«Мой ребенок в курсе моей жизни и знает, кто такие секс-работницы»

Формально этот текст — не что иное, как интервью с проституткой. Но это слово на букву «п» приличные люди не употребляют. Правильно говорить — «секс-работница», если мы отказываемся от осуждения самого феномена, или «проституированная женщина», если феномен категорически не приемлем. 

Право выбирать лексику в данном случае мы оставляем за героиней. Формулировать собственный опыт она может тем способом, каким считает нужным, ведь именно она — его носитель. 

Мы, не имея возможности проверить упоминаемые ею факты, верим нашей героине на слово. В данной беседе нет попытки оправдать или осудить кого-либо — это свидетельство с той стороны, на которой ни нам, ни большинству наших читателей не довелось побывать. 
И мы убеждены, что, предоставляя слово тому, чей голос принято в лучшем случае игнорировать, мы поступаем правильно.

***

Моей собеседнице 29 лет, 12 из них она занимается секс-работой. Агрессивный макияж, глубокое декольте, джинсы-варенки, на шее чокер. С порога объясняет, что приехала на встречу после работы: «А в жизни я вообще не крашусь». Говорит жестикулируя. Большие глаза, высокий голос, Алиса плавно залезает на диван, поджимая ноги.

Мы сидим в полуподвальном помещении низкопорогового пункта «π5», это в самом центре Петербурга. Здесь секс-работницам помогают сотрудники фонда «Серебряная роза», ежедневно проходят группы для людей, живущих с ВИЧ, тестирование.

Между нами низкий черный стол из Икеи, под ногами — детский ковер с нарисованной дорогой и светофорами, на стенах футболки, принт на первой утверждает: «Каждый день мы делаем мир лучше», на второй, рядом с портретами сотрудников «Розы»: «We are part of the solution. Sex workers».

***

— Давайте с самого начала. Как вы пришли в секс-индустрию?

— Какой-то особенной причины не было: искала работу и нашла. Ну, вот как человек ищет быстрый заработок, и я так же. Хотела свободный график, чтобы было не слишком напряжно и чтобы зарплата не раз в месяц. В 2007 году устроилась и до сих пор работаю.

— Вам было 17. А кем мечтали стать?

— Я хотела быть психологом, волонтерила в кризисном центре для детей и подростков, консультировала группы для проблемных, какие-то мероприятия делала. Но в 11-м классе подзабила на учебу и как раз устроилась на секс-работу.

— Так просто?

— Да, подумала, а зачем учиться, если можно работать? Сначала индивидуально: с кем-то встретиться, спонтанно переспать за небольшую сумму денег. Потом официально. Первым клиентом в салоне был француз, мы с ним хорошо время провели, по-английски поболтали, гостиница была приятная на Мойке. Это просто общение с человеком и секс.

— А свой самый первый раз можете вспомнить? Какие мысли тогда крутились?

— Мне было интересно, любопытно. Но если речь о том, что во мне что-то ломалось, какой-то шок, то этого не было.

— Но психологом, как мечтали, уже не стали.

— Ну, психологическая составляющая у секс-работницы тоже большая. Клиенты постоянно рассказывают о своих проблемах, просят совета. Вот сегодня у меня был мужчина, мы с ним два часа разговаривали про Америку. Он все рассказывал про местные законы, менталитет, уклад жизни. Потом три часа с другим обсуждала его проблемы с родственниками. То есть секса там было [всего ничего]. Остальное — разговоры задушевные. И так довольно часто.

— А самой интересно разговоры такие вести?

— Да, вполне. Я могу бесконечно разговаривать, хоть по десять часов, у меня всегда найдется...

— Вы работаете уже давно, не надоело? Уходить не собираетесь?

— Планирую. Года через три-четыре. Буду развиваться в юридической сфере: хочу поступить в ВУЗ на юриста. Я теперь увлеклась правозащитой и такими философскими и этическими вещами... Еще работаю в суде присяжной. Для коллег провожу тренинги по взаимоотношениям с полицейскими — там очень много разных нюансов, но нужно знать скорее практические аспекты, нежели чисто юридические. Жизнь меняется. Раньше секс-работа была «элитарной профессией» с хорошим доходом, никаких ментов, не было ощущения, что занимаешься чем-то криминальным, незаконным. А сейчас салон в каждом доме, заработки очень низкие, и перспектив финансовых нет. Если бы индексировалась зарплата, [повышался] ценник, возможно, я бы не думала идти учиться.

