Все еще на игле: почему проблема наркотиков у детей никуда не уходит?

Второго июля художница и арт-активистка Катрин Ненашева рассказала о смерти шестнадцатилетней девушки Жени от передозировки героина. Ее тело вместе с двумя парнями нашли на одной из московских крыш. Такие новости — звенья одной цепи не только с подростковыми суицидами, но и с буллингом, домашним насилием и тем, что в России по наркотическим статьям сидят в основном наркопотребители, а не торговцы. Сайт «СПИД.ЦЕНТР» рассказывает, почему проблема детского наркопотребления никуда не уходила и просто так уйти не может.  

Доступнее, чем сигареты и алкоголь

«Я стояла у гроба в толпе героиновых подростков. Некоторые из них меня не знали, поэтому упорно шутили про смерть, передоз и „кто следующий“», — написала после похорон Катрин Ненашева. Активистка организует проекты для молодых людей: «С 2018 года у нас есть подростковая ячейка, которая занимается просветительскими историями, связанными с психическим здоровьем, правами подростков в психиатрических учреждениях и их дестигматизацией. С Женей я познакомилась там, кто-то из ребят ее привел», — рассказала она СПИД.ЦЕНТРу.

Ненашева считает, что говорить о проблеме подростков и наркотиков мало кто решается из-за табуированности темы и страха наказания. Она не хотела бы рассуждать о причинах, которые привели к наркотикам ее знакомую, но отмечает: употребляющих наркотики подростков объединяет в том числе и пространство, где они тусуются (легко достать), — это Китай-город и его окрестности.

Уже после смерти Жени Катрин провела там акцию «Поругайся со мной» (изначально это разговоры и действия на тему переживания насилия). «Мы общались с ребятами в трех точках, узнавали их истории, многие говорили, что часто не хватает поддержки, понимания и вообще нормальной возможности поговорить о зависимостях. Мы решили собирать анонимные истории подростков и составлять полезные инструкции по теме, сделать из этого печатный зин и раздавать на Китай-городе, параллельно вести паблик и такие собрания-акции по выходным, пока позволяет погода», — рассказала Ненашева.

Ее отдельно задела фраза одного из участников акции: «Наркотики сейчас подросткам доступнее, чем сигареты и алкоголь». В сущности, это правда — чтобы купить вполне легальные в России вещества в магазине, нужно показать паспорт, чтобы разжиться психоактивными веществами — достаточно просто попасть в тусовку, многие потребители становятся среди несовершеннолетних и распространителями. Ненашева говорит, что причина употребления, по словам самих же подростков, в социальных факторах: абьюз в семье, непонимание и чувство одиночества, проблемы в коммуникации с друзьями, с противоположным полом и вообще с партнерскими любовными отношениями, буллинг, проблемы в школе, насилие. «Объединяет их чувство этого одиночества, которое они друг другом и наркотиками восполняют», — отмечает она.

Действительно много?

Понять масштаб именно детского наркопотребления очень сложно, такой статистики в стране нет. Директор Центра детско-юношеской аддиктологии (лечения зависимостей) Вероника Готлиб отмечает, что можно оценить потребление алкоголя, так как он продается легально, но с наркотиками так не получится — они все в серой зоне. «Я оцениваю масштабы весьма драматично. Потребители за помощью обращаются крайне редко. Это все очень доступно, и если задаться целью, то практически каждый желающий сможет найти предложение по своему спросу», — отмечает эксперт в разговоре с журналистом СПИД.ЦЕНТРа.

Директор Института наркологического здоровья нации Олег Зыков также считает, что уровень наркопотребления среди несовершеннолетних высок и сопоставим со взрослыми. В то же время он предлагает не вырывать «тему несовершеннолетних» из общего контекста употребления. «В любом обществе основная причина, которая определяет уровень потребления, в том числе и алкоголя, — это насилие. Насилие суммарное — социальное, бытовое, политическое. У меня нет оснований считать, что насилие в нашем обществе в отношении детей резко отличается от уровня насилия в отношении взрослых. Это как преступления: преступления детей — это всегда продолжение преступлений в отношении них», — говорит Зыков.

Сколько всего человек в России регулярно или время от времени употребляет наркотики, не знает никто. Оценки разнятся: в Стратегии государственной антинаркотической политики РФ называют цифру 1,9 миллиона человек. А раньше говорили и о пяти миллионах, и о восьми с половиной.

Время от времени власти отчитываются о снижении употребления опиатов. «Общая тенденция, характерная не только для России, сопрягается с увеличением на рынке синтетических наркотиков, прежде всего психостимуляторов. Именно они занимают все больше пространства на наркорынке. Смена веществ — это вопрос моды. Понятно, что передозировка опиатами снижается, но употреблять меньше в целом не стали», — уверяет Зыков.

