«Каждые 12 минут». Что происходит с суицидами в России?

Егору было 33, когда он впервые пытался покончить с собой. Все шло вроде хорошо: активная жизнь, много общения, куча проектов. Но внезапно он выпал на несколько недель из жизни. Сперва появилось нарастающее чувство вины, следом чувство безысходности и мысли, что ничего не получается. 

«Мне казалось, что у меня нет чувств к жене, что я веду не ту жизнь, которую хотел бы, что делаю людей несчастными, — вспоминает он. — Потом выяснилось, что мне только казалось. Сейчас я понимаю, что все проблемы были решаемыми и вовсе не стоит из-за них умирать. Но тогда я думал, что это единственный выход».

Егор вынашивал план несколько дней. Когда никого не было дома, он попытался повеситься. Не получилось. Вторая попытка тоже оказалась неудачной: «Подумал: „Блин, раз не получается, надо жить“».

Егор стал искать, за что зацепиться, что дорого. Ничего не нашел и пошел к психотерапевту. Тот диагностировал у него биполярное аффективное расстройство, прописал лекарства и помог осознать, что мысли о смерти и чувство безысходности — проявления его болезни. «Легче, когда понимаешь, что не все так безнадежно, а просто болячка такая», — объясняет Егор. После этого у него все-таки случилась третья попытка самоубийства, но родственники успели его спасти.

Мысли о суициде появляются у Егора до сих пор, но ему сложно о них рассказывать: «Если сказать кому-то, клеймо поставят, что ты ненормальный какой-то». Несмотря на депрессию, он сотрудничает с группами «Психоактивно» и «Биполярники», помогает организовывать соревнования по автомобильному спорту — чтобы чувствовать себя нужным и помогать другим.

Третье место в мире

В начала сентября Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) опубликовала глобальный доклад о самоубийствах. По их расчетам вышло, что ежегодно происходит около 800 тысяч суицидов. Среднемировая смертность в результате самоубийств — 10,5 случаев на 100 тысяч человек, а Россия занимает третье место в мире по этому показателю — 26,5 случая. Впереди нас только Лесото (28,9) и Гайана (30,2). По оценкам ВОЗ, в 2016 году с собой покончили около 45 тысяч россиян. Каждые 12 минут в нашей стране кто-то совершает самоубийство. При этом данные не учитывают «неудачные» попытки свести счеты с жизнью, когда человека спасли.

Цифры из доклада ВОЗ значительно отличаются от официальной российской статистики: 45 тысяч смертей против 23 тысяч (по Росстату). Разница — в способах подсчета. В отличие от Федеральной службы госстатистики, доклад ВОЗ построен на глобальных оценках здравоохранения и использует специальные методы, основанные на данных официальной статистики по смертности в стране. «ВОЗ применяет такой способ расчета числа умерших в результате суицида, потому что Россия предоставляет в организацию данные по смертности в стране, но без детального уточнения причин смерти», — объясняет Ильнур Аминов, аналитик Института демографии НИУ ВШЭ.

Большой вопрос, можно ли доверять подсчетам Росстата, считает эксперт: параллельно со снижением смертности от самоубийств в России они демонстрируют высокий уровень смертности от повреждений с неопределенными намерениями (ПНН), когда судмедэксперт не может точно установить причину смерти. На общероссийском уровне ПНН превышают самоубийства как причина смерти. В ряде регионов их количество достигает гигантского масштаба: например, в 2018 году смертность от ПНН в Хабаровском крае превысила смертность от суицидов в 73,7 раза, говорит Аминов. Всего же, по данным Росстата, в 2018 году в России 42 657 человек умерли от «повреждений с неопределенными намерениями».

Следовательно, если статистика не учитывает большую часть суицидов, едва ли ее можно считать качественной. Причем, даже если опираться на официальные российские цифры, ситуация все равно «очень сложная», подчеркивает Аминов.

Евгений Касьянов, психиатр из Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева, связывает высокое число самоубийств с последствиями распада СССР, кризисом 90-х и высоким потреблением алкоголя на душу населения: «С 1985 года количество самоубийств росло и достигло пика к концу 90-х и началу нулевых, потом постепенно снижалось. Поэтому в России экономические и политические факторы — основные. У нас достаточно бедные люди, а молодежь растет в очень тяжелых условиях, не видит перспектив и увлекается алкоголем. Все это повышает риск суицида».

