«Не ешь бананы, носи маску, бей китайцев». Откуда берутся фейки про коронавирус и не только?

В России распространяются панические настроения из-за коронавируса. На этой неделе в соцсетях появились фейковые сообщения о якобы уже двадцати тысячах заболевших и что эту информацию скрывают власти. К вечеру 2 марта слух перепостили уже больше 12 тысяч раз. А Владимир Жириновский предложил ввести смертную казнь за распространение фейковых новостей.

Но почему и как создаются фейки? Что толкает людей верить в очевидную байку? Как с этим связаны «эпоха постправды», кризис доверия властям и конспирология? Откуда берутся городские мифы? И как справиться со страхом за себя и своих близких? Чтобы разобраться в этом, «СПИД.ЦЕНТР» поговорил с антропологом и психологами. 

Александра Архипова, антрополог, руководитель группы «Мониторинг актуального фольклора», ИОН РАНХиГС

Последние два месяца мы видим, как разворачивается не только глобальная эпидемия вируса, но и инфодемия — эпидемия слухов и фейков. Как правило, на первом этапе инфодемии возникают вспышки ксенофобии: люди обвиняют китайцев, отказываются общаться с узбеками, казахами. Потом происходит социальная атомизация: по чатам идут советы сидеть дома и никуда не ходить. Затем рождаются и распространяются фейковые тексты про истинных виновных, поиски внешнего врага и способы решения проблемы.

Коронавирус — не первая инфекция, которая вызывает панику и распространение слухов. Была чудовищная паника по поводу атипичной пневмонии — коснулась в основном Канады, США и Китая — паника по поводу свиного гриппа, из-за которой уничтожали целые свиные фермы. 

Под фейкньюз понимают разные типы вымысла. Большая часть — это слухи и городские легенды, в том числе и конспирологические. Они анонимны, передаются от человека к человеку и часто дают информацию, альтернативную «официальной».

Главный вопрос — почему фейки массово распространяются. Этим активно занимались когнитивные психологи. В 2004 году американские исследователи Чип Хит и Эмили Стенберг провели эксперимент, во время которого испытуемым рассказывали разные версии популярной городской легенды о крысе в банке с Coca-Cola (в СССР была похожая легенда про червей или крысу в бочке с квасом). В результате, чем больше отвратительных подробностей содержала версия истории, тем лучше участники эксперимента ее запоминали и передавали. Таким образом, заключают психологи, слухи и легенды проходят отрицательную эмоциональную селекцию: чем страшнее и отвратительнее история, тем лучше ее помнят. 

В исследовании других ученых, опубликованном в журнале Science в 2018 году, анализируется распространение фейковых и правдивых новостных сообщений в Твиттере за одиннадцать лет. Согласно исследованию, у фейка на 70 % выше шансы быть перепощенным. И чем выше страх и отвращение, которые вызывает новость, тем выше ее шанс на распространение.

Но не всякая страшная вымышленная история будет быстро распространяться, нужны подходящие условия. Одно из них — ощущение потери контроля, из-за которого у людей возникает стремление видеть несуществующие связи между событиями и объектами. В одном эксперименте испытуемых в разговоре постепенно заставляли терять ощущение контроля, вынуждая вспоминать неприятные и страшные истории из их детства. На второй стадии эксперимента им показывали данные фондовой биржи или просто произвольный набор точек. В состоянии потери контроля у людей возникало желание найти несуществующие связи и закономерности, а также мысль о некоем внешнем враге, который способен контролировать ситуацию. Но если испытуемому давали 15 минут для успокоения, когда он мог заниматься структурированной упорядочивающей деятельностью, например, прибрать захламленный стол, то эффект потери контроля ослабевал. И он переставал видеть внешних врагов и закономерности.

Другой фактор, способствующий распространению слухов, — это запрос на уникальность. Социальные психологи Роланд Имхов и Пиа Каролайн Лэмберти провели эксперимент по вбросу слухов. Они искали закономерности: кто эти сюжеты распространяет. Те из испытуемых, кто хотел быть особенным, отличался запросом на уникальность, стремился привлекать всеобщее внимание, но не чувствовал себя достаточно успешным в этом, гораздо активнее распространяли конспирологические истории. Других закономерностей — по полу, возрасту или расе — обнаружить не удалось. 

