Общество

Жертвы изнасилований провокационно одеваются? Развенчиваем стереотипы

Карточка с краткой историей изнасилования — рядом одежда, которая в тот момент была на пострадавшей. Так выглядит проект «What Were You Wearing?», придуманный двумя американками-экспертами по предотвращению сексуального насилия Джен Брокман и Мэри А. Вьянд-Йебер. С 2013 года, когда выставку впервые показали в США, ее социальные франшизы появились в пятидесяти странах. В феврале проект добрался до России.

На петербургскую выставку «Во что ты была одета?» пришли почти восемьсот человек. Ее организовали визуальный антрополог Лиза Светлова, фем- и ЛГБТ-активистка Инна Боярова. Корреспондентка СПИД.ЦЕНТРа поговорила с ними о стереотипах вокруг насилия, почему люди часто осуждают пострадавшего, а не насильника, и «серой зоне» темы, о которой обычно не говорят. 

— Как вы решили провести выставку «What Were You Wearing?» в Петербурге?

Лиза Светлова: Я наткнулась на краудфандинговую кампанию девочек, которые решили провести выставку в России, и подумала: «Вау! Наконец-то!». Они собрали истории женщин, переживших сексуальное насилие, через анонимную гугл-форму, но потом работа перешла нам. Предшественницы передали архив историй, и мы с Инной начали разрабатывать план.

— Выставка продлилась всего три дня: с 15 по 17 февраля. Многие, как я, не успели на ней побывать. Как все это выглядело?

Лиза: На стене — карточка с историей, рядом — комплект одежды. Реальная одежда, в которую были одеты женщины в момент изнасилования, не попала на выставку: это инсценировка. Максимально достоверная, аккуратно подобранная по описанию, которое нам прислали.

— Почему нельзя было собрать ту самую одежду, которая была на женщинах в момент изнасилования?

Лиза: Хотя бы потому, что истории присылали анонимно. Да и «той самой» уже и не существует, скорее всего: мало кто такое хранит в шкафу. Но мы взяли себе целью максимально соответствовать референсам. Написано: «Теплый красный шерстяной свитер» — мы нашли именно такой: красный, теплый, шерстяной. «Трусики с уточками». Мы нашли детские трусики с уточками. Как только мы анонсировали выставку, нам сразу написала девушка из благотворительного магазина «Спасибо» и предложила помощь. Так что мы искали вещи из историй на большом складе «Спасибо» вместе с работницами магазина. И нашли.

— Кем были женщины, рассказавшие свои истории?

Лиза: Самой старшей женщине — восемьдесят три года. Самые юные — подростки. Некоторые истории о глубоком советском прошлом. Другие — о настоящем времени. История самой старшей женщины — одна из самых душераздирающих. Это произошло лет восемьдесят назад, еще до войны, и это на ней были маленькие детские трусики с уточками. Ей было года три-четыре, к ней приставал отчим. Потом он ушел на войну и пропал без вести. Смысл между строк был именно такой: «И слава богу!».

— Какие были отзывы, какой фидбэк?

Лиза: Первый шок был от масштабов и разнообразия насилия. Мы специально выбирали истории так, чтобы они были разными: от советских историй до сегодняшнего дня, от маленьких детей до взрослых женщин, от папы и дедушки до начальника и кого-то, выпрыгнувшего из кустов. Даже тот, с кем самим это случилось, не знает о всевозможных формах насилия. И, конечно, поражало количество детских историй.

— Сталкивались с реакцией: «А зачем про такое говорить?»

Лиза: Конечно. Как-то я была в гостях на дне рождения родственницы, обсуждали, кто чем занимается. Я рассказала. Стол четко разделился на два лагеря. Женщины говорили: «А зачем?». И за этим их «зачем» нет никаких аргументов, только многовековая тишина. В их глазах я вижу поколения женщин, которые жили еще в царской России — и молчали. А вот мужчины стали спрашивать: «А что за истории вы собираете? Ого, и про детей? Да, это интересно, про это надо говорить». 

