«Ну-ка, обернись». Кто такие сталкеры, и как понять, что меня преследуют?

Сталкинг — это агрессивное преследование человека, навязчивое желание общения, угрозы. Причем преследование может быть как физическим (слежка за перемещениями, постоянное присутствие в жизни другого человека, регулярные «случайные» встречи), так и цифровым (бесконечные сообщения, комментарии, угрозы и так далее). 

Зачастую от него крайне трудно избавиться, оно может перерасти в угрозы и домогательства и серьезно сказаться на психоэмоциональном состоянии преследуемого. Причем нередко единственный вариант спасения — переезд. 

Сейчас в России на законодательном уровне преследование никак не регламентировано — государство и полиция не помогут. Но надежда все же есть. В законопроект о домашнем насилии внесли понятие «преследование», а его определение приводит РБК: «неоднократные угрожающие действия, направленные на пострадавшего вопреки его воле, выражающиеся в поиске пострадавшего, ведении устных, телефонных переговоров, вступлении с пострадавшим в контакт через третьих лиц либо иными способами, посещении места работы, учебы пострадавшего, а также места его проживания, в том случае, если пострадавший находится не по месту совместного проживания с нарушителем». Также сюда включены любые действия, из-за которых потенциальная жертва может испытывать страх за свою безопасность.

СПИД.ЦЕНТР поговорил с людьми, пережившими сталкинг, а также психологами, работающими как с пострадавшими от преследования, так и с самими преследователями.

Карина, социолог

В 2008, спустя год или полтора после переезда в Москву, я познакомилась с парнем. На тот момент искала себя в профессии и серьезные отношения мне были не актуальны. Но Леша стал очень активно ухаживать, вовлекать в отношения. Я подумала: окей, давай просто попробуем. Не из-за самой навязчивости, просто в какой-то момент мне даже понравилась такая напористость, целеустремленность. Подумала, что он, наверное, всего добивается. Спустя пару месяцев у Леши начались проблемы с жильем, он попросил вписаться ко мне на неделю, но за это время потерял работу, и вся ситуация затянулась на несколько месяцев.

Меня стало дико напрягать, что он не мог ни найти новую работу, ни оплатить часть аренды. Я предупредила о расставании и попросила съехать. Начались регулярные скандалы, его захлестнула ревность, постоянно смотрел в мой телефон. Было все очевиднее, что он создал образ крутого мачо, никак не соответствующий реальности. Например, он сказал, что не может съехать, пока не найдет подходящую работу. И единственная вакансия, на которую его взяли, — таксист. Скоро выяснилось, что и на прежней работе он числился не управляющим, а водителем; крутая машина была служебной. Мне все равно, где работает и в каком финансовом статусе человек, разочаровало именно продолжительное вранье — завышение своего положения. Когда он наконец съехал, оставил за собой много сломанной техники, порванной одежды, а замочную скважину забил спичками.

Потом началось преследование. Он мог позвонить в любой момент со словами:
— Ну-ка, обернись.
За спиной я действительно видела его…
Или просто:
— А почему ты ночью не дома, а на Маяковской?
При том, что я уже месяц как четко объяснила — мы не в отношениях. Как он мог синхронизировать мои перемещения с черно-белой Нокиа, до сих пор не понимаю. Стал каждые несколько часов посылать смс с фразой, что меня надо убить за измену. Номер я тогда не могла сменить из-за работы, да и, возможно, в этом не было бы смысла. Постоянный поток текста от него, что разрушила отношения, что скоро мне отомстят, сильно вгонял в депрессию.

Друзья рассказали, что в Одноклассниках к ним стучится мой профиль. Но когда они кликают по имени и переходят, попадают на страницу со снимками из нашей с Лешей эротической фотосессии.

С этим уже можно идти в полицию по 137-й статье УК РФ (нарушение неприкосновенности частной жизни), но у меня были две знакомые, которые когда-то попали в похожую ситуацию с фото. Они сказали, что получили лишь изобилие унижений, но так и не добились открытия дела, и вряд ли что-то изменилось за несколько лет. На такой вариант у меня уже не было моральных ресурсов. Кто-то посоветовал мне одно раскрученное агентство безопасности. Первое, что мне в нем сказали: Леша — бывший сотрудник группы Альфа. Потом спросили, чем я думала, вступая с ним в отношения. Помочь ничем не смогли: «Человек без берегов, если разозлили его и боитесь — уезжайте из Москвы».