И, наконец, самый главный фактор — соответствие убеждений. Фейк удачно заражает носителя, если текст вызывает негативные эмоции и что-то угрожает самооценке человека, он потерял контроль над ситуацией, не доверяет властным институтам и верит таким же, как и он. Это особенно актуально в ситуации современной России. У нас огромное недоверие к властным институтам: полиции, судебным органам, медицине. Если у человека болит горло, он не идет в поликлинику, потому что не верит врачам. Он спросит совета, как лечиться, у знакомых или пойдет почитает модного Instagram-блогера.

Приведу пример: есть распространенная (не только в России) городская легенда про мальчика с вырезанной почкой, которого нашли в кустах. И российские родители пересылают подобные сообщения дальше. Когда легенда появилась в Швеции, первое, что сделали шведские родители, — это позвонили в полицию, где им сообщили, что ничего подобного не было. То есть это речь о доверии институтам власти. У нас же подобными историями завалены чаты, их пересылают в ЛизаАлерт и так далее. Но если спросить, обращались ли вы с этим в полицию, оказывается, что, как правило, нет. 

Один из способов вернуть контроль — обратиться к институтам власти. Но если к ним доверия нет, то растет доверие к так называемым слабым связям — знакомым знакомых. Если власть не общается с населением, не информирует его должным образом, то именно на такой почве и распространяются фейковые сообщения. Это поиски точки, где ты можешь что-то контролировать. Не знаешь, как спастись, а тут простой рецепт — не ешь бананы, носи маску, бей китайцев. А если информации о заболевших нет, то это значит одно — власть скрывает. Это соответствует нашей картине мира. 

Я верю таким, как я — это сильнейший социальный когнитивный механизм. Как только в культуре ослабевает авторитет институтов власти, то механизм «я-больше-верю-Васе» становится сильнее.

Предотвратить распространение подобных слухов можно только с помощью критического анализа. Надо проводить своевременные разъяснительные информационные кампании. Быстро публиковать оперативную информацию, рассказывать, как поступают с потенциальными заболевшими, подробно объяснять, как себя вести в той или иной ситуации. А у нас в основном ограничительные и запретительные меры: принудительная отправка в карантин, с полицией и Росгвардией, уголовная ответственность за своевольный выход, людей обманывают, не говорят реальные сроки выявления инфекции, обещают отпустить через пару часов и держат взаперти несколько дней и так далее. Вся эта история с коронавирусом выявляет проблемы во взаимоотношениях с властью.

Часто можно услышать фразу, что мы живем в эпоху постправды, что правды нет, она умерла, что мы живем в эпоху фейкньюз. На самом деле, все не так. На мой взгляд, нынешнее время еще не переплюнуло Первую мировую войну. Сюжеты многих современных городских легенд встречались уже тогда. Химическая атака в 1915 году под Ипром настолько шокировала людей, что от немцев ждали бесчеловечного поведения и зверств по отношению к гражданскому населению. Появлялись слухи про немцев, раздающих отравленные конфеты бельгийским детям. Эта же легенда немного видоизменяется и путешествует по миру по сей день: она звучит в 70-е годы в США и до сих пор встречается в родительских чатах — а это срез общественного настроения — в России. Классическая городская легенда. 

Через две недели после химатаки под Ипром в британских газетах распространяется рассказ о молодом канадском солдате, который был распят немецкими военными. Раненого офицера якобы прибили к стене, проткнули руки штыками и долго над ним издевались на глазах других пленных. Что-то напоминает, не правда ли?

До середины XX века бытовало интуитивное представление, что фейковые новости распространяют либо пожилые женщины, либо малообразованные люди. Такое мнение и сейчас встречается. Но в 90-е годы эту гипотезу опровергли. Группа французских социологов провела эксперимент: в небольшом городке были распространены листовки от имени некой онкологической клиники из городка Вильжуиф, в которой рассказывалось, будто бы маркировки на продуктах обозначают канцерогены. Спустя две недели жителей города, где проводился эксперимент, опросили. Выяснилось, что среди местной интеллигенции, состоящей в основном из врачей и учителей, фейк тоже получил широкое распространение. А значит, вера, что образованные люди в меньшей степени подвержены фейкам, — большое преувеличение.