Но я понимаю, почему люди реагируют неприятием, и у меня нет к ним осуждения. Наоборот, еще больше мотивации этично и нетравматично им рассказать, почему сегодня говорить о пережитом насилии можно. Если хочется и есть потребность — говорите. И через двадцать-тридцать лет, когда в полицию уже не пойти, можно все равно обратиться за помощью, чтобы избавиться от засевшей внутри боли. Насилие же просто так не проходит.

— Подозреваю, что на «Во что ты была одета?» пришли люди, которые уже знают, что такое сексуальное насилие и про стереотипы вокруг.

Инна: Большая часть знали, о чем мы будем говорить. Но важно, что ты приходишь на подобную выставку и видишь вокруг себя много людей, которые поддерживают те же ценности, что и ты. Это как-то подбадривает. И ты идешь с этими идеями дальше. У всех есть знакомые, которые совершенно не сведущи в этом. Если каждый будет потихонечку рассказывать в своем кругу, что такое насилие и какое оно бывает, будет классно.

Лиза: Друг спускался курить и слышал, как люди говорили: «О, там много народа, что там, поднимемся, узнаем». Заходили, и по их глазам было видно, что они не в курсе. Тогда я сама или волонтеры подходили и говорили: «Здравствуйте, вот такая вот выставка, такие истории, такая лекция». Как хостес в ресторане.

— У вас самих есть опыт сексуального насилия?

Лиза: Нет. У меня нет.

Инна: Да. Партнерские отношения, все такое.

— Это как-то повлияло на твое восприятие темы?

Инна: Из-за моего опыта мне важно говорить про насилие в «серой» зоне. Есть то, что легко считывается: незнакомые люди, сверхжесткие ситуации. Но бывает, что это, к примеру, про опьянение. Для меня это точно насилие. Но не для всех. И сексуальное насилие, которое происходит в партнерских отношениях, — тоже «серая» зона. Мне важно говорить об этом. О том, что каждый раз при сексуальном взаимодействии нужно думать, хочешь ли ты его в этот конкретный момент, и «да» должно даваться каждый раз. Если оно не дается, если этого не хочешь, неважно, сколько прожитых вместе лет за спиной, — это не нормально.

— Про «серую» зону. Бывает, что человек сам может не понять, что он кого-то насилует. Насильственность действий может быть не очевидна.

Лиза: Одна история на выставке была про девочку, которая шла после школы. Мужчина попросил ее поцеловать его в щеку. Она согласилась. Потом он попросил поцеловать в сосок. Она отказалась и ушла. И вот были вопросы: «А что, это насилие? А оно разве бывает таким?». Демонстрация разнообразия создает систему координат для понимания, что не ок.

— Чтение историй о насилии может травмировать зрителя. Вы этого не боялись?

Лиза: По условиям франшизы при входе на выставку было указано «18+» и предупреждение: «Насилие, сексуальное насилие». На площадке дежурила психолог, если для кого-то выставка окажется слишком тяжелой. Но к ней никто не обратился. Еще мы сделали красивые открытки, на обратной стороне — номера кризисных центров, и после каждой лекции объявляли, где лежат наши открытки.

— Будет продолжение? Еще одна выставка?

Лиза: Как раз думаем. Мы получили огромный фидбек от тех, кто пришел, кто наблюдал за прямой трансляцией. К нам приезжали из Москвы, Казани, Нижнего Новгорода, подходили и просили продолжение. И самый большой вопрос — мужчины, которые тоже становятся жертвами насилия.

— Их историй на выставке не было?

