«Несколько моих воспитанников, которые начинали с алкоголя, уже погибли», — рассказывает Саша Гаврилов. Он десять лет проработал в спецшколе для трудных подростков, которые попадали туда за разные правонарушения, чаще всего кражи. Чтобы выпить, ученикам спецшколы тоже приходилось воровать — пиво и дешевые коктейли они проносили мимо касс супермаркетов.
«Один из ребят, Тимофей, начинал с алкоголя. Его мать умерла от СПИДа. Жил он сначала с отцом в коммуналке в центре Санкт-Петербурга, потом — с тетей. Воровал полторашки крепкого пива и выпивал с друзьями. В его компании было принято, что старшие ребята руководят малышами, и мелкие воруют для них. В ТЦ “Галерея”, в “Перекрестке” тырили они этот алкоголь. Потом этого, видимо, стало мало и начал употреблять наркоту. Попал к нам. А в 2019 году Тимоха умер от передозировки. Пришел домой под утро и лег спать, а утром его нашли мертвым», — вспоминает Саша.
В России практически нет статистики подросткового алкоголизма. По данным Минздрава, число подростков с алкоголизмом регулярно снижается. Например, в 2016 году на учете в наркологических диспансерах стояло чуть более 56 тысяч несовершеннолетних, за год до этого — 72 тысячи. Но исследования показывают совсем другие цифры. Так, по данным Роспотребнадзора, чаще всего россияне начинают выпивать в 14–15 лет. При этом около трети юношей и пятая часть девушек употребляют алкоголь ежедневно. По оценке проекта «Трезвая Россия», более миллиона россиян ежегодно погибают от алкоголя и наркотиков. Эксперты организации отмечают, что за последние пять лет число несовершеннолетних наркозависимых возросло более чем на 60%. При этом из десяти наркозависимых на официальном учете стоит всего один — поэтому официальные цифры не отражают реальной картины.
Минздрав Астраханской области отмечает, что каждый третий младший школьник уже знаком с алкоголем. Почти 40% из них впервые попробовали спиртное в семь лет, а 15% — еще в дошкольном возрасте; примерно 25% подростков не считают пиво алкогольным напитком. Ведомство отмечает, что чаще всего детей «угощали» алкоголем отец, дедушка или еще кто-то из родственников.
В США официальные данные о подростковом алкоголизме выглядят более реалистичными: там, по статистике, 29% старшеклассников выпивают хотя бы раз в месяц, 14% — злоупотребляют алкоголем, а 5% хотя бы раз в месяц садились за руль пьяными.
Саша Гаврилов считает, что дети из неблагополучных семей пьют в основном для того, чтобы забыть о своих трудностях, отрешиться от жизни. «Алкоголь для них — это уход, выпил и хорошо, и забыл на время, как тяжело живется, — говорит он. — Например, Тимоха был хороший, добрый парень, но в нем явно было видно вот это стремление к саморазрушению. Он рассказывал, что хочет окончить школу, учиться, но было видно, что все это иллюзии. У меня были и другие ребята, в которых такой же “демон” сидел. Один, Шарапов, уже успел семью завести, а потом погиб на вписке в пьяной драке, дочка осталась». Саша считает, что проблемой подросткового алкоголизма в России практически никто не занимается. «У школ нет воспитательной функции, им все равно. Если за детьми не следят родители, то и государство не следит. Неравнодушных людей в системе очень мало, и дети становятся маугли. И нет таких учреждений, куда мы могли бы из спецшколы отправить на лечение зависимого ребенка, — заключает он. — Зато купить алкоголь можно в любом магазинчике во дворе, если не продадут в супермаркете».
«Было сладко, вкусно и весело»
Но алкоголиками становятся не только дети без родителей или из неблагополучных семей. Например, Серафима из Вологды после пьянок всегда приходила домой не позже восьми вечера. «Я не знаю, не замечали мои родители, что я прихожу пьяная, или делали вид, но спалилась я только один раз: когда села в автобус, чтобы ехать домой, а там сидела мама, которая ехала с работы, — рассказывает она. — Если пачка жвачки еще как-то спасла меня, перебив запах, то ноги решили меня спалить — я не удержала равновесие и тупо вывалилась из автобуса на нашей остановке. Мама не ругалась, даже не сказала папе, просто уложила меня спать. И ничего потом не спрашивала и не говорила».
