Реабилитация строгого режима

Центр «Герда» расположен в Татарстане, впрочем, будущих пациентов родители привозят сюда со всей страны. Как указано на сайте, организация занимается реабилитацией страдающих наркоманией, алкоголизмом, игроманией и токсикоманией девиантных подростков в возрасте от 10 до 18 лет.

Реклама гласит: «Поможем ребенку, оказавшемуся в трудной жизненной ситуации». И тут же перечисляет симптомы: «Находится в странном состоянии, как будто „под чем-то“? Постоянно сидит за компьютером? Не хочет учиться, отбился от рук? Попал в плохую компанию?». Если что-то совпало: «Немедленно звоните!»

Как только мы набираем указанный номер и представляемся матерью проблемного подростка, не задав никаких дополнительных вопросов, сотрудники предлагают привозить его немедленно и подписывать договор. Без дополнительных консультаций или промедлений. Плата за первый и последний месяц — по 70 000 рублей.

Наша героиня, Вероника, попала сюда именно так. В «Герду» ее отправила мать. Причины были самые серьезные: как минимум селфхарм, то есть преднамеренное повреждение своего тела (например, порезы или расцарапывание кожи) по психологическим причинам. Чаще всего за селфхармом стоят не суицидальные намерения, а желание избавиться от душевной боли, страха, злости.

Когда она разговаривает, жестикулируя, из-под рукавов свитера и сейчас видны шрамы. Веронике «лечение», по ее словам, не помогло: вернувшись из центра, она, как сама признается, «снова начала резаться».

Стройная. Синие волосы. Сейчас ей 16, учится в 10 классе. Ночами, по собственным словам, решает задачи по математике, чтобы наверстать отставание.

Проблемы с учебой начались как раз после посещения центра, в котором она провела девять месяцев. Школьные предметы там преподавали два часа в день. Впрочем, центр и не претендует на успехи в подготовке к ЕГЭ. Задача у него совсем иная.

«Красные» против «зеленых»

У центра два корпуса — женский и мужской. В каждом постоянно пребывает по 20—30 человек, в том числе реабилитанты, консультанты, сотрудники центра, психолог и фельдшер. Как рассказывают бывшие воспитанники, работа построена наподобие 12-шаговой системы — той, что применяется при реабилитации нарко- и алкозависимых, но с существенными особенностями.

Условия весьма строгие: дети сами убирают в общежитии и помогают готовить на кухне. Прогулки разрешены не более 15 минут в день и только на огороженной территории. Мобильные телефоны отбирают, доступа в интернет, как и любой другой связи с внешним миром, — нет.

Сообщать о травмирующих событиях в семье пациентам строго запрещено. Звонки родителям — раз в неделю в присутствии консультантов, личное общение — тоже только под контролем сотрудников, строго раз в месяц.

Главная задача такого «карантина» — вырвать ребенка из вредного окружения, как объясняют сотрудники центра. Именно поэтому забирать раньше времени реабилитантов не рекомендуется: «Это только повредит ему и может спровоцировать рецидив».

По замыслу авторов методики, посредством последовательного выполнения «заданий», придуманных педагогами, подросток должен проанализировать «прошлую жизнь» и переосмыслить опасное поведение. Чтобы больше к нему не вернуться.

Среди воспитанников строгая иерархия: позиция каждого обозначается цветом платка, повязанного ему на шею: красный носят доверенные лица консультантов, то есть младшего педагогического состава, набранного, как правило, из бывших выпускников центра. Желтый платок — привилегированные реабилитанты, своего рода «отличники». «Зеленый» — все остальные.

«Красные» и «желтые» выполняют самую чистую работу и обязаны следить за другими воспитанниками. «Зеленые» — самую грязную. Вне зависимости от цвета платка, обязанность писать дневники (их потом сдают на вычитку консультантам) и «стучать», как выражается Вероника, на других реабилитантов — общие.

«На утренний терапевтический сеанс мы должны были принести минимум четыре информации о других реабилитирующихся: две негативные и две позитивные, — рассказывает Вероника. — Причем негативной информацией могло быть практически все: зашла с распущенными волосами, отказалась называть свою группу „семьей“, не убрала стул».

От «веревки» до «физики»

Любое нарушение режима, принятого в «Герде», чревато «последствиями», то есть наказанием. «Последствия» за каждую провинность свои. Самое безобидное: многократно переписать дисциплинарный текст, начало которого многие воспитанники помнят наизусть и годы спустя: «Безответственность — это наплевательство, личностная позиция, которая предполагает отсутствие задач и обязательств, неумение и нежелание отвечать за последствия собственных действий. Безответственный человек — это ребенок, привыкший к тому, что все будет происходить само собой…»

Вроде пустяк, но наказание может длиться целый день, как говорит Вероника. «У нас по три раза заканчивались ручки, — вспоминает она теперь. — Писали без перерыва, даже в туалет не выпускали».