Лиза: Нет, ни одной. По правилам социальной франшизы проект именно про женщин. Мы решили так: в первый раз постараемся соблюдать правила, а потом уже подумаем, как расширить тематику. Мы уже получили истории мужчин о сексуальном насилии, которое они пережили детьми, подростками и взрослыми. Стало понятно, что специалисты, которые работают с сексуальным насилием, даже не знают, как помогать мужчинам. Поэтому на следующей выставке мы хотели бы представить тему глобально. И хочется охватить другой город: приехать в Москву или, скажем, Екатеринбург.

— А были ли истории насилия женщин над женщинами?

Инна: Нет — их не прислали. Но мне бы очень хотелось. Надеюсь, на следующей выставке получится поговорить и о насилии между людьми одного гендера. У нас есть классический образа насилия и стереотип, что если девочка с девочкой — какое тут может быть насилие, они же мягкие, нежные. Но — нет, может быть. И при этом человек терпит двойные стигму и изоляцию: и из-за насилия, и из-за «однополости» этого насилия.

— Выставка помогла вам как-то переосмыслить собственные сексуальные взаимодействия?

Лиза: Я стала много размышлять о мужчинах. Да, мы занимались историями женщин — но параллельно я поняла, что у меня в голове куча стереотипов о мужчинах, мужской сексуальности и «мужском» насилии. Да, статистически насилие над мужчинами совершается реже. Но дело не в количестве, верно?

— Статистика говорит, что взрослые мужчины реже становятся жертвами сексуального насилия, особенно редко — со стороны женщин. Но, скорее всего, мужчины никому не говорят или даже сами не осознают, что насилие было. Плюс стереотипы: «Разве женщина может изнасиловать мужчину?». К тому же тема сексуального насилия завязана на фем-движении, и мужчины выпадают из повестки.

Лиза: Фем-активизм помогает всем, и женщинам, и мужчинам, когда, например, борется со стереотипами о токсичной маскулинности. Тянем за женщин — а выходим к внегендерной проблематике. Если подняться над всеми этими вопросами и посмотреть на проблему сексуального насилия системно, получится, что все мы в плену стереотипов друг о друге. И женщины о женщинах, и женщины о мужчинах, и мужчины о женщинах, и мужчины о мужчинах… А если мы еще подумаем о транслюдях и небинарных людях, все станет совсем сложно. Причем стереотипы работают не только в сексе: начинается все с воспитания, внешнего вида, «мужского»/«женского».

— Выставка борется со стереотипами. Можете их перечислить? Хэштег такой-то, например?

Инна: Хэштег #КороткаяЮбка: жертва может кого-то «спровоцировать» или вовсе «сама этого хотела». 

Лиза: Все, что можно постить под тегом #СамаВиновата: макияж, одежда, выпившая была, не так танцевала, не то сказала. Хотя в заглавии выставки одежда пережившей насилие, как выглядела женщина — только малая часть стереотипов. Есть и другие: как выглядел насильник, например, и на выставке его реальный многоликий образ хорошо показан. Это не столько маргинал из кустов, сколько знакомый или вовсе папа или дедушка.

— Почему так часто люди осуждают не насильника, а того, кого изнасиловали?

Инна: Потому что страшно. Потому что очень хочется верить, что есть набор правил, которые спасут тебя, если что. Не крашу губы, не хожу поздно ночью по улицам, и все будет хорошо. И когда с кем-то случается плохое, проверяешь свой чек-лист: так, что такого сделала она, чего не делаю я?

***

СПИД.ЦЕНТР также попросил нескольких экспертов прокомментировать тему выставки.

Светлана Маркова, клинический психолог, живет в США и ведет терапию как переживших сексуальное насилие, так и его авторов:

Вряд ли человек, который считает, что сексуальное насилие — это нормально и что «самавиновата», пойдет специально на такую выставку. Но кто-то попадет случайно, за компанию или мимо проходил, и это действительно изменит его мнение. Или в соцсетях увидит фотографию. А кто-то не будет знать об этом ничего — узнает и сделает выводы. Может, мир человека перевернется. 

