Фонд называется СПИД.ЦЕНТР, потому что он вырос из проекта, а проект вырос из сайта Московского областного центра по борьбе со СПИДом, который мы делали, надеясь, что этот сайт привлечет внимание властей Российской Федерации и Подмосковья к проблемам этого маленького центра, который располагался тогда в 420 квадратных метрах при 37 тыс больных. Подсчитайте, сколько квадратных метров на одного человека. Добавили еще столько же [метров], там расположилась лаборатория, но люди как стояли, как сельди в бочке, так и стоят.
Тем не менее, внимание властей мы каким-то образом привлекли. Власти поддерживают нас, например, в наших профилактических кампаниях. Вот уже третий год мы делаем ее для Московской области. Сейчас я опубликовал кампанию, которая называется "Не бойся говорить и жить", где снялись люди с открытым статусом – телеведущий Павел Лобков, активистка Мария Годлевская, психолог Светлана Изамбаева. Все со своими семьями. Это, так сказать, продолжение нашего "зонтичного бренда", который называется "Не бойся". Вся профилактическая кампания нашего фонда и совместных проектов, например с телеканалом “Дождь”, построена на этом слогане. В прошлом году мы делали по заказу правительства Московской области кампанию под названием "Не бойся, мы с тобой" где снимался российский поп-певец Стас Костюшкин с его беременной женой Юлией и его сыном, это была кампания про то, что можно при наличии ВИЧ-инфекции рожать здоровых детей.
Вся наша кампания, что бы мы ни делали, направлена на дестигматизацию людей, которые живут в России и вообще дестигматизацию ВИЧ как проблемы. То есть мы боремся с дискриминацией, с тем, что людей, живущих с ВИЧ, считают заразными, грязными и "сами виноватыми".
Так это все продолжается – стигматизация и дискриминация?
Стигматизация и дискриминация продолжается везде, в этом смысле Россия не является уникальной страной. В США она тоже продолжается и в Великобритании она продолжается. Люди по всему миру боятся других, боятся меньшинства и тем более боятся меньшинства, от которого они могут подхватить какую-то заразу. Ничего в этом удивительного и странного нет. Просто цивилизованное общество делает довольно много для того, чтобы бороться с этими страхами. И мы здесь, в России, боремся с этими страхами, мы, я считаю, находимся в абсолютном авангарде этой борьбы, относительно того, что сейчас в профилактических и рекламных кампаниях относительно ВИЧ/СПИДа в России происходит.
Я не вижу какой-то специальной проблемы. Здесь в России стигматизация есть, я вижу, что есть усилия государства, направленные на то, чтобы с этой стигмой бороться. Государство приветствует каминг-ауты людей, которые живут с ВИЧ, видите, государство оплачивает даже рекламные кампании. Вся наша рекламная кампания и в прошлом году, и в позапрошлом году, и в этому году оплачена правительством Московской области. Мы за это очень благодарны и губернатору Московской области, и вице-губернатору Московской области, которые курируют эти вопросы.
Бытует мнение, что на профилактику в России выделяется не так много средств, как нужно было бы. На лечение – да, на диагностику – да, а вот с профилактикой не очень хорошо обстоит дело. Что вы думаете по этому поводу?
Правильно, с профилактикой действительно дела обстоят чудовищно, потому что русские власти не умеют эту профилактику вести, потому что русские власти считают, что проще и правильнее, например, разместить ТВ-рекламу за 200 млн. рублей, чем потратить 200 млн. рублей на некоммерческие организации, которые работают с уязвимыми группами. Власти считают, что надо пропагандировать крепкую семью и верность вместо того, чтобы наконец разрешить заместительную терапию и оплачивать программы по снижению вреда для наркопотребителей.
Русские власти вообще не очень понимают, что такое профилактика в сфере ВИЧ/СПИДа. Говорить им про три степени и стадии этой профилактики вообще бессмысленно. Русские власти и русское общество – относительно не только ВИЧ/СПИДа, а вообще всего – очень неграмотное и абсолютно не обладает никакой экспертной оценкой. В России нет экспертной оценки, в России непонятно, кому верить. То есть условно говоря, власти не понимают, почему верить надо ЮНЭЙДС, а не верить, например, депутату Московской городской думы Стебенковой. Просто потому, что в России отсутствует понятие репутации. В России непонятно, что такое хорошая репутация, а что такое плохая репутация, поэтому отсутствует понятие профессиональной оценки, поэтому так происходит и действительно, совершенно правильно вы сказали, что с профилактикой в России все плохо.