Спасительное истязание

Одна из ключевых проблем — в нашей стране нет адекватных методов реабилитации. Например, заместительно-поддерживающей терапии, которую рекомендует Всемирная организация здравоохранения.

«Сегодня не приходится говорить, что у нас вообще есть какая-то система реабилитации, — резюмирует Олег Зыков. — Мотивационные программы не развиты, реабилитацией занимаются коммерсанты или бандиты, которые используют центры фактически как работные дома. Большие проблемы с политикой снижения спроса, а тема реабилитации не может быть из нее вырвана! У нас основная часть тюремного населения — обычные наркоманы, которые либо не выходят, либо выходят бандитами. Мы не можем объяснить людям, принимающим решения, что это бесполезно, они просто не понимают. Для них тема реабилитации вообще вторична».

Все это накладывается на репрессивную наркополитику и общественное мнение, что с наркозависимыми людьми надо поступать как можно жестче. Причем так нередко думают и родственники тех, кто столкнулся с подобной проблемой. Поэтому ежегодно появляются новости о новом закрытом частном центре, где, например, избивали за деньги, поливали шлангом в яме, использовали пациентов фактически как рабов или вообще убили.

Артем живет в Новосибирске и работает рекламным агентом в крупной фирме. Он снимает квартиру в центре города с университетским другом и котом. Романтические отношения ему, как он говорит, до сих пор не нужны — несколько лет назад умерла его девушка Катя. Артем уверен, что Катю убили ее родители.

Молодые люди познакомились через общих друзей: Катя училась на том же факультете. «В универе нормально быть тусовщиком. Да, были вечеринки, она могла выпить, но ни о каких наркотиках речи не шло», — рассказывает Артем.

Проблемы начались со смерти однокурсницы Кати, которую сбила машина. Потерю подруги девушка переживала тяжело. В студенческом общежитии друзья собирались помянуть погибшую, оказалось, что та употребляла ЛСД. Решили «разделить увлечение». Потом у Кати появились «сомнительные друзья», она начала странно себя вести, занимать денег и пропадать. Отношения портились. Артем не сразу догадался, что дело в наркотиках, а поняв, начал отговаривать, шантажировать, умолять, психовать. «Когда узнал, что дело дошло до героина, решил, что больше ничего не смогу — в моем понимании это был край», — вспоминает он.

Катя пришла за помощью сама — однажды появилась у бывшего парня на пороге и поклялась, что не хочет такой жизни. «Она призналась, что наркотики начались еще в школе. Сильно ссорилась с родителями, была тусовка… Уверяла, что сможет бросить, потому что один раз завязать уже получилось — окончила школу и поступила. Конечно, я ее любил, но меня еще терзала мысль: если это так давно, может, просто никто не сумел адекватно помочь?» — надеялся парень.

Летом 2017 года Артем оканчивал университет, но вместо выхода на работу и начала карьеры решил спасть девушку и увезти ее «из порочного круга». Занял денег у друзей, снял дом в деревне под Красноярском, выключил телефон и уехал туда вместе с Катей на три месяца. Как правильно устроить импровизированный детокс, он не знал. «Задумка была идиотской, но в целом мы справились. Под конец мне действительно стало казаться, что вот он, хэппи-энд. Видел то, что сам хотел видеть», — признается Артем.

Когда вернулись в Новосибирск, Артем сделал девушке предложение, она согласилась. А вскоре поняла, что беременна. Молодой человек вышел на работу, а девушка уехала к родителям в Новокузнецк. Что именно произошло, он не знает, но когда родители увидели беременную дочь «под кайфом», пришли в ужас и отдали ее в реабилитационный центр.

Когда Катя не вернулась, Артем поехал к ее родителям, но в их глазах именно он «сделал дочь наркоманкой». Куда девушка пропала, он узнать не смог. Заявление в полицию тоже не дало результата.

О смерти Кати Артем узнал от ее школьных подруг. «Я не знаю, что в этой богадельне с ней сделали. Установить мне удалось одно — ее увезли оттуда на скорой с выкидышем. Умерла она уже в больнице. Я даже не был на похоронах». Артем до сих пор ездит на могилу каждые несколько месяцев и винит во всем себя. Но в то же время считает: «На курок нажали ее собственные родители. Как можно было сдать свою дочь в какой-то частный дом к тем, кто даже не считал ее за человека?».

Что делать с детьми?