Серафима впервые попробовала алкоголь в 14 лет, в 2012 году. Это было в школьном туалете, с одноклассницами, во время урока технологии. Одна из одноклассниц принесла в бутылке из-под «Фанты» апельсиновый «Блейзер» — дешевый слабоалкогольный коктейль. «Мы выпили пол-литра на троих и снова пошли на урок, — рассказывает девушка. — Это было сладко, вкусно и весело. Вместе с головокружением меня накрыла легкая эйфория, но больше всего в этом состоянии меня радовало то, что я нарушила запреты, сделала что-то плохое».
До восьмого класса она «училась на одни пятерки и хорошо себя вела», а с началом переходного возраста ей вдруг захотелось делать все, что нельзя, «чтобы казаться круче». «Я связалась с несколькими плохими компаниями — взрослые неформалы и “подъездные” с района. Со мной были еще девочки. В первой компании нас всегда поили — или та же “блазуха”, или вино из коробок, или пиво, — вспоминает Серафима. — Спустя годы я удивляюсь своей безбашенности: бухать с 20–25-летними мужиками, когда тебе 14. Со второй компанией мы вечерами собирались в подъезде, скидывались с денег, которые экономили со школьных обедов, и отправляли кого-то, кто выглядел старше всех, за алкоголем в ларек». Серафима рассказывает, что алкоголь и сигареты давали ей ощущение «крутости» и взрослости, она гордилась тем, что может совмещать все это с учебой и получать хорошие оценки. «Я даже не могла подумать, что это эмоциональная зависимость от алкоголя, хотя это она и была — мне очень хотелось выпить ради чувства опьянения, которое давало веселье и легкость», — говорит она.
В девятом классе Серафима стала считать себя толстой, и у нее началась анорексия. Девушка похудела с 50 до 38 кг; чтобы отбить аппетит, она пила антидепрессанты, запивая их алкоголем. «В алкогольном опьянении я лишилась девственности, меня два раза пытались изнасиловать, один раз очень сильно избили, — рассказывает она. — После девятого класса я поступила в колледж в другом городе, и там я также продолжила пить. Бонусом к этому еще стал пьяный беспорядочный секс. При этом я все еще умудрялась хорошо учиться».
Впервые Серафима решила бросить пить на третьем курсе, в 18 лет. «Я просто поняла, что пить так, как пью я, — нельзя. Вещи, которые я творю “по синьке”, — это вообще не весело». Но отказаться от алкоголя удалось не сразу. Серафима попала в отношения, где партнер сначала запрещал ей общаться с подругами, а затем начал бить. Потом она уехала в Петербург, где приходила пьяной на работу, а по ночам ходила в клубы и снова пила алкоголь, месяц пролежала в психиатрической больнице. «Год назад я вернулась в родной город — Вологду. И тогда я поняла, что я бегу от себя и от реальности, поэтому пью. Я работала с психологом и стою на учете у психиатра, — говорит она. — Сейчас я совсем не употребляю алкоголь уже 23 дня. Недавно была свадьба подруги, и даже на ней я не пила. Мне теперь еще больше не хочется пить, после того как я посмотрела трезвыми глазами на поведение пьяных людей. Я поняла, что мой максимум — бокал вина, да и он, в принципе, не нужен».
«Благополучные» семьи
Родители Юли из Москвы тоже долго не замечали, что у нее есть проблемы с алкоголем. Юля рассказывает, что школьные годы были для нее сложными и печальными — она прошла через школьный буллинг. «Дома это мало обсуждалось, — говорит она. — И мне кажется, этот буллинг нанес мне довольно серьезную травму, которую родители не признали. Они говорили, мол, мы же забрали тебя оттуда, и все уже нормально». Юля считает, что к 15–16 годам у нее развилась депрессия: к тому времени она уже во второй раз сменила школу, но ей по-прежнему было сложно вписаться в коллектив.
Как раз к тому времени контроль в семье, который был очень сильным до этого, ослаб, родители перестали провожать Юлю в школу и встречать из школы. И после уроков она начала выпивать с одноклассницами на Патриарших прудах. «Мы покупали эти ужасные алкогольные коктейли вроде “Ягуара”, и от них было очень странное опьянение: не постепенное и мягкое, как от вина, — говорит она. — От них пьянеешь быстро и становишься просто невменяемым. При этом мне казалось, что общение становится легче, и проблемы меркнут». Юля рассказывает, что с одноклассником, в которого была влюблена, могла общаться только пьяной. Выпив, они гуляли вместе, разговаривали и целовались. «Когда мы трезвели, снова появлялась дистанция, и я не понимала, то ли мы пара, то ли мы просто друзья». К весне 11 класса, рассказывает Юля, она чувствовала себя на грани: девушка напивалась один-два раза в неделю, при этом готовилась к экзаменам, ходила к нескольким репетиторам и почти ничего не ела, пытаясь похудеть.