На следующий день мне позвонил Леша:
- Ты чо, ******* туда ходить? Теперь жить будет весело.

Я уже не понимала, то ли ему позвонил и все рассказал сам агент, то ли он отследил мои передвижения. Ничего, кроме животного страха, я уже не чувствовала. Было ужасно осознавать, что в огромной Москве можно загнать человека в угол.

Я уехала в родной город, хотя в принципе этого делать никогда не планировала. Ушла с работы, поменяла симку, удалила почту и социальные сети. Наверное, в тот момент меня сильно сломало, что я не одна пережила такую ситуацию, но ни у кого из знакомых не было удачного выхода из нее. Мой приятель-адвокат, от которого я рассчитывала получить какую-то правовую помощь, сказал, что борьба бессмысленна, иронизировал над эротическими фотографиями, мол, зачем их вообще было делать… Ну, явно не для того, чтобы их выкладывали на фейковую страницу под моим именем.

Год прошел спокойно, и я подумала, что будет уже слишком странно, если человек снова появится на горизонте. Вернулась в Москву, продолжила строить карьеру. Еще года через полтора Леша добавился в Фейсбуке: с чеширским котом на аватарке и словами, что сейчас нальет себе виски и будет слушать, как идет моя жизнь. Я подумала, что схожу с ума, потому что начался какой-то уж слишком высокий уровень сюра. Перед блокировкой все-таки просмотрела его страницу, фотографии меня успокоили — уже полгода на всех снимках с моря и из баров он был с одной и той же девушкой. В тот момент я правда смогла выдохнуть: «Ну, хотя бы эта история теперь без меня».

Больше Леша на связь не выходил. Но у меня до сих пор самый частый типаж в отношениях — навязчиво ухаживающие люди. Стараюсь не давать таким отношениям развиваться, хотя, наверное, теперь слишком перестраховываюсь. 

Егор, ЛГБТ-активист 

Я сам из тех людей, кто, влюбляясь, начинает стоять под окнами, имитировать случайные встречи на автобусных остановках, отслеживать посты в социальных сетях. Поэтому мне всегда было достаточно легко понять сталкеров: их одержимость, тягу к объекту влюбленности. Но в итоге я сам столкнулся со сталкингом в формате насилия и до сих пор не могу объяснить этот случай в логическом ключе.

Мне было девятнадцать, я жил в Краснодаре, учился, был открытым гомосексуалом. Каждый день после университета заходил в гости к лучшей подруге, в половине случаев засиживался, пропуская последний трамвай, и возвращался через полгорода пешком. В один из таких вечеров ко мне подошел мужчина, попросил закурить. Я, конечно, понимал, что давать сигарету кому-то на абсолютно не подсвечиваемой улице — опасно, но почему-то сделал это. 

В ту же секунду он схватил за шею, нагнул лицом к земле и сказал, что я попался. У меня вообще не было никаких мыслей: кричать, бежать куда-то просто не приходило в голову. И физической возможности на это не было — он повыше меня и крепче в несколько раз. Единственным способом позаботиться о своей безопасности я считал спокойствие — просто смотрел, как будут развиваться события. Он не отпускал меня, начал затирать какую-то странную историю, что его бросила девушка и сейчас мы пойдем ужинать в ресторан, где он выговорится.

Все закончилось намного лучше, чем я ожидал. Мы просто дошли до железнодорожных путей, и он сделал мне минет. Я был морально парализован, поэтому позволил проводить себя до дома и дал номер телефона. Почему-то я тогда подумал, что самый умный и смогу победить насильника добром, спокойным разговором. Выдохнул и говорил себе: «Хорошо, что я живой». Сорок минут проговорили и разошлись. 

Почти сразу я рассказал о насилии матери и друзьям, они были в шоке, поддерживали, советовали пойти в полицию. В первые дни я боялся это сделать: история не схематичная, и мне казалось, что в нее невозможно поверить. Потом, видимо, и у моих близких сработали защитные механизмы, они никогда не вспоминают об этом.

