Кит Харинг
Он сбежал из маленького консервативного пенсильванского городка в Нью-Йорк. Дружил с Энди Уорхолом, Жаном-Мишелем Баскией и Мадонной. На его первую крупную выставку в Нью-Йорке пришли иконы поп-арта Рой Лихтенштейн и Роберт Раушенберг. Он расписывал рекламные панели в метро, Берлинскую стену и стену храма Сан-Антонио в Пизе. Его работы хранятся в MoMA и Whitney и продаются на аукционах за миллионы долларов.
Яркая и успешная жизнь Кита Харинга оборвалась в 1990 году. Ему был 31 год. Он умер из-за осложнений на фоне СПИДа.
Когда в 1980-х Нью-Йорк поразила эпидемия СПИДа, никто еще толком не понимал, что собой представляет вирус иммунодефицита, лекарств не было, а правительство игнорировало проблему. Людей с ВИЧ выгоняли с работы и из дома, болезнь считалась наказанием за гомосексуальность — и эту идею транслировало государство. Рейган говорил: «В конце концов, когда дело доходит до профилактики СПИДа, разве медицина и мораль не преподают одни и те же уроки?».
В это время Кит Харинг рисовал своих человечков — чтобы сделать человечными настоящих людей. И чтобы научить их безопасному сексу.
Придумайте собственный язык
Харинг рассказывал об эпидемии СПИДа, апартеиде в Южной Африке и экологических проблемах, критиковал капитализм и общество потребления — и делал это простым, доступным даже школьнику языком. Его работы напоминают то мультфильмы, то наивные детские рисунки, то наскальную живопись. Они отлично ложатся на футболки и протестные транспаранты — но их простота обманчива.
Отец Харинга был инженером и ради развлечения рисовал комиксы. Уже в детстве Кит вслед за ним начал придумывать и отрисовывать истории. А подростком, экспериментируя с психоделиками, стал рисовать абстрактные изображения: маленькие фигурки сплетались друг с другом, одна переходила в другую, и это продолжалось как будто бесконечно.
В Школе визуальных искусств на Манхэттене он увлекся семиотикой — наукой о знаках и знаковых системах. Харинг хотел, чтобы его рисунки так же эффективно влияли на зрителя, как и реклама.
Художник стал экспериментировать с изображениями: собирать из них словарь и играть со значениями. Так появились его особая письменность, напоминающая языки древних египтян и ацтеков. Из пиктограмм — фигурок людей и собак, летающих тарелок, сердец, энергетических линий — он складывал повествование о современных катастрофах, раздирающих мир на части.
Харинг впитал все, что было вокруг, и смешал это: мультфильмы Диснея, поп-арт и граффити, хип-хоп и христианство. В 1988 году, когда ему диагностировали ВИЧ-инфекцию, он написал свою версию логотипа ACT UP «Silence=Death». На нем человечки закрывают глаза, уши и рты — самое точное отражение эпохи, когда из-за замалчивания эпидемии люди умирали один за другим.
Говорите с людьми, не с арт-институциями
Харинг часто ездил в подземке (денег было немного) и, когда видел пустые черные рекламные панели, брался за мел (за что несколько раз был арестован). Люди останавливались посмотреть, а Кит болтал с ними и раздавал значки с «Сияющим ребенком». Значки получили Робин Уильямс, Дайан Китон и сотни обычных прохожих. Фотографии попали в СМИ. Так Харинг завоевал внимание и любовь публики — но не арт-истеблишмента.
С 1984 года Харинг не рисовал в метро: его рисунки вырезали и продавали. Тогда художник открыл Pop Shop — магазин, где каждый мог найти что-то по карману: значки за пару долларов, плакаты против апартеида и футболки, пропагандирующие безопасный секс.
Харинга тут же обвинили в страшном для художника преступлении: он занялся бизнесом. Но критики ошибались. Магазин появился, чтобы каждый, у кого нет лишних тысяч долларов, мог унести домой частичку его искусства. И обычным людям это понравилось.
Будьте откровенными
Харинг рисовал члены, презервативы и мастурбирующего Микки-Мауса — и это на фоне тотальной сексуальной безграмотности и воинствующего невежества.
