Москва все еще остается главным очагом эпидемии COVID-19 в стране. В то же время официальная статистика показывает, что заболеваемость в столице резко снизилась, и власти сняли почти все ограничительные меры. Но в остальной России ситуация куда хуже — во многих регионах еще продолжает полыхать. «СПИД.ЦЕНТР» поговорил с врачами из региональных больниц о том, как они работают прямо сейчас.
«Когда Москва уже захлебывалась, в моей больнице выдавали только маски»
Алексей Кокунин, заведующий рентгенологическим отделением Балахнинской центральной районной больницы, Нижегородская область
Первые новости о коронавирусе мы начали получать еще в январе, когда вспышка была в Китае. Внимательно следили за ситуацией, но было ощущение, что нашей страны это не коснется. Тем более не было и речи, что придется перестраивать работу. Уже после начала вспышки в Москве, когда мы увидели кадры многокилометровых очередей скорой помощи, стало понятно: теперь это наша реальность и придется менять свою жизнь.
Сначала нам продолжали раздавать средства защиты, примерно в том же объеме, как и всегда — одну-две маски в день. В конце апреля возникли перебои с поставками, встал вопрос о том, что нужно сшить маски из марли самим. На тот момент в больнице было несколько защитных комбинезонов, плюс военные прорезиненные костюмы для защиты от химических атак — местный оборонный завод передал их нам как благотворительную помощь. Работать в них было проблематично. Я регулярно поднимал вопрос о средствах защиты на совещаниях, но, к сожалению, до последнего времени многие врачи скептически относились к этой болезни, не особо требовали защиты для себя. Даже по состоянию на конец мая не все коллеги верили в опасность.
Когда Москва уже захлебывалась в пандемии, в моей больнице были перебои с поставками средств индивидуальной защиты. Я публично обратился в Министерство здравоохранения, а через несколько дней, когда не получил никакого ответа, от безысходности заполнил анкету фонда «Живой» — рассказал, что нам срочно нужна помощь со средствами индивидуальной защиты. Фонд вместе с театром «Гоголь-центр» собрал все в нужном объеме и 3 июня передал в больницу: десяток коробок со средствами защиты общей стоимостью чуть меньше полумиллиона рублей. После возникшего общественного резонанса министр взял на контроль снабжение моей больницы средствами индивидуальной защиты.
В моем городе первые зараженные коронавирусом пациенты появились в начале апреля. У них была двусторонняя пневмония по данным рентенографии и КТ, но сначала мы не знали, что они COVID-положительные. Это сейчас мы узнаем о диагнозе за несколько дней, а тогда подтверждение доходило до полутора недель. Сейчас я каждый день вижу на компьютерной томограмме у пациентов двусторонние пневмонии, в том числе иногда без каких-либо клинических проявлений — ни высокой температуры, ни кашля, ни одышки. Недавно пациент вспомнил, что когда-то лежал в больнице в другом городе, а на этаже у кого-то обнаружили коронавирус, при этом он себя больным не ощущал.
Фактически подтвердить диагноз должен врач-инфекционист в COVID-госпитале — мы направляем туда пациентов, у которых на КТ и рентгенографии обнаруживаем поражение легких. А в COVID-госпитале им уже проводят комплексный анализ, устанавливают окончательный диагноз и назначают лечение. Как правило, пациенты спокойно реагируют, узнав о коронавирусе. И в большинстве случаев люди поправляются.
У нас остро стоит вопрос с доплатой медикам — 25 000 рублей врачу и от 13 000 до 39 000 рублей среднему медицинскому персоналу. При этом врачи и средний медперсонал работают вместе, в одном отделении. Выплаты полагаются медикам в коронавирусных больницах, которые специально перепрофилировали под лечение таких пациентов. Врачи же из рядовых больниц, которые точно так же каждый день сталкиваются с пациентами с этим диагнозом, могут получить дополнительные выплаты с огромным трудом. Эти деньги приходится буквально выгрызать — очень сложно доказать, что был контакт с COVID-положительным пациентом.
Чтобы это доказать, пациент должен быть в специальном федеральном COVID-регистре, причем изначально еще требовалось подтверждение положительного мазка. Но за время работы мои коллеги сталкивались со случаями, когда люди умирали от двусторонней пневмонии, у них было характерное поражение легких на КТ, а анализ на мазок при этом был отрицательным. Частиц вируса на слизистой носа не было, а в крови был, и к тому же сильно поразил легкие. Попадает ли сейчас такой человек в эту базу — большой вопрос. Если нет, считается, что контакта на было, а значит, медику трудно доказать, что он контактировал с больным и имеет право на дополнительные выплаты, а также на выплаты в случае заражения на работе.