— Вы в профессии, получается, уже 12 лет. Что еще изменилось за эти годы?

— Люди стали жадные. Деньги считают.

— Это как?

— Это из-за экономических причин. Раньше был такой отголосок 90-х: побольше заработал — побольше и отдохнул. Сейчас уже не так. Приехали узбечки, снизили цены, наоткрывали кучу салонов. Если раньше все знакомые были, то сейчас я только десятую часть хозяев знаю.

Да и качество самой секс-работы упало: раньше этим занимались молодые, красивые, ухоженные, а сейчас вообще все подряд. Абсолютно любая может пойти в секс-индустрию и в 50 лет, и в 60 лет, и 100-килограммовая, и с псориазом по всему телу. Плюс прессинг со стороны правоохранительных органов усилился. Это постоянный стресс. Только и думаешь, что придет кто-нибудь и будет снова кошмарить, громить, издеваться.

— А зарабатывает секс-работница сколько?

Тысяч 100-150 рублей. А можно и 50 тысяч, если лениться и рожи корчить, хамить клиентам, быть проблемной такой женщиной. Но эти 100 тысяч не окупают рисков. У нас салон недорогой, к нам ходят в основном пролетарии, хотя бывают и солидные мужчины. Я работаю две ночи через одну, где-то 17 смен в месяц получается. Мне достаточно. Не хочу упахиваться. Кроме того, у меня все есть — купила две квартиры, и, в принципе, глобальных материальных целей сейчас нет.

— А какие расценки?

— Час — 2000 рублей, если в салоне. На выезде 3000. Если дольше чем час, то идут скидки: 3500 за два часа в салоне, на выезде — 4500. Это если говорить о классике, грубо говоря, рабоче-крестьянский секс: шаг влево, шаг вправо — доплата. И в презервативе.

— А без презерватива часто просят?

— Да. Каждый хочет, но хотеть не вредно. Я не соглашаюсь без. Потому что думают они членом, а не мозгом. Видимо, когда член встает, мозг отключается.

— Предположим. Хотя звучит, конечно, несколько обидно.

— А мне не обидно видеть, что женщины на это все ведутся? К тому же для женщины гораздо больше последствий. Она ведь и забеременеть может в конце концов. Мужчине что? Кончил и ушел. А женщине потом разгребать.

— Как устроен день секс-работницы?

Прихожу в салон, переодеваюсь, крашусь, болтаю с коллегами, пью зеленый чай. Потом приходят клиенты, выбирают, иду с ними, общаюсь, веду в душ, обсуждаю, что они хотят, как-то провожу время.

Когда время заканчивается — провожаю домой. Может, отправляюсь на выезд: в сауну, квартиру, загородный дом. Куда угодно. Я и в фуры иногда езжу, но всегда выбираю сама, куда поеду, а куда — нет. Это принципиально.

Например, один раз меня звали в военную часть, но я отказалась. Опасно — там куча голодных мужиков. А в пожарной части была, там очень даже гостеприимно приняли, уютно, посидела в машинах разных. То есть постоянно какие-то приключения.

— И все-таки в секс-индустрию приходят от безысходности? Когда физически нет денег, а нужно срочно где-то их взять? Или что?

— Кто не готов идти в секс-работу, тот не пойдет, какая бы нужда ни была. Женщина пойдет мыть полы и унитазы в Макдональдс, но не станет заниматься сексом за деньги. Если у нее твердые моральные принципы.

Да и какая нужда сейчас? У нас не война, не 90-е, в стране достаточно неплохая социалка, работают все эти службы — есть алименты, суды. Я слабо представляю, что сейчас в Питере кто-то может просто умереть с голоду.

— То есть все-таки личный выбор?

— Конечно, личный выбор. Кому-то подходит, а кому-то нет. А ты думаешь, это типа «общество толкает на панель»?

— Да.