Последствие построже — «физика», то есть выполнение физических упражнений. Отжиманий или приседаний. Их можно получить как индивидуально, так и заодно с компанией: «Один раз было две тысячи физики на всех, и мы делали их до 2 часов ночи», — свидетельствует наша собеседница. И тут же замечает, что самое неприятное — не они, а психологические интервенции вроде «горячего стула» или «информационной группы».

Первый вид «наказания», как расценивает его Вероника, заключается в том, что под присмотром взрослых, зачитав сначала «положительные качества», «провинившемуся», который в это время сидит на отдельном стуле в центре комнаты (оттуда и название), собравшиеся вокруг воспитанники подробно зачитывают его «отрицательные стороны». «И отрицательных, как правило, оказывается раза в три больше».

В случае «интервенционной группы» повторяется все то же самое, но уже без «положительных качеств». Как утверждает девушка, на провинившегося в этом случае можно кричать, материться и даже кидать в него предметы.

Цель обоих мероприятий — максимально взбудоражить психику и дать реабилитанту «обратную связь».

Еще одно наказание — «веревка». В этом случае воспитанника за руку привязывают к другому ребенку так, что они все время должны ходить вместе: и убираться, и выполнять задания. «После того, как я влюбилась в девочку и рассказала об этом другим, меня в наказание поставили вместе с ней „на веревку“, — рассказывает Вероника. — Конечно, после такого мы не общались».

В центре, по ее словам, вообще запрещено устанавливать эмоционально значимые отношения, не то что влюбляться. «Если кто-то из соглядатаев замечал, что у ребят завязывается дружба, им могут запретить подходить друг к другу ближе, чем на три метра: „А то слишком часто разговаривают“», — говорит бывшая пациентка.

Проработка для несогласных

«Все задания в центре направлены на то, чтобы человека унизить. В тесте на СОЖ — «саморазрушающий образ жизни» — есть вопрос, были ли в наших семьях родственники с подобным образом жизни. Мне пришлось наврать про дядю-алкоголика, чтобы отстали. Потому что тем, кто врать не хочет, консультанты говорят: «Не обманывай, были у тебя такие, ты в них именно и пошла!». И заставляют писать, — жалуется Вероника. — Если упоминаешь друзей, нужно обязательно говорить, что они тебя использовали, чтобы получить деньги. Такого, правда, никогда не было, но в конце концов я и сама почти в это поверила», — вспоминает Вероника, нервно улыбаясь в стол.

В итоге первый раз сбежать из центра она попыталась ровно через месяц. С подозрением на вирус папилломы человека девушку отвезли в больницу — и это был шанс.

«Я помню только два момента: как сотрудница держит меня за руку и как я несусь куда-то по другой стороне улицы. Сначала спряталась в гаражах. Казалось, сердце стучит так громко, что его все вокруг слышат. Потом подбежала к людям, которые чинили машину, и сказала, что дома меня избивает отец. Они увидели порезы на руках и дали телефон позвонить маме».

Но попытка бегства закончилась ничем: «Мама обещала, что заберет меня на неделе, если я вернусь обратно, так что я вернулась, и это было ошибкой. В центре я провела еще восемь месяцев», — констатирует воспитанница.

По пути в центр консультанты, по словам Вероники, угрожали приковать девушку наручниками, но обещания так и не сдержали. Ограничились «группой».

«По ходу проработки ребята в меня кинули ручку от окна, ключи и еще какие-то мелочи. Не попали, но даже если бы попали — им за это ничего не было бы, родители приедут нескоро, а к тому моменту заживет, — говорит девушка. — После побега меня привезли к психиатру, который с ними сотрудничает, и он выписал мне таблетки, которые, по идее, должны были меня успокоить: Неулептил и Ламиктал».

Мешок обид

Из медицинского персонала в центре только фельдшер, но рецептурные препараты, в том числе и сильнодействующие, выдаются многим реабилитантам. Порой даже без консультации с врачом.

«Мальчиков тоже „ставили на веревку“, заставляли приседать, отжиматься, Сначала я не мог смириться, меня убивало это отношение. Даже думал сбежать, но потом решил просто отсидеться тихо», — подтверждает слова девушки другой реабилитант. Несмотря на то, что Даниилу всего 15, он выглядит заметно старше своих лет. Худой, модная прическа. В «Герду» загремел из-за употребления наркотиков. Когда в очередной раз в январе 2018 его задержала полиция, родители отправили в центр, где тот пробыл до сентября того же года.