У создания конкретных фейков есть пять основных причин: привлечение внимания в коммерческих и политических целях, розыгрыши, когнитивное искажение, создание общественного мнения силами властного института и желание убедить в наличии той опасности, в которую веришь сам. Последнюю причину можно назвать «эффектом Грищенко». В 2016 году родительские чаты заполонила информация: «Родители, будьте бдительны, детям раздают жвачки с наркотическими веществами, фото с МВД прислали, разошлите родителям». В некоторых вариантах говорилось, что эти жвачки с картинкой в виде Винни-Пуха сверху, а «внутри героин за 500 рублей». В какой-то момент эта информация попадает к неравнодушному чиновнику — начальнику Управления по образованию, культуре, спорту и работе с молодежью подмосковного города Краснознаменск Виктору Грищенко. Седьмого октября 2016 года он берет официальный бланк управления и печатает на нем эту информацию из родчата, добавляя в начале: «На основании письма Главного управления МВД России по Московской области сообщаю следующее». Тут мы видим, как слухи, распространяемые на низовом уровне, на уровне скамеечек во дворе и чатов, вышли на новый уровень — авторитетных источников. Это типичный жизненный цикл городской легенды. Чем сильнее паника, тем чаще в них будет фигурировать ссылка на авторитетные источники.

Есть несколько простых рецептов, как распознать фейк. Выборочно относиться к источникам информации, критически подходить к анализу данных, проверять информацию на повторяемость. Если история про мальчика с украденной почкой встречается в Таганроге, Петербурге, Владивостоке, то вряд ли это правда. Это медиаграмотность, которой нужно учить уже в школе.

Зара Арутюнян, психолог, психотерапевт

Паника сама похожа на вирус, она очень заразна. Источник паники — информационное пространство, помноженное на страх смерти, который у каждого человека свой. Кто-то по десятибалльной шкале боится смерти на 2-3 балла, а кто-то на 10 баллов.

Время от времени происходят события, приводящие к появлению панических настроений в обществе. Я помню, как в преддверии 2012 года, когда все ждали конца света, здравомыслящие на первый взгляд люди скупали спички и провизию и готовили бункеры. То есть это не первая подобная история, которая разворачивается на наших глазах. 

Если человек чувствует, что градус паники уже высокий, стоит обратиться к психотерапевту и, возможно, медикаментозной терапии. Если человек не был в Китае, живет в Москве, работает на предприятии без иностранных рабочих и в день пятнадцать раз произносит слово «коронавирус», то, на мой взгляд, это повод обратиться к специалисту и начать принимать противотревожные таблетки. В реальной жизни нет ничего, говорящего ему, что именно он заболеет коронавирусом. Но он почему-то постоянно об этом думает и тревожится. 

Грань между паникой и адекватными мерами охраны здоровья пролегает в районе здравого смысла. Но паникующий человек верит, что его действия отвечают здравому смыслу, даже если он говорит ему: «Уезжай в лес, покупай спички и горошек и никуда не выходи». Люди с неврозами, пограничными состояниями психики сильнее подвержены паническим настроениям. Если бы они могли куда-то пойти и провериться на коронавирус, возможно, их бы это успокоило. К сожалению, пока такой возможности нет. 

Если человек чувствует, что его охватывает паника, можно принять несколько простых мер. Во-первых, соблюдать информационную гигиену, дистанцироваться от людей, которые эту панику подпитывают, отписаться от сообществ, где это часто обсуждают в паническом ключе. Когда риск эпидемии снизится, на них можно будет обратно подписаться. Если внимательно отнестись к своему контенту, то градус паники можно снизить. Выберите несколько источников информации, например, вирусологов или ученых, и читайте только их. 

Отключите соцсети на три дня и последите за своим самочувствием. Это поможет разделить воображаемое и реальное. Экологизируйте свою информационную поляну. Это в наших руках. Если паникует близкий человек, то ему можно предложить провести эксперимент — отказаться от соцсетей на три дня или хотя бы на сутки. 

Во-вторых, необходимо позаботиться о своей безопасности. Есть такое понятие — разумная безопасность. Мыть руки, почаще проветривать помещение, по возможности не ходить на массовые мероприятия — это то, что зависит от человека. Это похоже на полет в самолете. Иногда самолеты падают, но если человек сделал все зависящее от него, постарался выбрать надежную авиакомпанию, то ему остается уповать, что с ним ничего не произойдет. Людям хочется гарантий, но никто никогда никаких гарантий не дает. Можно всю жизнь бояться коронавируса и в итоге попасть под машину.