Сами исследования проводит средний медицинской персонал, а я собираю анамнез. Недавно разговаривал с очередным амбулаторным пациентом в коридоре — на мне были маска и халат, на нем — маска. Когда общались, я и подумать не мог, что у него может быть коронавирус. Через пару минут на его снимке КТ увидел пятидесятипроцентное поражение легких — типичное проявление коронавирусной инфекции, а я находился с ним буквально на расстоянии вытянутой руки.
Большинство больниц оказались просто не готовы к такого рода инфекции. Вспышки возникают регулярно. Недавно в одном из отделений соседней больницы, где лежали сорок человек, у одного из них обнаружили коронавирус. Как результат: заразились соседи по палате, некоторые врачи — и несколько отделений закрыли на карантин. Так или иначе, это наша новая реальность, и нам приходится с этим как-то мириться. Полностью оградиться от инфекции невозможно.
Поскольку у нас не COVID-госпиталь, я и мои коллеги живем дома и рискуем принести инфекцию домашним, даже когда соблюдаем все меры предосторожности. Почему-то считается, что контакт с COVID-положительными у нас не регулярный, но я могу ручаться, что сейчас почти каждый день в нашу больницу приходят пациенты с поражением легкихобращаются к участковым терапевтам, им выполняется рентгеновское и КТ-исследования. Бывает, что даже не специально для проверки на коронавирус, например, обследуем человека как онкологического пациента (предоперационное КТ-стадирование рака часто включает в себя КТ легких) и обнаруживаем у него поражение легких. Я считаю, что абсолютно любой медик — первичное звено в поликлинике, приемный покой, лабораторная и лучевая диагностика — сейчас в группе риска по заражению. Среди медиков процент контактирующих с пациентами с подозрением на коронавирус значительно выше, чем среди посетителей супермаркета.
Фото из инстаграма Алексея Кокунина.
«Из пятисот человек на похоронах только десять были в масках»
Врач инфекционного отделения Республиканской клинической больницы во Владикавказе
В нашей больнице двенадцать отделений, они все перепрофилированы под лечение коронавируса — пациентов перевели в другие клиники. Сейчас больница полностью заполнена, и это при том, что мы не единственные в городе ведем COVID-пациентов. Первый удар на себя взяла Республиканская больница скорой медпомощи. Когда она заполнилась, принимать начали мы.
Честно говоря, я до последнего не верил в эту ситуацию. Верил в вирус, но не в существование особого коронавируса. Но то, что своими глазами увидел в больнице после перепрофилирования, меня повергло в большой шок. Не ожидал такого наплыва людей — в первое время наши терапевты в приемном отделении в сутки принимали по триста обращений — им было очень тяжело.
К нам поступают люди как с легкой, так и с тяжелыми формами заболевания. Как только место в отделении освобождается, его сразу же занимает пациент из приемного отделения. У одних легкие поражены на 50 %, а у других болезнь проходит бессимптомно. Моя тетя попала в больницу с десятипроцентным повреждением легких, и анализ на коронавирус был положительным. В то же время дяде диагностировали двустороннюю пневмонию с семидесятипроцентным поражением легких, но у него отрицательный результат теста.
Мы работаем шестичасовую смену через двое суток. Живем в специально выделенной гостинице для медиков. Свободное время проводим вместе с коллегами, стараемся поддерживать настроение на позитиве, с близкими общаемся только по телефону и видеосвязи. Сам я сдавал тесты — пока что все отрицательно, но риск все равно сохраняется. Работаем в защитных костюмах, их нельзя снимать до окончания рабочего дня. В них и так трудно, а сейчас еще начинается жара — совсем будет сложно. Отношение к работе в целом у меня не изменилось, пациенты как пациенты, но морально трудно смотреть на людей, у которых болезнь протекает в тяжелой форме.
Некоторым пациентам становится лучше на наших глазах, а у других состояние ухудшается, несмотря на проводимую терапию. В основном это происходит с теми, кто до последних дней занимался самолечением дома, пока не довел себя до критического состояния. Многие из них используют народные методы. Я до сих пор встречаю людей, которые не верят в коронавирус. Хотя думаю, что во всей Северной Осетии нет человека, у которого знакомый не столкнулся бы с этим диагнозом — ну или по меньшей мере не заболел бы знакомый знакомого.
В нашем регионе сохраняется критическая ситуация. В городе закрыты все рестораны, клубы и другие заведения. Массовые мероприятия сейчас — только похороны. К сожалению, на них может собираться очень много людей. Я однажды шел мимо двора, где проходили похороны, — примерно из пятисот человек только десять были в масках. Да, маска, конечно, тоже тебя самого особо не защищает, но она помогает снизить риск заражения.
Этот материал подготовила для вас редакция фонда. Мы существуем благодаря вашей помощи. Вы можете помочь нам прямо сейчас.