Как и Веронику, родители забрали его из-за школы, не захотели, чтобы тот пропускал учебу.

«По рассказам я понял, что у пацанов было намного жестче, чем у девушек», —объясняет юноша.

Впрочем, отсидеться совсем тихо у него не получилось. Однажды он отказался в очередной раз перемывать кухню, и ему вручили «мешок обид» — это еще одна дисциплинарная мера — три «блина» от штанги по пять килограммов, перевязанные веревкой и скотчем.

«С этими блинами я должен был мыть кухню, но держать мешок в руках было неудобно, и я повязал его на пояс», — вспоминает Даня. Через минуту груз оторвался и упал на ногу, сломав палец. «В больницу меня отвезти никто даже и не подумал, всю ночь не мог спать от боли. Травм у нас такого рода вообще было много, кто-то сломал копчик, кто-то еще что-то. Помощи не оказывают», — утверждает молодой человек.

Татарстанские СМИ уже несколько лет пристально следят за «Гердой». Публикации пары региональных порталов в целом подтверждают рассказы подростков. А сайт «Реальное время» в августе 2018 года сообщал даже о проверках центра, инициированных региональной прокуратурой.

Проверки действительно были, говорит Даниил, но рассказывать правду никто из ребят проверяющим не захотел. Побоялись. При опросах реабилитантов полицией все время присутствовал психолог из центра. «Проверяющим мы сказали, что это самый лучший центр на земле, потому что проверка — она уйдет, а мы-то останемся», — усмехается Даниил.

Шумиха со временем и вправду улеглась, а на сайте change.org даже появилась петиция в поддержку организации со множеством позитивных отзывов о центре. Впрочем, создана она была, возможно, не без участия «консультантов». На yell.org в то же время отзывы не такие комплиментарные, а один из отзывов и вовсе почти полностью повторяет то, что говорили в интервью СПИД.ЦЕНТРу Даниил и Вероника.

Пакет с селедкой

И Даниил, и Вероника рассказывали о девушке, которая пробыла в центре, по их словам, дольше всех: 25 месяцев и 9 дней. Она приехала в 2016 году, когда ей было 15 лет, и уехала лишь в 2018. Зовут ее Софья Горбачева, она подтвердила слова Даниила и Вероники и согласилась рассказать СПИД.ЦЕНТРу свою историю.

СПИД.ЦЕНТР нашел ее и попросил прокомментировать слова собратьев по несчастью. Поскольку из всех ей одной уже есть 18 лет, девушка согласилась рассказать о «Герде» открыто. Не на анонимных условиях. Не скрывая фамилии.

По словам бывшей реабилитантки, многое из того, что описывали ребята, — чистая правда. Собственная ее история даже жестче. И ожидаемо, что история эта — тоже про наказания.

В 2016 в центре еще не было отдельных мужского и женского корпусов. Все жили вместе. Так что в какой-то момент у нее завязались отношения (те самые «эмоционально значимые») с мальчиком. «За это я ходила сутки гуськом, мне нельзя было вставать, чтобы поесть, попить или сходить в туалет. Теперь у меня — может быть, от этого — проблемы с коленями и отекают ноги», — рассказывает девушка. Было и другое наказание. «Меня отвели в баню и облили холодной водой. Пятнадцать ведер медленно вылили прямо на морозе, зимой».

Уже после того случая у девушки таки произошел секс с другим молодым человеком-реабилитантом. О чем немедленно узнали консультанты и пошли на крайние меры: «Мне дали простынь, нитки и сказали сшить костюм проститутки. Потом его торжественно сожгли, — вспоминает София. — Еще я должна была сделать пилотку, в нее положили пакет с протухшей селедкой и заставили, надев его на голову, ходить так неделю».

Впрочем, София считает, что центр действительно помог ей избавиться от зависимостей.

«До него я пила 24 на 7, — говорит она. — Возможно, я так бы и не остановилась, если бы не „Герда“». И добавляет: «Сейчас я совсем не употребляю».

По ее словам, директор центра Люция Равильевна Ибрагимова — «адекватная женщина», а многие тренинги, проводимые в центре, действительно «работают». «Перегибы есть, но в них виноваты в первую очередь консультанты, а не директор», — утверждает она.

Чтобы дать центру возможность прокомментировать рассказы ребят и объясниться с ними публично, на электронную почту Люции Равильевны СПИД.ЦЕНТР заранее выслал расшифровки их интервью и вопросы. Сотрудник заведения, поднявший трубку по номеру, указанному на сайте, представился Александром (фамилию назвать отказался) и подтвердил, что письмо руководство получило и с его содержанием ознакомилось.