Но откровенность начинается не с рисунков. Художник никогда не скрывал, что гомосексуален, и рассказывал, как важно было это принять, чтобы стать по-настоящему свободным в творчестве: «Я был счастлив, потому что внезапно обнаружил, что мое искусство расцветало так же, как и моя сексуальность», — говорил он. Позже он не скрывал, что живет с ВИЧ.
Когда друзья и любовники Харинга стали умирать от СПИДа, он начал кампанию за безопасный секс. Постоянный персонаж рисунков из этой серии — Дебби Дик, одушевленный член с лицом на месте головки и желтой прической. Дебби рекомендует safe sex и говорит: «Надень резинку».
В 1989 году Харинг рисует «Незаконченную картину» — узор-лабиринт, который занимает едва ли четверть холста и обрывается: кажется, что автор не успел закончить работу. Через несколько месяцев художник умирает.
Роберт Мэпплторп
За год до Кита Харинга от СПИДа умер другой большой американский художник — Роберт Мэпплторп. Его фотографии шокировали публику концентрированной эротичностью и садомазохистской эстетикой. Он видел сексуальность черных мужчин и запечатлевал ее на снимках. Даже орхидеи в объективе Мэпплторпа превращались в фаллический символ — впрочем, сам художник говорил, что «мужской член и цветок — равноизящны».
В 70-е Мэпплторп снимает, делает выставки одну за другой. К 80-м он уже знаменит. В 1978 году Мэпплторп выпустил книгу X Portfolio, все фотографии в которой были в БДСМ-стиле. Но в 1980-х из-за страха перед вирусом иммунодефицита большинство S&M клубов закрывается, от СПИДа умирает любовник и покровитель Мэпплторпа Сэм Вагстафф, а художник все реже устраивает выставки. Он сам живет с ВИЧ, ждет смерти и нанимает присматривать за собой двух медсестер, платя им по 1000 долларов за двадцатичетырехчасовую смену.
Превратите свою смерть в высказывание
Он знал свой диагноз с 1986 года. В то время, до появления эффективной антиретровирусной терапии, болезнь означала смерть. Роберт Мэпплторп рассказал о своем положительном ВИЧ-статусе СМИ, чтобы стимулировать дискуссию о проблеме. Цены на его работы сразу взлетели. В 1988 он создал Фонд Мэпплторпа для поддержки искусства и финансирования исследований ВИЧ/СПИДа. Диагноз его невероятно злил, и он не хотел рефлексировать на эту тему, поэтому не делал никаких громких художественных жестов про ВИЧ. Кроме последнего автопортрета.
Автопортрет — очень личный жанр: художник показывает, как сам себя видит, или конструирует образ, который хотел бы показать другим. Долгие годы он изображал себя как сексуального «плохого парня» или гендерно-амбивалентного персонажа. На «Автопортрете 1980 года» Мэпплторп — в кожаной куртке, с сигаретой в зубах и с прической в стиле 50-х — оммаж Джеймсу Дину и Марлону Брандо. На другом автопортрете в том же году — сильно накрашенный, в боа. В 1985 — с рогами, голым торсом и взглядом исподлобья.
За год до смерти, в 1988, он сделал иной снимок. Автопортрет уже угасающего, больного человека — Мэпплторп принял себя таким и был готов показать другим эту часть себя. Он не сексуален, просто седой величественный человек в черной водолазке. О болезни напоминает трость с набалдашником-черепом. Фокусировка на трости: на нее сразу падает взгляд. Белое пятно лица рифмуется с черепом: вот что осталось от романтичного красавца.
Трость была не для антуража, Мэпплторп и правда с ней ходил. В 1988 году Музей Уитни открыл большую ретроспективу его работ. Он прибыл на открытие в инвалидном кресле с тростью в руке. Всего за несколько дней до этого его выписали из больницы. Роберт Мэпплторп умер 9 марта 1989 года. Он превратил умирание в искусство.