Ольга Гулевич, доктор психологических наук, профессор департамента психологии факультета социальных наук НИУ ВШЭ

Страх перед возможной эпидемией потенциально смертельной болезни вполне рационален. Болезни вызывают панику, так как несут прямую физическую угрозу жизни, а негативные события привлекают больше внимания, чем позитивные. Именно поэтому люди смотрят на рост числа заболевших и мало обращают внимание на количество вылечившихся. При этом болезни по-разному маркируются в общественном сознании. Например, распространение ВИЧ не привело к такому всплеску панических фейковых сообщений, как коронавирус. Потому что ВИЧ воспринимается значительной частью российского общества как болезнь определенного образа жизни. Создается иллюзия контроля: если я веду себя правильно, то мне это не грозит, мне нечего бояться. Коронавирус же воспринимается как стихийное неконтролируемое бедствие. Можно прилагать усилия, но неясно, приведет ли это к какому-то результату.

Распространению паники способствует страх неопределенности, люди чувствуют себя беспомощными. Чтобы справиться с ним, человек пытается выстраивать простые, логичные, на его взгляд, суждения. Вирус пришел из Китая — значит, все, что оттуда, априори опасно. И посылки, и еда. Стандартные рекомендации Минздрава: почаще мыть руки, не посещать места скопления людей, обращаться к врачу в случае недомогания, — могут казаться слишком обычными. Но в общественном сознании это событие уже экстраординарное, а значит, требует экстраординарных решений, которые при этом должны быть опять же логичными и простыми. Например, не есть бананы из Китая.

Кроме того, один из лейтмотивов подобных панических настроений — теория заговора. Рептилоиды, инопланетяне, собственные спецслужбы, чужие правительства — варианты могут быть разными, но это всегда некие скрытые неконтролируемые силы. Это попытка объяснить сложные неконтролируемые события простым, логичным, хоть и немного магическим способом. 

Если человеку страшно, то совершенно естественно, что он ищет информацию о предмете своего страха. Поиск информации помогает совладать со страхом, и, соответственно, включается механизм ее фильтрации. Мы часто воспринимаем окружающий мир сквозь призму наших представлений. Именно они и являются фильтром: мы отсеиваем информацию, которая им не соответствует, и принимаем подходящую.

Паника из-за коронавируса — это, прежде всего, история про доверие. Люди готовы верить в сообщения про 20 тысяч заболевших не потому, что им хочется, чтобы кто-то заболел. Скорее это сообщение отражает их представление о ситуации. Эта информация проходит их «фильтр»: например, если у человека был опыт, когда он получал недостоверную информацию из официальных источников, его обманывали, то с меньшей вероятностью он поверит в официальные заявления. И с большей — в слова другого, пусть даже неизвестного ему человека. Ведь этот человек — такой же, как он.

Если у людей уже есть представление об этой болезни как о чем-то суперопасном и трудноизлечимом, то фильтр не пропускает более спокойные заявления. И наоборот: те, кто считают коронавирус простым заболеванием, не воспринимают информацию о его опасности. Причем этот фильтр работает в разных областях жизни: в отношении наших политических взглядов, области образования, восприятия других людей и многого другого.

Если говорить о профилактике работы с подобными слухами, то, прежде всего, это доступная и понятная информация. Слухи разрастаются в условиях максимального интереса к проблеме и минимальной информации о ней из заслуживающего доверия источника. Таким образом, нужно либо снизить интерес к проблеме — но в случае с коронавирусом это сделать сложно, так как это глобальное явление, — либо предоставить максимально возможный объем достоверной информации в доступной форме из надежных источников.

К сожалению, то, что люди наблюдают вокруг себя, лишь усиливает их панику. Например, проверка температуры у всех детей в школах и детских садах, отмена всех публичных мероприятий. Сама картина, когда детей выстраивают в ряды и по очереди измеряют температуру, способна вызвать страх. Люди интерпретируют это в паническом ключе, тем более что другой информации они не получают. Подобные меры только подчеркивают, что проблема серьезная, а разъяснительной работы с населением толком не ведется.