— Я не понимаю, каким образом… У нас можно много чего добиться, можно бизнес открыть.

— А если детей кормить нечем? Кредиты висят?

— Это же ответственность. Надо думать, прежде чем детей заводить, чем их кормить? Что будет, если муж умрет или уйдет? Как-то свои силы рассчитывать. Вот у меня коллега — у нее шесть детей, но я как-то не знаю, как к этому относиться. У меня сын — и я сейчас бы не хотела заводить детей, потому что не вытягиваю, одного — и то еле-еле. И речь не о деньгах, а морально — с детьми же надо время проводить, воспитывать их. У меня нет таких человеческих ресурсов.

— Сколько вашему сыну лет?

— Девять.

— Вы рассказывали ему, кем работаете?

— Я такое слышу иногда: «Вот ваши дети про вас узнают». Но мой ребенок прекрасно знает, кто такие секс-работницы, он в курсе моей жизни. Ну, без каких-то нюансов, но, например, после того, как нас менты брали, я могу прийти и рассказать: «В обезьяннике сидела сегодня ночью».

И он это тоже воспринимает как часть жизни, не видит в этом какой-то маргинальности, наоборот, может своим одноклассникам рассказать: «Моя мама в обезьяннике сидела этой ночью». И им это прикольно.

Сын знает, что я работаю в «Серебряной Розе», я рассказываю ему про свои достижения, и я уверена, что он никогда мне не скажет: «Ой, мам, ты работала проституткой! Это же травма на всю жизнь, теперь мне к психотерапевту пять лет ходить, чтобы от этого как-то избавиться».

— А у многих секс-работниц есть дети?

— Практически у всех есть. У девяти из десяти.

— Ваши родители и близкие знают про вашу работу?

— У меня нет родителей, а близкие знают. Мой старший брат — доктор наук. Он широких взглядов и всегда меня поддерживает, а младший — уважает мою позицию, знает, куда звонить, если меня задержат, и я могу рассчитывать на поддержку с его стороны.

— А отношения у вас сейчас есть с кем-то? И вообще секса хочется с любимым человеком или хватает на работе?

— Нет, не хочется, мне это неинтересно, устала. А секса, да, хватает на работе. К тому же у меня профессиональная деформация, не очень понимаю, как вообще в обычной жизни это все происходит. То есть на работе есть договор: ему от меня нужен секс, а мне от него деньги. Бордель контролирует выполнение обязательств. А в жизни такого нет. Непонятно, как себя вести, как поступать? Отношения — боль. Зачем отношения? Для чего их вообще заводить?

— Ну, бывает же любовь, чувства.

— У меня прагматичный взгляд на мир. Да и репутация испорчена… В идеале, конечно, я представляю себя с человеком асоциальным, но успешным, чтобы он меня мог принять такой, какая я есть. Потому что это большая часть моей жизни. Двенадцать лет.

— А с клиентами когда-нибудь отношения были?

— Любовных — нет. Но бывают, что заводятся хорошие дружеские отношения с клиентами. С теми, которые по многу лет ходят. Мы можем пойти погулять, сходить куда-то именно как друзья.

— А они сами в вас влюблялись?

— Влюблялись, но я держу дистанцию. Мне этого не надо, не хочу ответственность за чужие чувства нести.

— Ответственность?

— Мне было бы некомфортно знать, что в меня кто-то влюблен. Влюбленность подразумевает какой-то контроль: писать какие-то смски, звонки — я не люблю всего, что мою свободу ограничивает. «С кем была, где ходила?» Я вообще боюсь контроля. Но и сама другим свободу никогда не ограничиваю.

— Когда с клиентами занимаетесь сексом, испытываете удовольствие?

— Да, вполне. Бывает настроение сексуальное, и тогда вполне может быть. У меня как-то был порноактер итальянский, мне очень понравилось, это было очень профессионально, до сих пор помню. Мне и самой предлагали сниматься в порно, но я не согласилась. В интернете ведь все останется, а может, через 20 лет я уже не захочу все это видеть и вспоминать.

— Вы сказали про свою испорченную репутацию, но кто и как может узнать про вашу работу?