Еще острее стоит проблема помощи несовершеннолетним, столкнувшимся с наркотиками. Вероника Готлиб объясняет, что специальных центров в стране очень мало, буквально несколько штук. Например, есть профильные государственные центры «Ариадна» (Люберцы) и «Возрождение» (Москва). Они работают по модели «12 шагов», оказывают социально-психологическую реабилитацию по принципу терапевтического сообщества. Когда есть длительное проживание в сообществе и все следуют принятым принципам.

Сама Готлиб много лет руководила филиалом № 7 МНПЦ наркологии под названием «Квартал», реабилитационным центром для детей и подростков с проблемами поведения, алкогольной и наркотической зависимостями. Сейчас он фактически не существует, и Готлиб создала собственный Центр — детско-юношеской аддиктологии.

«У нас уже работает амбулаторная часть, планируем реабилитационную стационарную программу в несколько ступеней. Система многоосевая, когда с ребенком работают и врач, и психолог, и консультант, и воспитатель. Я искренне считаю, что, с одной стороны, это позволяет реализовать общий комплексный подход, потому что проблема биопсихосоциодуховная. С другой — уникальный подход к каждому человеку», — поясняет она.

По мнению Готлиб, в лечении взрослых и детей подход должен различаться. У детей иначе формируется зависимость с биологической точки зрения в силу незрелости центральной нервной системы. Плюс нужна работа не только с ребенком, но и с семьей. К тому же и сами подходы в работе с зависимостью тоже разнятся.

«Для детей мы говорим не про реабилитацию — то есть восстановление утраченных функций, а про абилитацию — формирование функций, которые еще не были сформированы», — рассказывает Готлиб. 

Например, это самооценка, ощущение ценности собственной личности, умение противостоять групповому давлению, умение совершать поступки осознанно, понимание ответственности.

«У взрослого же работа строится от потерь. Если есть опыт жизни до наркотиков, то чаще всего с употреблением наркотиков уже можно анализировать потери — в семье, в профессиональном плане. У ребенка таких потерь нет. Да, нет приобретений, но значительно меньше потерь», — добавляет она. Именно поэтому начинают работу с ребенком, как правило, с формирования мотивации. Взрослый осознает, что хочет вернуть свою жизнь, а ребенку терять нечего, если что-то не устраивает маму, учительницу или полицию — это их проблемы. Готлиб подчеркивает: даже наличие богатого жизненного опыта — пережитое насилие, активный сексуальный опыт и другой бэкграунд — все равно не может заменить опыт взросления и переживания этих вещей.   

Олег Зыков не согласен, что стоит делать принципиальное различие между детьми и взрослыми наркопотребителями, однако тоже подчеркивает: работать надо именно с причинами деструктивного поведения. За десять лет работы главным наркологом Москвы в его практике были единичные случаи, когда детям можно было поставить клинический диагноз алкоголик или наркоман, это почти всегда были случаи педагогической запущенности. Невнимание к ребенку, неготовность и неспособность его слушать или, наоборот, гиперопека — тоже форма насилия над ребенком, подчеркивает эксперт.

«Это не проблема дачи таблеток или уколов в попу, это проблема построения отношений. Когда я создавал детский наркологический центр, там самыми трудными пациентами были родители, а не дети. Не надо ни в коем случае ставить задачу кому-то отдать ребенка, чтобы из него сделали какое-то чудо и чтобы этот ребенок соответствовал желаниям взрослого человека, который уже его искалечил. Задача родителя — быть готовым работать над собой», — поясняет он.

Зыков также называет мифом утверждение, что якобы дети легче «подсаживаются» или «соскакивают». И призывает признать неочевидный момент: нас вообще не должно интересовать, что, собственно, дети употребляют и употребляют ли вообще. «Тема снижения потребления психоактивных веществ практически не связана ни с самими веществами, ни с их оборотом. Человек начинает употреблять вещества в силу каких-то жизненных обстоятельств. Что компания ему предложит, то и пойдет в дело, — говорит врач. — Нас должны интересовать разрушительные формы поведения. В одном случае он будет пить водку и спайсы употреблять, а в другом — выпрыгнет с тринадцатого этажа. Суицидальное поведение ребенка от употребления психоактивных веществ по большому счету не отличается, это все симптомы системного неблагополучия. В какой форме проявится — вторичные вещи».

Катрин Ненашева полагает: главное, чем можно помочь, — создать как можно больше независимых и актуальных инициатив для подростков. «Им очень сильно нужна поддержка, наставническое плечо, а чем больше проектов, дискуссионных клубов, арт-активистских инициатив по самым разным темам, тем больше у них будет точек сборки, — рассуждает она. — Где подростки смогут быть услышаны, объединиться и начать что-то делать. Ведь им очень важно понимать, что они могут влиять на реальность. Они активно присоединяются к инициативам, и им важно чувствовать, что они кому-то нужны».