Через несколько месяцев этот человек снова вышел из-за дерева и встал на моем пути. Тогда я понял, что попал в какую-то ужасно долгую и неприятную историю. То есть чувак не просто «попользовался и выбросил», каждые несколько месяцев он выслеживал меня где-то у киоска, остановки, иногда ждал в подъезде. Мы шли гулять, иногда занимались сексом в разных квартирах, которые он снимал по ситуации. Он представлялся Сашей и называл свои действия охотой. Как я понял, у него было достаточно много «подстреленных», но никто не спешил писать заявление. 

Через полгода мне было совершенно ясно, что Саша влюбился. Он всегда был дружелюбным, красиво ухаживал. Самое смешное, что внешне и в сексе Саша был моим идеальным типажом. Он был первым, кто давал мне быть активным партнером, и в целом отношения были идеальными, кроме той зацепки, что около горла всегда скользило лезвие его угроз. Саша никогда не давал мне забывать про моих родителей, друзей, называл их данные и угрожал физической расправой. Раз в несколько месяцев он встречал меня где-то на улице, сначала мы шли гулять, разговаривали. В такие моменты казалось, что Саша сейчас возьмет меня на прицел и прикажет улыбнуться. 

История длилась уже несколько лет. Саша до последнего не давал никакой информации о себе, каждый раз была новая квартира. При этом он был единственным человеком в моей жизни, от которого я по-настоящему чувствовал любовь. В какой-то момент меня окончательно выбесила двойственность ситуации, я поставил ультиматум: либо я обращаюсь в полицию, либо он исчезает. Он посмеялся, сказал, что ничего не получится, якобы он уже попадался за что-то раньше и от полиции ему легко откупиться. После этого Краснодар окончательно стал для меня опасным местом. Чувство бессилия и постоянное ожидание сталкера из темноты заставили переехать в крупный город. В Краснодар я не приезжаю больше чем на одни выходные и не хожу по вечерам в одиночестве.

Иногда сталкер был депрессивным, давил на жалость: говорил, что смертельно болен, что долго наши отношения не протянутся, но никаких подробностей. Я только уточнил, есть ли у него ВИЧ — он отрицал. Мы вроде всегда предохранялись, но когда через несколько лет я сделал анализ, он показал 180 CD-4 клеток. 

Я отсчитал время с последнего отрицательного результата: либо это была какая-то невероятно агрессивная форма ВИЧ, либо инфицирование произошло во время того года отношений с Сашей, и получалось, что, говоря о своей скорой смерти, он так гиперболизировал ВИЧ. Теперь, когда я сам прошел через принятие статуса и знаю огромное количество людей в этой же ситуации, предполагаю, что он был инфицирован примерно за полгода до нашего знакомства. Он позвонил мне на новый номер уже после переезда, сказал, что знает мои координаты, я промолчал про ВИЧ, не хотел запустить второй круг.

Сейчас этот человек меня не беспокоит. Я не могу сказать, что сформулировал какую-то оценку для нашей с ним ситуации, что простил его. Скорее просто отделился от истории, и теперь есть интересная глава в биографии. Какое-то время я думал о выплеске этой истории в искусство, но, кажется, не хочу реакции окружающих «чувак, который не смог себя защитить».

Мира, студентка

В шестнадцать лет я встречалась с парнем. По большому счету, это были мои первые серьезные отношения со свиданиями, совместными каникулами, подарками друг другу. Помимо этого у нас установилась сильная дружеская связь, и первые месяцы прошли просто классно. 

Все закончилось, когда Кирилл взял мой телефон что-то поправить и закончил чтением переписки ВКонтакте с моим другом. Ничего такого там не было, но доверие на этом закончилось. Кирилл без предупреждения брал телефон, чтобы посмотреть вызовы, проверить соцсети, уходил с последнего урока, чтобы перехватить меня у школы, просил рассказывать, с кем общаюсь в классе. Я была очень привязана к нему и старалась все списывать на проявления любви, но когда ко всем проверкам добавились оскорбления и крики, сказала, что ухожу. 

Просто сдало терпение, никаких чувств не осталось. Пальто я так и не успела застегнуть. Кирилл свалил все мои ему подарки, в основном это были свитера и футболки, в центр комнаты и стал жечь. Я пыталась потушить огонь, он зажигал снова. Пришлось сказать, что мы снова встречаемся, чтобы спокойно уйти домой и не думать об ответственности за пожар. 