Его коллега, Дмитрий Фролов из Mental Health Center, считает, что большое число самоубийств в России также связано с системными проблемами психиатрической помощи: специалистов не хватает, а те, что есть, недостаточно хорошо обучены. «Психиатрия и психология у нас в зачаточном состоянии, — подчеркивает он. — И отсутствует культура обращения за психологической и психиатрической помощью, потому что нет нормальной системы».

Факторы уязвимости

Тем не менее суицидальный риск неоднороден у разных групп людей. Так, Касьянов среди главных факторов отмечает мужской пол, молодой возраст (от 15 до 29 лет), наличие алкогольной и наркотической зависимости или психического расстройства. Эксперты считают, что повышенный риск у мужчин связан с их образом в обществе: они должны быть сильными и успешными, при этом не проявлять эмоций и переживаний. К тому же мужчины реже обращаются за психологической помощью к специалистам, чаще — к алкоголю. Для России, страны с консервативными и «традиционными» ценностями, эта проблема особенно актуальна.

Ильнур Аминов отмечает, что среди четырех социально-демографических групп (городские и сельские мужчины, городские и сельские женщины) больше всего самоубийствам подвержены сельские мужчины. «На протяжении 1989–2018 годов самый высокий уровень самоубийств наблюдается среди мужчин, проживающих в сельской местности, — говорит он. — В 2017 году в 60 из 85 российских регионов среди этой группы наблюдался очень высокий уровень суицидов». Эксперт предполагает, что это связано с высоким уровнем безработицы среди сельского населения, которая в сочетании с традиционным образом «добытчика» ставит мужчин в крайне тяжелое положение.

Среди людей с психическими расстройствами особенно уязвимы те, у кого рекуррентное депрессивное и биполярное аффективное расстройства, а также пограничное расстройство личности. Но само наличие диагноза отнюдь не равняется автоматически потенциальной попытке самоубийства. «Причиной могут быть жизненные потрясения, сильные переживания, которые мы не можем однозначно рассматривать как психопатологию, — объясняет Касьянов. — Например, потеря близкого человека».

Кроме того, мировой опыт показывает, что к группе риска также относятся  безработные, онкобольные и люди, испытывающие дискриминацию: заключенные, жертвы насилия, беженцы и мигранты, ВИЧ-положительные и ЛГБТ.

Подростки и риски

У Ани мысли о самоубийстве были с подросткового возраста. Но первую попытку, по ее словам, запустил мощный триггер, который переключил организм в режим самоуничтожения. «Накопились переживания из-за неудач в учебе, работе, спорте, личной жизни. А тут я еще и влюбилась, и мне показалось — только показалось! — что эти чувства не взаимны и что никакого будущего у них нет, — рассказывает девушка. — Эта мысль была невыносима». Аня попыталась отравиться, но ее спасла мама.

Были вторая и третья попытки, все — под влиянием сильного стресса. Каждый раз останавливали друзья. Аня признает, что нужно менять что-то в жизни, но пока не выходит: ее расстраивает нелюбимая работа, в личной жизни творится бардак.

«Пытаюсь себя как-то вытянуть. Единственный адекватный способ, который я нашла, — сублимировать все в творчество. И у меня более-менее получается, — делится Аня. — Меня держит мысль, что, если я умру, мои книги никогда не опубликуют».

Аня говорит уверенно, но, как и Егор, никому не рассказывала о попытках убить себя. В жизни эта тема для нее табу.

Из отчета ВОЗ следует, что во всем мире самоубийство — вторая по распространенности (после ДТП) причина смерти среди молодых людей от 15 до 29 лет. При этом в организации считают, что в России ситуация с подростковыми самоубийствами особенно тяжелая. По данным Следственного комитета РФ, с 2017 по 2018 год их число выросло почти на 14 %. Из-за опасения за жизни детей и якобы существующих в интернете «групп смерти» в 2017 году было введено уголовное наказание за побуждение к самоубийству через интернет.