— Какие-то косвенные знакомые в курсе, ко мне ходят соседи по району, где я живу. Я с этими людьми по одним улицам хожу, на одних остановках сижу, в одних маршрутках езжу.

— Как реагируете, когда встречаетесь на улице?

— А я по сторонам не смотрю, погружаюсь в свои мысли. Если скажут: «Привет», — я скажу: «Привет, приходи в гости завтра к десяти».

— А объясняют, почему приходят именно к вам? Секс можно же и бесплатно найти.

— Потому что чего-то им не хватает. Кто приходит с радости, кто с горя, кто от скуки, у кого-то «извращения». Кому-то надо поговорить, кому-то выпить, кому-то поваляться-пообниматься. Например, у меня есть клиенты, которые меня просто спать с собой берут — одному не спится, я приеду, посплю — и хорошо. Тысяча причин, у каждого своя.

В салоне ты просто можешь быть собой, не стесняться своих тараканов, с тобой всегда будут более-менее тактично себя вести. Вообще это безопасное место для мужчины, и они это ценят.

— Безопасное место для мужчин, а для женщин?

— Риск насилия не такой уж и большой. Это редко происходит. Я уверена, что в обычной жизни или в семье столкнуться с насилием можно гораздо чаще. За 12 лет меня ни разу не изнасиловали, но избивали и нападали — это было. Есть моменты, которые невозможно контролировать. Например, клиент приходит адекватный, потом что-нибудь примет, и его перекроет. Выезды могут быть опасные.

—Разбои и грабежи?

— Да. Во время одного налета я спала, меня выволокли прямо с кровати, я сперва ничего даже не поняла. Когда осознала, что налет, то успокоилась. Бывает. Но это бандиты, с ними ведь любой человек может столкнуться.

Однажды пришел такой интеллигентный «налетчик», сказал: «Будьте так любезны, лягте мордой в пол». Мы и легли. А они в это время трясли наши кошельки. Как-то раз меня побили прямо в сауне. Бандиты, они там отдохнули, и решили гоп-стоп сделать. Не так давно мужик на меня с ножом бросался, пытался без презика трахнуть, но он от меня тоже люлей получил.

— А что с депрессиями и вообще психическим здоровьем?

— Думаю, что депрессий у нас не больше, чем на других работах. Она же не особо от работы зависит, а от внутреннего состояния. Вот у меня клиническая депрессия, но работа никакого совершенно отношения к ней не имеет — это химические связи в голове подразболтались. Не думаю, что среди секс-работниц депрессий больше, чем у кассирш в «Пятерочке».

— Расскажите еще про клиентов.

— Ко мне вот приходил недавно парализованный мальчик на коляске с ДЦП. Я совершенно нормально к этому отношусь, считаю, что если есть член — можно работать. Еще ко мне приходил клиент без руки, он этого очень стеснялся. Но я нашла с ним общий язык. Был еще мужик с гниющей ногой, он диабетом болеет, и ногу у него скоро ампутируют. И вот перед тем как ее ампутируют, он хочет нагуляться. Вел себя как-то очень вызывающе, говорит, мол, «развращай меня». А я смотрю и думаю: «В больничку тебе надо, ногу лечить. Какой разврат — не об этом надо думать, а как бы не помереть вообще».

— Как вы проводите свободное время?

— Я увлекаюсь модой, даже пыталась учиться на дизайнера. Очень люблю японскую моду и графику. Раньше даже переводила графические новеллы.

— А кино, книги любимые?

— Корейское кино люблю, например, оно красивое. Маленькая страна, там, наверное, один на всю Корею оператор, который офигенно снимает. Актеры переигрывают на всю катушку, но все равно смотрится очень натурально, фильмы очень эмоциональные. Из наших нравится Валерия Гай Германика. Сейчас хочу посмотреть фильм, читала про него недавно, про партнера для инвалидов, кажется, «Суррогат» называется. Это про женщину, которая с инвалидами занимается сексом, такая социальная поддержка.

— То есть любите артхаус?

— На самом деле, люблю разные вещи, совершенно разные, лишь бы цепляло.

— А мечтаете о чем? Чего бы хотелось прямо сейчас?

— На Тибет хочу съездить, в Японию. Материальных мечт сейчас нет.