Даниэль Гольдштейн
Даниэль Гольдштейн — президент-основатель Visual Aids, организации, которая с 1988 года рассказывает о СПИДе через искусство и помогает ВИЧ-положительным художникам. Гольдштейн делает огромные работы-«призраки»: собирает их из металла, дерева, пластика и всего, что только можно. Эти скульптуры парят под потолками больниц и других общественных центров. Они рассказывают о друзьях, которых художник потерял из-за СПИДа.
Напоминайте живым о мертвых
Первой любовью Гольдштейна был Стив Ричардс, ученый-иммунолог. В начале 80-х, когда началась эпидемия, они жили вместе в Сан-Франциско. Анализы на ВИЧ еще не были распространены, но Ричардс отнес на работу их образцы крови и вернулся с новостью: они оба ВИЧ-положительные. Гольдштейн понял, что все задумки могут так и остаться в его голове, бросил карьеру печатника по дереву и начал путь скульптора.
Ричардс тоже не сдался. В Африке тестировали экспериментальный препарат против ВИЧ, и он решил попасть в исследование. В нем участвовали 80 человек, в том числе и Ричардс с Гольдштейном. Зимой 1986 года Ричардс умер, как и все остальные участники. Гольдштейн бросил пить препарат из-за ужасных побочек и выжил, причем жив до сих пор.
Даниэль Гольдштейн тоже превратил смерть в искусство — но не свою, а чужую. Когда умерли его партнер и многие друзья, он стал делать реликварии — по одному на каждого близкого, кто скончался от СПИДа. Во времена эпидемии тренажерный зал Muscle System, в который ходил художник, был главным спортивным залом среди геев в Сан-Франциско. «Большинство людей, которые ходили в этот спортзал, мертвы», — говорит Гольдштейн в одном интервью.
Художника завораживала кожаная обивка спортивного инвентаря, отполированная телами посетителей. Старую обивку выбрасывали, но он уговорил менеджеров отдать ее. Из кожи он сделал серию «Икариан», которая, как и многие другие его работы, про «наличие отсутствия»: кожа, ее сгибы, потертости, «шрамы» хранят память о тех, кого больше нет. Следы их прошлого физического присутствия в мире. Металлические крепления-скобы, которыми «шкуры» крепятся к тяжелым рамам, напоминают о стигматах: тема современного мученичества и святости.
На этом Гольдштейн не остановился и продолжил работать с темой ВИЧ. В 2006 году он сделал «Лечащего человека» — сотни бутылочек с препаратами образуют человеческую фигуру. Другая работа, «Человек-невидимка», сложена из шприцев. Персонаж отсутствует — на его существование намекают только бутылки и шприцы.
Скоро Гольдштейну семьдесят. В недавно созданном видеоблоге он рассказывает, как работает над кинетическими скульптурами с оптической иллюзией для выставочных залов Палаццо Бембо в Венеции и воссоздает их в VR. На этот раз его работа не остросоциальная.
Феликс Гонзалес-Торрес
Он родился на Кубе, жил и изучал дизайн интерьера в Пуэрто-Рико, а в 1979 году перебрался в Нью-Йорк. Гонзалес-Торрес — фанат критической теории, которая в постструктуралистском и постколониальном ключе переосмысливает устройство общества и культуры. Магистр изящных искусств, преподаватель Нью-Йоркского университета, он был одним из самых умных художников 1980-х — 1990-х. И при этом ужасно сентиментальным: любил блошиные рынки и покупал игрушки с огромными глазами — чтобы вылечиться от бессонницы, но не помогло. Гей, квир-активист, концептуалист, он делал лаконичным и эффектным каждое художественное высказывание: о политике, о любви, о смерти.
Гонзалес-Торрес умер в 1996 году из-за осложнений на фоне СПИДа. В 2007 году он посмертно представил США на Венецианской биеннале.
Превратите слабость в суперсилу
Он наставлял студентов: превратите то, что вас ограничивает, в свою сильную сторону. Сам художник начинал в крошечной квартире и был крайне беден, все работы хранил под кроватью. Он научился обходиться малым, брал повседневные материалы: бумагу, конфеты, печенье, гирлянды, бусы, — и превращал их в арт-объекты.