Через две недели звонков со стороны редакции и то обещаний дать комментарий, то угроз со стороны центра обратиться к юристам — руководство «Герды» отказалось публично объяснить свои методы и ответить на претензии ребят, проведших в его застенках долгие месяцы.

Дисциплина для взрослых

Многие практики из тех, что описывали воспитанники, считаются стандартными методами работы и применяются повсеместно, как в государственных, так и в частных реабилитационных учреждениях.

Среди них и «публичные» дневники, и «горячий стул», и «интервенции». Консультанты из числа бывших реабилитантов, «карантин», то есть запрет на звонки родителям и интернет, — это, по сути, распространенные приемы. Другое дело, что их место в реабилитационном процессе может быть разным, а применение требует высокой квалификации и личной культуры персонала. Как минимум, чтобы «встряски» не переходили в матерщину и швыряние предметами, а дисциплинарные меры не заканчивались унижением и вульгарщиной с протухшей рыбой в головном уборе.

Мы опросили столичных и провинциальных специалиста, работающих по схожим схемам, и все они, попросив не называть фамилий, сообщили, что у «Герды» действительно неоднозначная репутация.

Руководитель татарстанского фонда «Остров», психолог и член местной общественно-наблюдательной комиссии по соблюдению прав человека Алик Зарипов разделяет мнение коллег. Но готов дать собственное объяснение причин сложившейся ситуации.

«У „Герды“ нет и не было никакой конкретной программы по работе с проблемными подростками. Многие их дисциплинарные практики придуманы не для них, а для наркопотребителей и, как правило, применяются к «непослушным» клиентам, которые открыто или пассивно пытаются сорвать реабилитационный процесс, — объясняет он. — Родители боятся обращаться в государственную службу, чтобы ребенка не «поставили на учет». Вот и появляются коммерческие центры, которые говорят, что помогают девиантным детям, но по факту их методы ограничиваются методами работы со взрослыми наркозависимыми». И добавляет: «У них просто нет опыта работы с детским контингентом».

Зарипов согласен, что во многом «перегибы» на местах могут быть связаны с низкой подготовкой консультантов: «С детьми работать сложно: с их сопротивлением, с их непониманием — отсюда все и выходит. Если простой человек, неподготовленный, сталкивается с трудным подростком, который, может быть, специально его выбешивает, единственное, что он может противопоставить подростковой агрессии, — это наказание. Это единственный инструмент, который доступен его опыту, поскольку в детстве его тоже наказывали. Но применять дисциплинарные меры наотмашь — непрофессионально. Это значит идти на поводу у сложного подростка».

Кроме того, если государственный центр может просто выгнать смутьяна, не желающего жить по правилам, то коммерческий центр имеет одну цель: извлечение прибыли, а стало быть, избавляться от тех ребят, с которыми они работать не умеют, им не с руки. «Вот они и держат их максимально, даже если сами не знают, что с ними делать», — сетует психолог.

Вопрос прозрачности

«Я не верю, что кто-то там искренне хотел нам помочь», — утверждает бывший реабилитант Даниил, хотя и соглашается, что реабилитация в «Герде» приносит пользу «реально отбитым»: «Из тех, что могут достать свой орган и нассать прямо в комнате». Но остальным не советует попадать в застенки ни мужского, ни женского общежития центра.

Отчасти закрытость «Герды» от внешнего наблюдателя и нежелание гласно реагировать на претензии, как кажется, во многом является причиной той «неоднозначной» репутации, которая сложилась вокруг центра.

Олег Зыков, директор Наркологического института здоровья нации, ранее работавший главным детским наркологом Москвы, отказавшись комментировать конкретный кейс, тем не менее согласен, что прозрачность — одно из ключевых качеств хорошего реабилитационного центра. Как взрослого, так и подросткового.

«Как только возникает ситуация скрытности, можно предположить, что есть факты, нарушающие права пациентов, — комментирует он. — Когда центр профессионален в своей деятельности, когда все в нем соответствует нормативной базе и стандартам, он не только ничего не скрывает, он, наоборот, заинтересован, чтобы все знали, что и как он делает».

«Как бы это сурово ни звучало, любое закрытое пространство потенциально может стать местом насилия — психологического или сексуального. Я знаю случаи насилия в закрытых школах-пансионах, которые называют элитными, в военных училищах, тут то же самое», — подчеркивает эксперт.

По его словам, работа и взрослых, и детских реабилитационных центров сейчас в России регулируется на законодательном уровне довольно плохо, и поэтому хорошо было бы выработать нормативы общественного контроля за такими учреждениями. Одной из их форм могла бы стать деятельность саморегулирующихся организаций, которые могли бы выполнять добровольные проверки центров на соответствие их работы национальным стандартам.