИЧ-положительные? Безусловно, их жизнь стала лучше, чем раньше: средняя продолжительность жизни примерно такая же, как и у ВИЧ-отрицательных. Но подавляющее большинство из них спрашивают: "Когда уже мы сможем прекратить прием лекарств?" Они по-прежнему боятся стигмы и дискриминации, по-прежнему боятся инфицировать других.
— Когда вы стали работать с IAS и почему решили основать программу IAS Towards an HIV Cure?
— Я участвовала в Международных конференциях, посвящёных СПИДу, прежде чем возникла организация IAS. Вторая конференция проходила в Париже в 1986 году, я входила в состав оргкомитета. На конференции в Стокгольме в 1988 Ларс Каллингс (Спецпосланник ООН по СПИДу — прим.) и ряд его коллег решили создать IAS. Так что я была в организации с самого начала. Меня избрали в управляющий совет в 2006 году.
В 2009 году я решила, что самое время начать действовать: поддерживать исследования о методах лечения. На базе организации мы начали реализацию инициативы IAS Towards an HIV Cure, чтобы стимулировать учёных искать новые пути лечения, организовывать симпозиумы вместе с клиническими исследователями и доводить новые сведения до стран с ограниченными ресурсами.
Первый симпозиум прошёл в Вене, в рамках 18-й Международной конференции по СПИДу в 2010 году. После мероприятия гости спрашивали меня, что будет дальше. Изначально я собиралась созывать симпозиум каждые два года или каждый год, но потом я решила попробовать сделать больше.
— Как лауреат Нобелевской премии, что вы можете пожелать молодым женщинам, которые начинают свою карьеру в науке?
— Я бы сказала: "Если вы полностью уверены, что хотите заниматься наукой, то вы должны быть очень стойкими. Будет много препятствий, потому что быть учёным нелегко, особенно если вы женщина. Но если вы полны энтузиазма и решительны, то вы справитесь со всеми трудностями".
— Как вы думаете, можно ли найти лекарство и положить конец эпидемии СПИДа к 2030 году?
— Это было бы действительно здорово! Это мечта, нельзя сказать заранее, может ли эта мечта превратиться в реальность. Я думаю, сделать это будет очень сложно. Должен произойти огромный прогресс в таких вопросах как выявление ВИЧ-положительных людей, всеобщее тестирование. Также необходимо добиться изменения ситуации в странах, где до сих пор существуют репрессивные меры в отношении людей, живущих с ВИЧ.
По-моему, всегда лучше ставить перед собой очень высокую и амбициозную цель. Я не вполне уверена, что мы победим СПИД к 2030 году но, по крайней мере, мы попытаемся достичь этой цели.
Что касается лекарства, то важно определиться с целью лечения. Если это означает полное уничтожение вируса в организме, чтобы "ВИЧ+" превратился в "ВИЧ-", то это, опять-таки, почти невыполнимая сегодня миссия — с теми технологиями, знаниями, и подходами, что мы имеем. Но может быть, через год, три, пять лет мы найдём новые технологии, которые позволят нам совершить огромный скачок, помогут обнаружить все ткани организма, поражённые вирусом. Тогда мы сможем нацелиться на все инфицированные клетки для устранения вируса. Сегодня мы просто не знаем, как это сделать.
Я с большим оптимизмом отношусь к идее достижения устойчивой ремиссии после прекращения лечения. Это то, что действительно важно.