Однако Аминов убежден, что на самом деле подростки с точки зрения суицидологии — не самая проблемная группа: «Если посмотрим на распределение по возрастам, то увидим, что уровень самоубийств растет по мере увеличения возраста». Он также замечает, что законы, ужесточающие наказание за доведение до самоубийства, не особенно эффективны: лучше предотвращать, чем ужесточать. Да и число смертей из-за «доведения до самоубийства» несопоставимо с числом тех, которые происходят из-за добровольных суицидов.

За «доведение до самоубийства» наказывают по статье 110 УК РФ. По ней судят учителей, родителей, бывших любовников и начальников самоубийц. «Доведением» считаются угрозы, жестокое обращение и систематическое унижение человеческого достоинства, например, травля, в том числе в интернете, избиения и прямые побуждения к суициду.

Каждая проблема кажется концом света

Лена называет себя глупым подростком, который постоянно ругался с мамой: «Сейчас я бы сказала, что это было домашнее насилие, но тогда мне было девять, одиннадцать, тринадцать, и я не знала, что делать, чтобы мама не орала на меня и не била по лицу».

Рассказывает, что пробовала учиться на одни пятерки и держать дом в чистоте, но ничего не помогало: поводом для скандала мог стать даже «не тот тон», которым она отвечала матери. «Все это продолжалось несколько лет, пока я жила с ней, — говорит девушка. — Мне тогда казалось, что это как у Queen: „I sometimes wish I'd never been born at all“ („Иногда мне хочется, чтобы я вообще никогда не рождался“)».

Несколько раз после скандалов у нее были мысли убить себя, но до дела так и не доходило: то подруга звонила, то соседка видела ее состояние и отпаивала чаем.

Легче стало, когда Лена повзрослела и стала жить отдельно. «Когда ты подросток, каждая проблема кажется концом света: тройка в триместре, мама нашла презервативы, поссорилась с подругой, рассталась с мальчиком — все в первый раз и переживается так остро. Никто не говорит, как с этим справляться, не объясняет, что большая часть таких проблем быстро забудется. Поэтому подростки так уязвимы», — объясняет она.

Майя говорит, что во всем виновата ее гендерная дисфория: она привела трансгендерную девушку к депрессии и попытке убить себя. «Сложно понять человеку, который не испытывал такого… — пытается она объяснить свои чувства. — Смотришь в зеркало, и ты внутри девушка, а в отражении — юноша. И это про всю жизнь: ты же и в обществе воспринимаешься не как девушка, и думаешь, что этого никак не исправить».

После каминг-аута от Майи отвернулись друзья и близкие, а во время учебы в педагогическом университете над ней издевались сокурсники-кавказцы: «Как-то на выходе из института они чуть не сбили меня на машине. Это стало последней каплей».

Девушка попыталась отравиться, но ее нашел родственник и откачали врачи в реанимации. Она вспоминает, что долго лежала в больнице и не понимала, что делать с жизнью. Через несколько лет появился человек, который стал ее семьей и помог разобраться с зависимостями, — это позволило справиться с мыслями о смерти.

«Сейчас все неплохо. У меня работа, которую я люблю, окружение, которое я сама выбрала, но дерьма тоже много, — говорит Майя. — Если бы я родилась в обществе, где меня бы принимали и давали поддержку, то не было бы никаких проблем. А когда ты один на один с этим враждебным обществом — это ад».

Нужно менять систему

Несмотря на катастрофически высокую смертность от самоубийств, в России этой проблеме не уделяется должного внимания, считает Ильнур Аминов. При этом государству нужно заниматься суицидами не только из гуманистических позиций, но и из более материальных — по экономическим причинам: каждая смерть — потеря работника. Когда же их много, они бьют по национальной экономике. Ежегодно Евросоюз теряет от 22 до 27 миллиардов евро из-за смертности, вызванной ментальными расстройствами и суицидом. В 2009 году Россия потеряла 145,8 миллиарда  рублей (4,6 миллиарда долларов США).