В историях людей, переживших насилие, есть большая терапевтическая сила. Я даже решила включить фотографии с выставки «What were you wearing?» в терапию своих клиентов, совершивших сексуальное насилие. И многие мои клиенты, читающие подобные истории, говорят: «Я и понятия не имел», «У меня что-то внутри перевернулось».

Недавно адвокат Харви Вайнштейна сказала про жертв его преступлений что-то вроде: «Со мной бы такого не случилось, потому что я бы себя не поставила в такую ситуацию». Убеждение, что нужно что-то сделать, чтобы спровоцировать насилие — очень старое. Так, кстати, и мыслят те, кто совершает насилие. А тем, кто не совершает насилия, но его оправдывает, это убеждение помогает чувствовать себя в безопасности, думать, что можно соблюдать некие правила, и тогда с тобой, с твоим ребенком и близкими ничего плохого не случится. Люди не понимают и задают вопрос: «Во что ты была одета?» даже не с целью задеть — они правда не знают, что насилие может случиться с тем, кто одет как угодно, кто ведет себя как угодно и ходит по улицам не ночью, а днем.

Александра Олейник, психолог, проект «Тебе поверят»:

Распознать сексуальное насилие над ребенком сложно, потому что сами дети об этом не рассказывают. Часто молчат даже на прямые вопросы или вовсе все отрицают — боятся, что их перестанут любить, обвинят во лжи, выгонят из дома. Они могут ненавидеть и одновременно любить насильника — если это папа или любимый дедушка. Иногда дети даже не знают, что сексуальное насилие ненормально, и верят, что это происходит со всеми, во всех семьях.

Если поведение ребенка резко изменилось, стало странным, стоит задуматься: почему? Вместо этого все списывают на что угодно — кроме насилия. Ребенок отказывается ездить к кому-то в гости или оставаться наедине? «Капризничает!» Подросток агрессивно ведет себя, водится с «дурной» компанией, у него/нее сексуально рискованное поведение? «Он/она испорченная», «все подростки такие». Тем временем это косвенный признак, что было насилие.

Обучать сексуальной безопасности можно с двух-трех лет. Например, «правилу трусиков»: все, что закрыто нижним бельем, никто не должен трогать, кроме врача в присутствии родителей. Если же что-то такое происходит, нужно обязательно кому-то взрослому рассказать. Даже если тебе не поверили, нужно искать того, кто поверит. Это самое элементарное, что можно рассказать ребенку, чтобы его защитить.

Борис Конаков, PR-специалист «Кризисного центра для женщин», журналист, квир-художник:

Современная реклама часто использует сексуализированные изображения женщин — и это, мягко говорят, не совсем ок. Женщина в рамках рекламы расчленяется на куски тела, что является имплицитной формой насилия. Обычно от женщины остаются ягодицы, грудь или ноги, например — и ее роль сводится к удовлетворению сексуальных потребностей зрителя-мужчины. Женщина в рекламе лишается субъектности и овеществляется, как будто ее желания не имеют значения, как будто она мыслит не как человек, а как животное, как это было в рекламе VIZIT со словами про «смену шкуры». (Производитель презервативов напомнил о значении барьерной контрацепции постом «Не забывай о барьерной защите, даже если меняешь шкуру раз в год» — СПИД.ЦЕНТР)

Реклама, ориентированная на мужчин, строится так: «Ты — хозяин этой жизни, и тебе принадлежит любая вещь, как то: дорогая сигара, дорогой парфюм, дорогая машина — и женщина в красивом белье». Женщина — предмет роскоши. Или просто предмет, над которым у тебя по умолчанию есть власть. О том, чтобы спросить согласия, речи не идет. Подобные образы формируют паттерны поведения, которые потом приводят к сексуальному насилию.

Этот материал подготовила для вас редакция фонда. Мы существуем благодаря вашей помощи. Вы можете помочь нам прямо сейчас.
Google Chrome Firefox Opera