Самая поэтичная работа Гонзалес-Торреса — «Без названия/Идеальные любовники» — посвящена его бойфренду Россу. Одинаковые часы Quartz в черной раме висят на стене и соприкасаются боками. Они синхронизировались, а стрелки идут одновременно.
Росс работал сомелье, заканчивал бакалавриат по биохимии и до Гонзалес-Торреса встречался с моделями Кельвина Кляйна. Они прожили вместе восемь лет, а потом Росс умер от СПИДа. Гонзалес-Торрес рассказывал, что он «просто исчез как сухой цветок»: «…чем меньше человеческого в нем оставалось, тем больше я любил его. С каждым повреждением, которое он получал, я любил его больше».
Художник превратил горе в источник вдохновения. С 1989 года он делал скульптуры из стопок бумаги: иногда чистых, иногда с напечатанным текстом или фотографиями. Каждый зритель мог взять по листку — так работа исчезала.
В 1991 году он сделал самую грустную работу: положил на пол галереи леденцы в серебристых обертках, чтобы получился прямоугольник, и назвал это «Плацебо». Конфеты весили столько, сколько и Росс до болезни. Каждый мог подойти и взять конфету. «Тело Росса» таяло к вечеру, как худел и настоящий Росс перед смертью. Утром прямоугольник снова был целым — и конфетное «причастие» продолжалось.
Барбара Кемижиса
Жизнь угандийки Барбары Кемижисы с детства была адом. С 6 до 11 лет ее сексуально использовали собственные дяди, она стала употреблять алкоголь и заниматься сексом с несколькими партнерами. Забеременев, она узнала, что у нее ВИЧ. Чтобы получить антиретровирусную терапию и не инфицировать ребенка, девушка убежала из дома и жила на улицах Кампалы, столицы Уганды. Она зарабатывала секс-работой и часто оказывалась без лекарства: денег не хватало даже на еду. Сейчас ей тридцать три. Она замужем за ВИЧ-отрицательным мужчиной, растит двоих детей и создает артефакты на стыке активизма и искусства.
Используйте упаковку
Хотя в Уганде с ВИЧ живет более 3 % населения (1,4 миллиона человек), ВИЧ-положительные люди здесь испытывают постоянную дискриминацию, подвергаются насилию и осуждению. Угандийцы скрывают статус, принимают лекарства в тайне и тайно же выбрасывают упаковку. Кемижиса делает иначе: собирает пустые упаковки от препаратов и создает из них арт-объекты. Таблетки тоже идут в дело: в видео Би-би-си художница сидит в короне, оклеенной разноцветными капсулами. Материала достаточно, дочь Кемижисы тоже ВИЧ-положительная: девочка родилась здоровой, но инфицировалась из-за грудного кормления, когда у матери не было денег на детскую смесь.
Ее работы напоминают, насколько важно принимать терапию. Цель художницы — преодолеть стигму, которой окружены ВИЧ-положительные в стране. Для этого она основала проект Pill Power Uganda. Участники проекта учат тех, кто живет с ВИЧ, превращать пустые банки из-под таблеток в полезные предметы. Так участники привыкают к тому, что принимать АРВТ не стыдно, и заодно немного зарабатывают.
Другая важная цель Кемижисы — защита окружающей среды: упаковки препаратов бросают в выгребные ямы, сжигают или хоронят в садах. А вторичное использование уменьшает ущерб окружающей среде: Pill Power Unit забирают из центров СПИД использованные упаковки, и они превращаются в корзины, мусорные баки, абажуры, колокольчики и детские игрушки.
Фрэнк Мур
В 1997 году легендарный дизайнер Джанни Версаче заказал картину художнику, которого давно коллекционировал. Она называлась «Умереть за». На ней были разбитый флакон духов Gucci и отрубленная голова Кейт Мосс со змеями вместо волос. Версаче картину так и не получил: 15 июля 1997 года его застрелил серийный убийца.
Художником был Фрэнк Мур. Именно он придумал красную ленту — мировой символ борьбы со СПИДом. Художник, активист, до самой смерти в 2002 году он был одним из лидеров организации Visual AIDS и рисовал сюрреалистичные полотна, на которых природа встречалась с фармакологией.