Однажды Юля пришла домой из парикмахерской, где ее постригли чуть короче, чем нужно. «Я посмотрела в зеркало и начала рыдать, — говорит она. — А потом пошла к шкафу, где дома хранился весь алкоголь и выпила рюмку водки. Потом я взяла оттуда уже коньяк, вино и начала пить взахлеб то из одной бутылки, то из другой. Дальше я просто проваливалась в какой-то полусон, искала что-то в аптечке, достала нож и пыталась порезаться, лежала на полу и выла так, что слышно было со двора». В этом состоянии Юлю обнаружили родители. Ругать ее не стали, мама просто уложила девушку спать, а потом разрешила ей неделю не ходить в школу и к репетиторам и уговорила начать есть. «После этого случая я поняла, что не хочу продолжать в том же духе», — говорит Юля. Она доучилась в школе, поступила в университет. Сейчас она иногда выпивает в баре с друзьями, но проблем с алкоголем у нее нет.
Психолог Сергей Князев считает, что в подростковом алкоголизме в «благополучных» семьях нет ничего удивительного — в них может быть огромное количество скрытых проблем. По его мнению, в основе алкоголизма часто лежат чувство стыда и ощущение себя никчемным. А такие чувства могут появляться у детей, если от них постоянно требуют успехов и достижений. Во внешне благополучной семье могут быть очень занятые родители, либо родители, которые ставят перед ребенком недостижимые цели, говоря «ты мог лучше, ты сделал недостаточно». «В таких семьях подростки часто находят отдушину в алкоголе. А еще принятие, спокойствие и те чувства, которые они не получили от родителей. И если подросток пьет, работать нужно всей семье», — заключает Князев.
Клинический психолог Петр Скрипченко добавляет, что причины, по которым подростки пьют, те же самые, что и у взрослых: это потребность принадлежности к группе, попытка расслабиться и снять напряжение. Опаснее всего алкоголь для тех, кто с его помощью пытается справиться со своими психологическими или даже психиатрическими проблемами. Дети из благополучных семей от этого не застрахованы, добавляет он: если у родителей есть деньги и престижная работа, это еще не значит, что у них нет других проблем. «По-настоящему благополучная семья — это та, где у взрослых высокий эмоциональный интеллект, то есть способность понимать и выражать свои эмоции, где есть адекватные четкие границы, есть взаимопонимание и поддержка, — говорит Скрипченко. — Если же этого нет, то ни деньги, ни социальное положение не спасают от возможных проблем».
Главврач наркологической «Клиники Маршака» Дмитрий Вашкин рассказывает, что часто подростки тянутся не к алкоголю, а к признанию. «Если ребенок знает, что для мамы и папы он самый лучший, умный и успешный, ему нет дела, что о нем думают Коля и Вася, — говорит он. — А ребенок, который дома не принят, постоянно слышит “ты бы хоть что-то полезное сделал”, “вот твоя подруга и учится лучше, и по дому помогает”, пытается быть нужным и хорошим хоть где-нибудь. А проще всего получить одобрение в неблагополучной компании, где для успеха достаточно выпить». Вашкин уверен, что о вреде алкоголя нужно рассказывать детям в раннем возрасте — после пубертата они уже не поверят родителям и не станут внимательно прислушиваться к их мнению.
«Плохие компании» дают ощущение, что тебя принимают
«Первое, от чего страдают подростки, — это отсутствие внимания и отвержение со стороны взрослых людей, — говорит Петр Скрипченко. — Поэтому лучшая помощь подростку, у которого проблемы с алкоголем, — дать ему внимание значимого взрослого. Интерес к внутреннему миру подростка, к его состоянию, к его окружению, к его поведению. Если бы этот интерес был, многие проблемы можно было бы предотвратить».
Сергей Князев добавляет, что подростки чаще всего начинают пить вовсе не потому, что попадают в плохую компанию, как думают многие родители. Причина обычно в том, что ребенка с детства что-то не устраивает. Это могут быть, например, эмоционально холодные или незрелые родители, отсутствие внимания или, наоборот, гиперопека, обесценивание способностей ребенка.