Потом началось навязывание общения. Я выходила утром в школу, Кирилл уже ждал у входной двери, иногда с цветами, провожал до школьного гардероба. Я неоднократно повторяла, что мы все-таки расстались, но это ничего не изменило. Старалась ночевать у разных подруг, чтобы он не знал, к какой двери идти. Он стал приходить прямо к школе и кричать на меня при всех, это было унизительно, я пыталась проскальзывать незаметно. 

Пару раз он писал смс, что сейчас вскроется, первый раз я прибежала и вызвала скорую, Кирилл сидел за компом и сказал, что я успела. Второй раз уже не стала реагировать. Все разрешилось, когда он пришел к моей матери на работу и попросил повлиять как-то на меня, чтобы я вернулась в отношения. Она ответила, что лучше переждать месяц, потом попробовать начать с нуля. Через месяц у него уже были какие-то новые интересы и круг общения — все-таки ему тоже было шестнадцать. Оставшийся год до окончания школы и моего отъезда из города мы почти не виделись. После этого я никогда не давала хода отношениям, если человек сразу задавал слишком много вопросов про свободное время и круг общения.

Станислав Хоцкий, психолог

Ко мне все клиенты приходят условно самостоятельно: не по решению властей, но после ультиматума близких, когда дальше так продолжаться не может. Мне кажется, отличный показатель, когда человек приходит с запросом: «Мне подруга/друг говорит, что я сталкер/абьюзер и так далее. Не знаю, что она имеет в виду, но хотел бы разобраться». Есть близкий, кто может указать [на проблему], а сам человек в состоянии откликнуться.

Когда человек, проявляющий любой вид насилия, остается без внешнего фидбэка — отчуждения близких или рамок поведения, установленных законом, — обычно он из-за работы защитных механизмов не в состоянии рассмотреть пагубный эффект своих действий. А когда насилие кажется нормой, нет уверенности, что оно закончится. Во многом проблему [насилия] можно было бы решить с помощью государства. Например, закон о домашнем насилии, онлайн- и реальном преследовании плюс возможность выбрать терапию вместо тюремного срока.

С женщинами, которые сами преследуют, в работе я не сталкивался. Во многом влияют гендерные стереотипы: настоящий мужчина — это настойчивый завоеватель, добивается своего до последнего, как это транслируется в фольклоре, кино. Если так поступит женщина, то навязчивость будет высмеиваться, порицаться.

Существуют два основных подхода к работе со сталкерами. Первый — обличение. В нем преобладает обвинительный компонент. Все вещи называют своими именами: субъекта насилия — напрямую насильником. С другой стороны, при таком подходе у объекта насилия особо нет выхода. 

Второй подход — психотерапевтический. Внутри него мы реализуем стратегию вовлечения, пытаемся вместе с клиентом найти ответ на вопрос: «Зачем надо измениться и к чему это приведет?». Этот подход невозможно применить без внешней рамки — если человека до психолога никто не обличил, то он просто не придет на прием. При этом подходе действие не равно личности, нет формулировки: ты совершил насилие — значит, ты насильник. Один мой клиент спрашивал: «Я год уже ничего такого не совершал, я перестал быть насильником?». Мне кажется, что бы человек ни делал, если он остается со стигматизирующим клеймом насильника, это тотально демотивирует, вся работа над собой оказывается лишена смысла. При психотерапевтическом подходе мы не оправдываем никоим образом поведение человека, речь идет об указании на ответственность за поступки, но при этом и об уважении к личности. Потому что личность сильно больше, чем совокупность всех поступков.

Часто бывает так, что клиенты приходят с совершенно другим запросом, но в процессе всплывает эпизод сталкинга. То есть внутри нашего культурного кода это может быть совсем не очевидно. Например, клиент рассказывал о попытках вернуть девушку, как ждал ее у входной двери каждый вечер. Только через анализ ее чувств мы пришли к тому, что это и был сталкинг. Важно всегда представлять и проговаривать, что чувствует субъект наших поступков. Только так проявляется способность сопереживать, а это одна из самых действенных превентивных мер от насилия.

