Взрослые дети алкоголиков: как не повторить судьбу отцов?

— Кто такие «взрослые дети алкоголиков», группой взаимопомощи для которых вы сейчас занимаетесь, и как вы сами к этому пришли?

— Я выросла в семье алкоголика и созависимой. Отец пил не каждый день, а был, что называется, «алкоголиком по выходным», то есть иногда, по пятницам, уходил в запой, но к понедельнику возвращался. Мама работала в офисе, папа был рабочим. Внешне наша семья выглядела вполне прилично. Я была «упакована»: одета, накормлена, но семья при этом была дисфункциональной. Мои эмоциональные потребности в защите, принятии, стабильности, которые важны для формирования крепкой личности, не удовлетворялись.

Отец пил столько, сколько я себя помню, с самого моего раннего детства. И пусть социум воспринимал это нормально, мол, «на выходных можно», для нас это был настоящий ад. Папа пропадал по нескольку дней, никто из нас не знал, где он находится. Мать постоянно его искала. А как только он возвращался, начинала его терроризировать. Что такое созависимость? Есть анекдот, который очень хорошо иллюстрирует, как она работает. Мать зовет ребенка с балкона: «Петя, домой!». А тот отзывается: «Я уже замерз или хочу покушать?». То есть Пете даже не дается возможности самому решить, холодно ему или он голоден. Так и я в детстве, не понимала, что я чувствую в связи с тем, что отец пропадает. Как для ребенка, для меня все было ок. Но видя мамины страдания, я автоматом присоединялась к ней и «испытывала» такие же чувства, то есть перенимала ее поведение. 

Для созависимого родственника алкоголик не существует как личность — нет его чувств и желаний. Родственник попеременно принимает три роли: сначала спасителя («Я не дам тебе погибнуть, найду, приведу»), потом жертвы («Ты мне всю жизнь испортил, посмотри, как я несчастна»), а после и гонителя. В последней фазе он как бы провоцирует алкоголика на новый деструктивный эпизод своей гиперопекой и даже преследованием: «Ну что, сидишь, опять, наверное, куда-то собрался?».

Эти три фазы составляют замкнутый треугольник. Как только эпизод произойдет, родственник опять станет спасителем, потом жертвой, а после и преследователем. И так до бесконечности. Суть созависимости — потребность полностью контролировать поведение другого человека, при этом созависимый родственник растворяется в жизни алкоголика, перестает жить собственной жизнью, собственными эмоциями. Вот и у нас мать была главой семьи, а отец — вроде как вторым «ребенком», которого все время нужно было контролировать и направлять.

— Но созависимые отношения — это же не только про родителей?

— От созависимых отношений, конечно, страдают не только родители, все эти роли распространяются и на детей тоже. С одной стороны, ребенок вынужден солидаризироваться с матерью, попеременно становясь то гонителем, то спасителем, тем самым вращаясь внутри все того же треугольника. А с другой стороны, сам сталкивается с гиперопекой, контролем и авторитарным к себе отношением со стороны матери. Это как раз мой случай. В детстве родители не слышали мои чувства, за меня решали, что мне носить, где мне учиться. Собственно, в этих двух феноменах и кроется корень всех проблем, с которыми в будущем будет сталкиваться ребенок, выросший в семье алкоголика.

— Что это за проблемы?

— Основная симптоматика: стыд, неуверенность в себе, страх быть покинутым. Неспособность формировать нормальные, не созависимые отношения. Не только в семье, но и с друзьями, на работе. Например, я всю жизнь боялась своих руководителей, общалась с ними не как с равными мне взрослыми людьми, а как будто я ребенок, та самая маленькая девочка, которая хочет перед «мамой» заслужить похвалу и доверие. Я все время боялась допустить ошибку, не понравиться руководителю, как и любому другому значимому для меня человеку. Ребенок, выросший в созависимых отношениях, на многие простые вещи, которые иной даже и не заметит, реагирует особо болезненно. Поскольку они возвращают его к уже пережитой травме. Начальник не похвалил, друг не позвал в гости, любимый человек не взял трубку: нужно срочно во что бы то ни стало заслужить его расположение, вернуть его любовь, внимание. Иначе я «обречена быть одна». 

— То есть вы формировали зависимые отношения.

— Да, причем именно со-зависимые. Ведь если я пытаюсь управлять отношением другого человека ко мне, управлять и жить его чувствами, а не своими — это и есть созависимость.

— С чем еще сталкиваются дети из семей алкоголиков?

— Такие дети боятся доверять своим чувствам, ожидая, что их обязательно за них накажут. Они их подавляют, «замораживают». И, чтобы заслужить одобрение от эмоционально значимого для них человека, начинают «угодничать» — симулировать чувства, за которые, как им кажется, их похвалят. Уже во взрослом возрасте им сложно не только признаться себе в реальных собственных чувствах, но даже просто осознать их. С этим, в свою очередь, связан стыд: «Я неправильный, я не такой, как нужно, я недостоин одобрения». Повзрослев, такие дети стараются не проживать свою жизнь — привязаны к фантазированию и мечтанию. Им нужны эмоциональные качели, а реальность и ежедневная рутина, как правило, их не дают. Это такой способ диссоциации. Отсюда вытекает алкогольная или наркотическая зависимость, с которой часто сталкиваются такие дети.