Сочетайте несочетаемое
Фрэнк Мур родился на Манхэттене, но в детстве каждое лето проводил на ферме, где коллекционировал бабочек, мотыльков, орхидеи и ракушки. Любовь к природе осталась с ним навсегда: ни учеба в Йеле и парижском Международном центре искусств, ни профессиональный успех не повлияли на нее. В 1985 году мечта художника сбылась: они вместе с партнером купили загородный дом недалеко от Нью-Йорка. Мур превратил сарай в мастерскую и привел в подарок сад: хотел жить и работать за городом.
Вскоре он узнал, что болен ВИЧ. Так природа встретилась с фармакологией: медицина стала второй главной темой художника. Мур говорил: «СПИД наполняет мои паруса, унося меня за край моей вселенной… я чувствую, как меняется мое тело, мое дыхание и внутренняя структура моей кожи и плоти… Моя работа — журнал этого путешествия».
На картине «Этюд на маяке I» он показал юношу, который плывет в бурном море на больничной койке, а человеческая рука протягивает ему бутылку с таблетками. На «Пасхе» — разлитое молоко, в которое стекает кровь из кровоточащей буханки хлеба. Кровь в молоке образует узор в виде тернового венца.
Босх XX века, Фрэнк Мур населил гиперреалистичные картины странными знаками и обитателями: нарисованные бабочки пришпилены к холсту реальными булавками, из земли, как гриб или куст, растет член, алхимические символы соседствуют с молекулами ДНК. Так, из, казалось бы, несочетаемого, получалось то, что сам художник называл «ядовитой красотой».
Джессика Уитбред
Голос Джессики Уитбред — один из самых громких среди ВИЧ-позитивных женщин. Она основала первое Международное отделение молодых женщин, подростков и девочек, живущих с ВИЧ, стала самой молодой женщиной-председателем Международного сообщества женщин с ВИЧ и сделала больше двух десятков выставок в США, Канаде и Австралии. Как художница она работает на почве, подготовленной другими, поэтому может позволить себе быть прямолинейной и эпатирующей.
Провоцируйте обывателей
Уитбред ставит в центр художественных работ ВИЧ-статус. На ее сайте говорится, что «в ее голове весь мир — чаепитие без трусов, полное неловких, но игривых взаимодействий, которые бросают вызов общепринятым гетеронормативным представлениям о телах, сексуальности и желаниях». Деструктивных норм, общественных табу, которые мешают открытой дискуссии о сексуальности женщин с ВИЧ, для Уитбред не существует. Она ломает серьезный и деликатный подход, избегает драмы и не пытается вызвать сочувствие.
Вместо этого Уитбред предпочитает провоцировать с помощью «неженственной» грубости, смешить неожиданной игрой слов и контекста. Она вышивает крестиком транспаранты «Трахни позитивных женщин» (FUCK POSITIVE WOMEN), «Знаменит(а) СПИДом» (AIDS famous) и «Любите позитивных женщин» — чтобы запустить проекты помощи ВИЧ-положительным женщинам, так как они часто подвергаются отторжению и насилию из-за диагноза.
Проекты Уитбред всегда где-то между художественной и социальной практикой. Вечеринки без штанов No Pants No Problem — практическое воплощение размышления на тему гендерно-маркированной одежды и восприятия наготы. Love Positive Women — международные мероприятия, где мужчины приглашают ВИЧ-положительных женщин на свидания, дарят им открытки и заботятся о них. Чаепития Tea Time объединили женщин с ВИЧ в Канаде: каждая участница написала письмо с историей о себе. Получилась серия книг с фотографиями и рассказами о жизни с ВИЧ.
Джессика Уитбред подкупает своей откровенностью и весельем, она показывает, что сухой и бюрократический язык, которым привыкли говорить о ВИЧ, больше не работает: «Мы устали от ограничений того, как мы можем говорить о СПИДе… — объявляет она. — Мы устали, что нас определяют через аббревиатуры. Мы устали от модных слов».