Елена Голяковская, психолог

Сталкинг — навязчивое преследование из-за сильной неразделенной любви или ненависти. Преследователем может быть как мужчина, так и женщина. Чаще всего один хочет закончить отношения, другой против. Первый уходит, а покинутый начинает преследовать своего бывшего партнера: звонит каждый день на мобильный и рабочий телефоны, родителям и друзьям, поджидает у подъезда дома или у работы, пишет сообщения и электронные письма. Сначала уговаривает вернуться, затем начинает оскорблять, а потом угрожать. 

Мужчина-сталкер чаще угрожает расправой или даже убийством, шантажирует общими детьми (если они есть) или домашними питомцами. Женщины-сталкеры могут говорить о самоубийстве, вызывая чувство вины.

Сталкер не готов мириться со статусом отверженного и стремится всеми силами вернуть контроль над своим партнером. Преследования зачастую продолжают отношения, в которых мужчина хотел полного контроля над своей партнершей: над ее действиями, желаниями, ожиданиями. Контроль всегда подается как признак истинной любви и заботы, та самая каменная стена, за которой женщине приятно должно быть спрятаться. Но, в отличие от настоящей заботы, под колпаком контроля женщина в какой-то момент теряет право принимать собственные решения. Правило действует и в обратную сторону, когда женщина в отношениях всеми силами устанавливает контроль над партнером, зачастую ссылаясь на свою полную беспомощность и фактически требуя выполнения всех своих пожеланий и капризов. 

Первыми звоночками будущего сталкинга могут быть проявления как раз тотального контроля: ревнивые требования отчитываться о своих звонках, о перемещениях, о малейшем опоздании, обо всех тратах, даже о своих желаниях. Но жертвой сталкинга может стать и человек, совершенно не знакомый со своим преследователем, выслеживающим его из-за неразделенной любви. В российском законодательстве нет никаких рычагов влияния на сталкеров, не существует законодательной возможности оградить себя от тех, кто «просто» звонит и пишет сообщения, «просто» караулит у подъезда и даже «просто» угрожает. 

Сталкеры чаще всего прекрасно понимают и просчитывают свои выгоды — поэтому угроза юридическими санкциями или грубой физической силой действуют быстро и эффективно. Но не всегда. Мужчина может не бояться внимания полиции и даже штрафов, женщина может действовать аккуратно и не оставлять никаких зацепок для обращения в полицию.

Действенный способ избавиться от преследования, как бы ужасно это ни звучало, — тайный переезд, смена работы и номера телефона. При этом человек вовсе не застрахован, что его снова не выследят, и все эти меры окажутся напрасными. В таких случаях не надо бояться огласки. Чем больше людей будет знать, что происходит и почему вы от этого страдаете, тем больше поддержки получите. И, следовательно, легче будет искать помощь в экстренной ситуации, если она возникнет, будет больше свидетелей. Сообщите о преследовании и о том, как оно происходит, друзьям, родственникам, соседям, консьержке, коллегам, начальству (если вас караулят у входа в офис). Напишите заявление участковому — он должен знать, что вас преследуют. Собирайте доказательства сталкинга: фотографируйте, делайте аудио- и видеозаписи, пишите сообщения своим друзьям и родственникам, делайте скриншоты всех сообщений сталкера. Рассматривайте каждое действие преследователя с точки зрения законодательства. Если сложно разобраться самостоятельно, обратитесь к юристу. 

Какие могут быть причины обращения в полицию: 

• угрозы жизни и здоровью;

• клеветнические публикации в сети и сообщения друзьям, коллегам и знакомым;

• нарушение закона о персональных данных, если сталкер передал кому-то ваш адрес проживания или работы и номер телефона;

• незаконный сбор сведений о частной жизни, если он сообщил кому-то о малоизвестных фактах вашей биографии;

• незаконное проникновение в жилище;

• порча имущества.

Ко всем заявлениям прикладывайте записи, фотографии, скриншоты, говорите, что рассматриваете угрозы как реальные, и требуйте привлечь виновного к ответственности. Самое главное в ситуации преследования — стойко держать свои границы. Заблокировать все возможности связаться с вами. Четко и последовательно говорить «нет» на все просьбы, мольбы, угрозы и предложения. Никогда не отступайте от своего отказа общаться. Даже мимолетное «может быть» в минуты сожаления и жалости может превратить кошмар преследования в нарастающий ужас, если преследователь почувствует надежду.