— Ваши проблемы с наркотиками тоже были связаны с детским опытом?

— У меня всегда были проблемы в общении с людьми, я их стеснялась, не могла выразить свое мнение, и сейчас понимаю, что отчасти, на это повлияла также тоталитарная школьная система: если ты не отличница, спортсменка, комсомолка и просто красавица, то никому не нужна. Эдакое повсеместное стремление к идеалу.  И постоянная гонка за ним (идеалом), чтоб заслужить любовь других. Когда мне исполнилось семнадцать лет, мама с отцом развелись, а спустя некоторое время я уехала из нашего города, поступила в институт в Москве. Это было в девяностые. В какой-то момент в моей жизни начались наркотики. Я росла в состоянии постоянного стресса, наблюдая за созависимой матерью, в страхе потерять отца, мне приходилось все время искать, на что опереться вовне. И в какой-то момент именно наркотики дали мне вожделенное ощущение комфорта и стабильности, пусть и очень обманчивое. Потребление наркотиков мне помогло хотя бы на время найти ту «опору», которой я была лишена в детстве. Но оказалось слишком разрушительным.

— Но в какой-то момент вы с наркотиками завязали...

— Через некоторое время мне удалось выбраться из наркотической зависимости, но ощущение неудовлетворенности, беспомощности меня так и не покинуло. Снаружи я выглядела успешно, у меня появился свой вполне удачный бизнес, приличное образование, муж, ребенок, но всем этим я лишь пыталась создать видимость стабильности.

Внутри я себя не чувствовала стабильной. Человек ведь может компенсировать вытесненные чувства не только наркотиками. Это могут быть зависимые любовные отношения, когда пережитую в детстве неудовлетворенность пытаешься компенсировать, бегая за любимым человеком, все время выманивая из него эмоции, которых тебе так не хватало и которыми ты теперь не можешь насытиться. С настоящей любовью такие манипулятивные отношения не имеют ничего общего. Дисфункциональные, созависимые люди не дают нормально жить и партнеру, и себе — «забивают» на собственную жизнь, интересы, развитие.

— В целом это все верно не только для детей алкоголиков.

— Взрослые дети алкоголиков — лишь частный случай детей, выросших в дисфункциональных семьях. Родители могут быть и трудоголиками, и игроманами, и религиозными фанатиками. Примерно одна и та же картина складывается у всех детей, кто столкнулся с так называемыми «покидающими родителями», которые не слышат потребностей ребенка.— Насколько вероятно, что ребенок из семьи зависимого сам воспроизводит тот же паттерн в своей взрослой жизни?

— Эта дисфункциональная система передается из поколения в поколение. Позже я увидела, что мои отец и мать сами выросли в дисфункциональных семьях. У них просто не было варианта не стать такими. Ребенок, воспитывающийся в созависимых отношениях, даже покинув семью, начинает воспроизводить их. И либо сам становится алкоголиком, либо находит себе соответствующего мужа, жену. Проецирует эти отношения на коллег, преподавателей, начальство.

— А с отцом и мамой вы сейчас общаетесь?

— С отцом да, но долгие годы я не могла простить ему обиду. Только сейчас понимаю, что он был такой же жертвой этой дисфункциональной системы, как и я. Наши отношения в течение очень долгих лет были весьма холодными. С матерью я продолжала общаться все это время, хоть мы и жили в разных городах. Но я очень долго не могла стать эмоционально взрослым человеком, мне от нее все время была необходима поддержка, я не чувствовала себя взрослой женщиной. Была зависима от ее мнения, от ее одобрения, оценки. Пока я не попала в 12-шаговую программу для взрослых детей алкоголиков.

— А как давно это случилось?

— В программе я уже три года. До этого проходила реабилитацию от наркотической зависимости в рехабе, который работал по 12-шаговой системе, но для самих потребителей. Там я впервые услышала и о том, что такие же программы есть не только по наркотикам или алкоголю, но и по созависимым, дисфункциональным отношениям.

— Как выглядит выздоровление?

— Чтобы отделиться от родителей, стать самостоятельной взрослой личностью, чтобы произошла какая-то сепарация, выйти из этого замкнутого круга, его сначала нужно увидеть и признать. Это, собственно, и есть первый шаг в любой 12-шаговой системе. Вернуться в детство, проанализировать все, что с тобой тогда происходило, и научиться видеть эти детские сценарии в твоей взрослой жизни — бывает совсем непросто. Очень трудно признать собственное бессилие перед последствиями дисфункционального воспитания. Видеть в своих реакциях феномены созависимого поведения. Понимать вызывающие его триггеры, учить себя не проваливаться в это состояние.

— Вы ведете группу взаимопомощи для взрослых детей алкоголиков. Что происходит на ней?

— Как и на любой группе. Мы делимся опытом выздоровления, опытом работы над собой, анализируем какие-то случаи. Поддерживаем друг друга. Есть люди, которые уже прошли определенный путь, они могут рассказать об этом, дать совет. Кроме того, взрослые дети алкоголиков склонны к изоляции, мол, я один, меня никто не понимает. А группа — это определенный ресурс, ты видишь людей, которые пережили то же, что переживаешь ты. Видишь, что ты такой не один.