Все эксперты единогласны: чтобы уменьшить количество самоубийств в России, локальные меры не помогут — нужны системные изменения. Анастасия Петрова, клинический психолог и директор АНО «Партнерство равных», приводит пример рекомендаций по профилактике организации Mental Health Europe, где первый шаг — принятие национальной стратегии по профилактике суицидов. То же самое рекомендует ВОЗ, и 38 стран в мире уже сделали это.

«Второй шаг, — перечисляет она, — повышение осведомленности о суицидах, просвещение в этой области, начиная со школы, и снятие стигмы с тех, кто пытается совершить самоубийство, и с тех, кто живет с психическими особенностями: она мешает обращаться за помощью. Третий — обмен лучшими практиками, потому что в сфере психического здоровья должны принимать участия не только врачи и психологи, но и учителя, и социальные работники. Четвертый — усиление сообществ: в частности финансирование групп взаимопомощи».

Дмитрий Фролов считает, что также необходимо кардинально изменить систему профессиональной подготовки психиатров и психологов: «Психиатров учат по устаревшим учебникам, а психологом может работать вообще любой с высшим образование, за месяц отучившись и получив сертификат. В результате люди приходят к психологу, который даже не спросит про суицид. Даже многие психиатры в России боятся спросить об этом, думают, что о таком не спрашивают. Хотя всегда важно оценить суицидальный риск».

По его мнению, без улучшения экономической ситуации и уменьшения социального неравенства число самоубийств не сократить: если на заводе нет техники безопасности, нет смысла создавать как можно больше врачебных кабинетов, говорит он.

Кроме того, в России до сих пор нет единой службы телефона доверия: есть телефон для детей, подростков и их родителей, для ЛГБТ и онкобольных, для переживших насилие, но нет такого, который был бы ориентирован на всех.

В критических ситуациях обычный россиянин просто не знает, к кому обратиться, подчеркивает Аминов: «Однажды я общался с человеком. Он несколько лет жил в США. Мы с ним разговорились, и он сказал: „В США есть телефон, по которому можно позвонить“. И по памяти мне его назвал. Он не интересуется самоубийствами, просто был мигрантом и пару лет жил в США». Поэтому еще один значимый шаг — создать единый телефон доверия и сделать так, чтобы каждый россиянин знал его наизусть.

Пора перестать бояться психиатров

Но в России есть и хорошие новости. Евгений Касьянов считает, что все больше россиян в трудных ситуациях все-таки идут к специалистам. «У поколения, которое родилось после нулевых, меньше стигмы по отношению к психическим расстройствам, — оптимистично отмечает он. — Они не боятся признавать проблемы и обращаться за помощью. То, что эта тема перестает быть табуированной, из-за активистов, из-за публикаций СМИ, люди перестают бояться психиатров — это уже прорыв».

Большую роль в дестигматизации темы психических расстройств играют сами люди с диагнозами. Они открыто рассказывают о жизни с ментальными болезнями, создают пациентские сообщества и поддерживают друг друга.

«Взаимопомощь особенно эффективна, потому что самая страшная ситуация для человека, которому приходят мысли о самоубийстве, — это изоляция и одиночество, — соглашается с этим Петрова. — Важно, что люди могут найти поддержку, обменяться опытом преодоления этих тяжелых состояний, преодоления мыслей о самоубийстве. Чаще всего человек не может даже ни с кем поговорить. Потому что тот, кто сам не сталкивался с такими проблемами, чаще всего не может понять другого».

Делясь переживаниями, человек может столкнуться с тем, что его не поддержат, а только усугубят его состояние. Если кто-то говорит, что хочет умереть, главное — не обесценивать его проблемы и не проявлять агрессию, а спокойно выслушать и вместе с человеком найти причины, почему ему стоит жить, объясняет Петрова.

«Всегда есть аргументы за то, чтобы уйти из жизни, и за то, чтобы продолжать жить, — инструктирует она. — Держат цели и планы на жизнь, чувство, что жизнь имеет смысл, работа, любимое дело, религиозные убеждения. Еще очень важны близкие люди, понимание, что твоя смерть их огорчит, что ты им нужен. Иногда это могут быть домашние животные». Тому, кто думает о самоубийстве, нужно напомнить, что его жизнь не лишена смысла и ценна — и не осуждать его: ему и так тяжело.