«Возьмем в качестве примера холодных родителей, у которых не приветствуется проявление эмоций. В такой семье ребенок не чувствует себя любимым, ценным и защищенным. Да, он может быть одет-обут, воспитан. Но все это будет меркнуть перед тотальным ощущением: “я не ценен”, “я не важен”, — говорит Князев. — В итоге ребенок “научается” подавлять свои желания и потребности. До тех пор, пока не взбунтуется и не начнет привлекать внимание безразличных родителей через разрушающее поведение — алкоголь». Другой пример — эмоционально незрелые родители. Которые, не умея справляться с переживаниями, будут «сливать» их на ребенка. В итоге ребенок вырастет с ощущением, что чувства других людей важны, а его чувства — нет, и справляться с этим он также будет с помощью алкоголя.
Именно в этом, считает Мария из Петербурга, была причина ее подросткового злоупотребления алкоголем. «Я с детства хорошо училась, в том числе потому что хотела заслужить одобрение родителей, их внимание, — говорит она. — А годам к 13 как будто решила, что это бесполезно, и начала искать эти эмоции в других местах. На самом деле в компании пьяных одноклассников заслужить одобрение тоже не так просто. Например, у нас считалось “не круто” курить не в затяг, над теми, кто не умел затягиваться, смеялись. Мы пили буквально что попало и с кем попало — слабоалкогольные коктейли, вино в пакетах. Чаще всего на улице или в подъезде, иногда с какими-то странными взрослыми мужиками. Сейчас я понимаю, что мне очень повезло, что не случилось ничего совсем ужасного, что меня никто не изнасиловал или я не отравилась. Так не всем везет, например, как-то раз я лежала в детской больнице с бронхитом рядом с девочкой, которая выпила на спор стакан водки и проснулась в реанимации».
Князев рассказывает, что «плохие» компании и алкоголь дают ребенку то, что недодали родители, — возможность расслабиться и проявить эмоции, проявить свои чувства. Ощущение, что тебя принимают таким, какой ты есть. «А потом на него вешают клеймо “трудный подросток”. И за клеймом не видно человека, с этим клеймом общаются с помощью критики, пренебрежения, опасения, — рассуждает Князев. — Но ребенок не выбирает стать трудным. Так же, как и алкоголик не выбирает стать алкоголиком. Эти дети росли в не принимающей их семье. Чтобы им помочь, нужно дать им любовь, понимание, веру в них. Работа с таким подростком должна вестись по принципу: ты хороший человек, который попал в сложную ситуацию. Да, ты совершал ужасные поступки, ты пил, воровал, но это не делает тебя плохим человеком. Ты не виноват. Важно ругать поступок, а не личность. Личность и без того натерпелась. “Ты классный пацан, но вот бить одноклассников не дело. Как ты смотришь на то, чтобы заняться спортом? В тебе очень много силы, и ты можешь добиться успехов на этом поприще”. Со временем подросток раскроется, если дать ему время. Но если пойти привычным путем, через систему наказаний, общество, скорее всего, получит очередного неустроенного в жизни человека, который отрабатывает послания, полученные в детстве: “ты ничего не добьешься” и даже “по тебе тюрьма плачет”».
Именно так, с помощью принятия, работал с детьми из спецшколы Саша Гаврилов. «Я сразу запретил себе кричать. Люди, которые работают там по многу лет, к сожалению, уже сорвались и по-другому не разговаривают, могут и матом, — говорит он. — В системе не принято по-человечески относиться к детям. У нас, например, было принято, что я прихожу на этаж и мы во что-то играем или делаем что-то. От футбола до вязания крючком. И вот как-то раз я принес лото, и воспитательница, женщина в возрасте, говорила, что невозможно их заставить, они не будут играть в лото, мы, мол, пробовали, но ничего не получилось. Но их как раз не надо заставлять, когда это просто интересное дело, — мы садились и играли, в том числе старшие, здоровые лоси, которые уже не первый раз возвращаются в спецшколу, с удовольствием играли в это лото».
Саша считает, что если разговаривать с подростками и интересоваться ими, многим можно помочь, но разговаривать с ними просто некому: сотрудников детдомов, спецшкол и системы образования просто не хватает, да и из тех, кто есть, многие давно выгорели. «Если честно, я уже даже думал, что, может, пионерия помогла бы или что-то вроде нее, — рассуждает он. — Конечно, много минусов, вроде идеологии, но хотя бы дети были не брошены».
Иллюстрации: Анна Лукьянова