Когда я задала вопрос о стигматизации и дискриминации, хотела уточнить: мы говорим о бытовом уровне? Или присутствует стигматизация, когда ребенок идет в детский сад и выясняется, что у него ВИЧ-статус или когда узнают на работе, что молодые сотрудники живут с ВИЧ?
Это все и есть бытовой уровне на самом деле. Не бытовой уровень, это если президент со сцены во время большой пресс-конференции говорит, что людей с ВИЧ-инфекцией нельзя пускать на работу на кухне, а детей с ВИЧ-инфекцией нельзя отправлять вместе со здоровыми детьми в пионерские лагеря. Вот это не бытовой уровень, а то, о чем вы говорите, бытовой уровень. Он просто на разных стадиях быта присутствует, в разговоре и в конкретных действиях. Я, например, сегодня узнал о том, что была история с одним московским косметическим салоном, где клиенты узнали о том, что мастер-косметолог живет с ВИЧ, и была чудовищная истерика, которую клиенты устроили владелице этого салона, которая посмела такого человека взять. А это ведь очень дорогой салон и это Москва, это клиентки, которые платят много денег и вообще вращаются в высших сферах и подозреваю даже, что большинство своего времени проводят в Лондоне и Монте-Карло.
Конечно, это везде, конечно, там дискуссия на уровне "можно ли отправлять своего здорового ребенка в пионерский лагерь с детьми, которые живут с ВИЧ", это дискуссия, которая ведется очень интеллигентными, хорошими людьми. Я неоднократно читал такие дискуссии в сети. Мы делаем всё для того, чтобы таких дискуссий больше не было. Сейчас наш фонд будет делать все, чтобы этим летом организовать большой выездной пионерский лагерь для детей и подростков, которые живут с ВИЧ и которые не живут с ВИЧ, чтобы их всех объединить. Чтобы дети, которые живут с ВИЧ могли легче принять свой статус, с которым они сталкиваются в период взросления.
Безусловно, стигматизация и непринятие людей, которые живут с ВИЧ, как неприятие вообще любых других людей в России – это важная проблема. Россия – это страна победившего большинства, которое, когда побеждает, всегда чувствует потребность уничтожить меньшинство. Это свойство любого большинства. Люди, которые сейчас проголосовали за Трампа, это люди такого же склада. В России это случилось давно, поэтому любое меньшинство чувствует себя дискриминированным. Кто бы это ни был – люди, живущие с ВИЧ, геи, таджики-мигранты, женщины или инвалиды. Это просто свойственно российскому большинству.
Мы все-таки всячески стараемся доказать этому большинству, что меньшинства имеют право на жизнь и что это самое большинство – оно тоже состоит из разнообразных меньшинств. Даже если ты считаешь себя принадлежащим к большинству, ты в какой-то своей ипостаси являешься меньшинством. Например, ты белый, 40-летний мужчина и у тебя избыточный вес – ты в этом смысле меньшинство, например, у тебя грибок на ногах – ты меньшинство, ты не веришь в Иисуса Христа, а веришь в Магомеда – ты тоже меньшинство.
Вы сказали, что благодарите правительство Московской области. Вас поддерживают? Вашей работе не препятствуют?
Это разные вещи. Вас поддерживают, значит вас поддерживают. Вашей работе не препятствуют, значит вашей работе не препятствуют. Пока нашей работе глобально никто не препятствует, но нам никто не помогает, у нас нет ни копейки государственных денег. Меня в жизни ни разу не позвали ни на государственное собрание, ни на конференцию Светланы Медведевой, ни на конференцию Минздрава. Мы как бы к этому не имеем никакого отношения. Вот эта кампания, про которую я говорю, она производится по заказу Московского областного центра по борьбе со СПИДом, с которым у нас тесные отношения и собственно говоря, фонд наш создан в поддержку этого центра. Конечно никто из руководства для нас специального ничего не сделал. Как проживает эта поликлиника – теперь уже для 40 тыс людей, ведь с каждым годом количество людей, живущих с ВИЧ увеличивается – так и проживет она в полуподвальном помещении в 400-х метрах. Ничего не изменилось. Это вот такие обстоятельства.
Вы сейчас упомянули общероссийскую акцию, которая началась в понедельник. Там вообще представители гражданского общества присутствуют? Приглашены?
Честно говоря, я не могу ответить на этот вопрос, потому что я не приглашен. Я там не был, я не знаю, кто там есть, а кого нет. Меня никуда не звали. Вот никуда. В данной ситуации я могу говорить лично за себя. Лично меня не звали ни на одно мероприятие этой акции никогда, лично меня не звали ни на один эфир, оплаченный Минздравом. Более того, я не знаю, что такое гражданское общество применительно к Российской Федерации.
Неправительственные организации
Ну, наверное, там есть какие-то представители некоммерческих организаций
Давайте поговорим теперь об особенностях российской эпидемии ВИЧ. Официальные цифры расходятся даже с теми оценками, которые дает Вадим Покровский, например, они несколько меньше. С вашей точки зрения – вы наблюдаете, вы во всем этом вертитесь, крутитесь – как бы вы оценили масштабы?
Во-первых, Вадим Покровский дает официальные цифры. Просто есть цифры Роспотребнадзора и Минздава. Это две организации, которые, казалось бы, должны заниматься одним общим делом, при этом они дают разную статистику и это само по себе внушает некоторую настороженность относительного того, что вообще государство может сделать относительно борьбы со СПИДом, если государство внутри самого себя не может даже договориться о статистике. Вне всякого сомнения, нужно верить не Роспотребнадзору и не Минздраву, а верить надо ЮНЭЙДС, у которого есть специальные алгоритмы: как считаются эпидемиологические факторы, в частности, фактор незнания о собственно ВИЧ-статусе, что очень важно.
Например, Минздрав рапортует о том, что у нас в этому году было 30 млн. тестов, при этом 30 млн. тестов – это всего лишь 20% охвата, 20% от тестирования. Это не означает, что 30 млн. человек сдали тест, это значит, что сделано 30 млн. тестов, соответственно 110 млн. тестов не сданы и какое-то количество людей, довольно большое, не знает о своем статусе. ЮНЭЙДС, а я склонен верить организации, которая все-таки остановила эпидемию в Африке, их алгоритм – о чем мне говорил Винней Салдана – говорит о том, что сейчас, на конец 2016 года, в России живет где-то от 1 млн 350 тыс. до 1 млн 550 тыс. людей с ВИЧ. Живет! А не когда-то умерло от ВИЧ. Это 1% населения, чуть больше. Я склонен верить таким цифрам. Такие цифры при таком незнании и наплевательском отношении к лечению и профилактике, а также к заместительной терапии. Я уверен, что цифра 2 млн будет достигнута к 2018 году, прямо к пятому сроку Владимира Путина. В России будет жить уже 2 млн людей с ВИЧ.
Что должно произойти, чтобы российские власти прислушались к рекомендациям ВОЗ и посмотрели на опыт других стран, которым удалось купировать эпидемию ВИЧ? Заместительная терапия и т.д.
Я не могу ответить на этот вопрос. Казалось бы, что уже все произошло, что все это случилось. Как любой нормальный человек, я не могу ответить на вопрос, почему люди лечат жар и головную боль не аспирином, а приковыванием человека к батарее. Мне непонятно. У меня нет никакого научного объяснения этому. Все начальники – от руководителей здравоохранения, до руководителей органов внутренних дел – против заместительное терапии, против того, чтобы они под собственным контролем выдавали "социальный" опиат человеку вместо того, чтобы человек употребял криминальный героин. Мне непонятно, почему эти люди делают всё для того, чтобы в России было больше героина и меньше контролируемых медицинских наркотиков. Но это специфика России. Россия – она вообще против человеческих подходов. И как только какое-то мировое большинство начинает голосовать против человеческих подходов, Россия радуется и показывает пальцем “вот посмотрите весь мир с ними”. Я не являюсь экспертом коллективного бессознательного, почему так происходит.
