Круглый стол: защита прав уязвимых групп

Мы не знаем, когда именно станем теми, кого могут дискриминировать по любому признаку. В зависимости от общества мы можем стать уязвимыми в любое время: сегодня за цвет кожи, завтра — за пол, а послезавтра — за возраст. Обеспечить нас качественной социальной защитой государство не в состоянии, поэтому эту роль стали выполнять независимые фонды. Спикеры поделились своими наблюдениями и решениями, как изменить ситуацию к лучшему для таких, казалось бы, незаметных обществу людей.

Даниил Кашницкий, Институт социальной политики НИУ ВШЭ. «Криминализация ВИЧ-положительных мигрантов в сфере гражданских и трудовых прав».

Тезис: «У иностранцев сегодня в России нет возможности легально работать из-за устаревшей законодательной базы».

Россия занимает третье место в мире по количеству принятых мигрантов, но в то же время остается единственной страной в Совете Европы, продолжающей депортировать людей с ВИЧ. Так, по статистике, к концу 2017 года в России находилось 11,7 миллиона мигрантов, и у 2,6 миллионов иностранцев были просрочены документы на пребывание в стране.

Мигранты из стран дальнего зарубежья и экспаты защищены медицинской страховкой и проходят медобследования, могут получить СНИЛС и соцобеспечение при поддержке работодателей. А мигрантам из стран ближнего зарубежья — Средней Азии, Молдовы, Украины — для работы в России необходимо ДМС для получения патента и справка об отсутствии ВИЧ-инфекции. Причем в оплату патента не входит социальное обеспечение.

«И, безусловно, еще больше проблем возникают у ВИЧ-положительных недокументированных трудовых мигрантов», — подчеркнул Кашницкий.

Если у иностранца обнаружили ВИЧ, то ему выдают предписание о нежелательном пребывании в стране и в скором времени обязаны депортировать. Однако, как отметил спикер, практика депортации на сегодняшний день не работает: «Через три недели, когда по закону мигранта должны депортировать, человека не находят по месту регистрации». Он объясняет это тем, что чаще всего люди, приезжающие в Россию для заработка, уже имеют долги за авиабилеты или же им необходимо срочно найти деньги для семьи, оставшейся на родине, а «просто так взять и уехать» — для них не вариант.

Кашницкий указал на барьеры недоверия, зачастую присутствующие у трудовых мигрантов: в странах Средней Азии почти нет нормальной государственной медицины, поэтому люди не проверяются и не получают должного консультирования. Кроме того, они не знают, что, если у них есть ВИЧ или туберкулез, можно бесплатно обратиться в благотворительные фонды, которые способны помочь. «Люди находятся в информационном вакууме», — пояснил выступающий, добавив, что иностранцы в России независимо от ВИЧ-статуса имеют право обращаться в скорую помощь, в городские клинические больницы и в травмпункты. Однако в реальности все не так хорошо.

Кашницкий рассказал, как три года назад брал интервью у прораба «хорошей турецкой стройки» в Москва-Сити. У него была задача: снижение стоимости издержек на травматизм, то есть, если у мигрантов из Узбекистана и Таджикистана, работающих там, что-то случалось, прораб должен был сам «забинтовать их» и купить самые дешевые препараты. Институт социальной политики НИУ ВШЭ сегодня пытается составить программу аргументации для отмены закона о депортации ВИЧ-положительных.

Еще одна проблема, по словам докладчика, — это сложности с доступом к антиретровирусной терапии для мигрантов. «Они чаще всего привозят терапию сюда через родственников или сами ездят на родину для лечения», — пояснил Кашницкий, отмечая, что этот метод крайне уязвим, так как бывали случаи, когда у сотрудников таможни возникали вопросы насчет препаратов.

В качестве примера, как мигранты могут получать помощь, Кашницкий рассказал про 27-летнего мужчину из Таджикистана, который шесть лет назад приехал в Россию, но о своем положительном ВИЧ-статусе узнал лишь полгода назад благодаря фонду «Шаги». В государственную клинику он идти не может — риск депортации, поэтому ходит к врачу и получает терапию в частной клинике. С деньгами помогает как раз благотворительный фонд.

Наталья Волкова, фонд «Шаги». «Работа с ключевыми группами. Проект «Красный зонт».

Тезис: «Распространение ВИЧ среди трансгендерных секс-работниц связано с незащищенными сексуальными практиками».

«Мы проинтервьюировали 30 секс-работников из числа трансгендеров, которые находились в сложной ситуации с определением пола по документам и с устройством на официальную работу, — рассказала Волкова. — Выяснилось, что у большинства среднее или высшее образование. У некоторых — медицинское образование, которое они получали до перехода». Но, несмотря на это, найти официальную работу они не могут, стандартный способ подработки — официантом или барменом. А основной работой для них стала проституция.

Другие участницы проекта, которые находятся в процессе перехода, «даже не пытались устроиться на работу и не выходят из дома вообще». Они объясняют это сильным общественным давлением, по этой же причине и стесняются ходить к врачу, если чувствуют недомогание во время процесса перехода.

Среди прочего, по словам спикера, все женщины, участвующие в проекте, указывают на проблему дискриминации. А им необходима безоценочная консультация юриста, врача и психолога. «Они озвучивают свои проблемы поодиночке, а не как объединенная группа людей, отстаивающая свои права. И это тоже является серьезной проблемой для таких уязвимых людей — разобщенность», — резюмировала Волкова.

Яна Леонтьева, Фонд Андрея Рылькова. «Нарушение права на труд людей, употребляющих наркотики, в России и наша борьба за восстановление прав».

Тезис: «Из-за законодательных барьеров людям, в прошлом употреблявшим наркотики, недоступны более 300 профессий».

Однако существует не только законодательный барьер для найма на работу. По словам Леонтьевой, если человек устраивается на работу, которая не входит в список «300 профессий», то работодатель пробивает соискателя по «своей» базе данных на предмет постановки на учет. Если выясняется, что человек на нем состоит, то зачастую его выгоняют, даже если он выполняет свою работу хорошо.

Спикер призвала помогать людям, находящимся на учете: «Я сама в такой ситуации была, на работе не знали о моем диагнозе. И я боялась, что кто-то из знакомых в районе меня узнает и доложит начальнику, — делится своей историей Леонтьева. – Сейчас меня это уже не волнует, но на тот момент эта работа была единственным способом заработка, когда у тебя на руках ребенок и отец-инвалид».

К тому же работодатели могут выгнать человека с собеседования, если видны последствия наркопотребления на лице и на руках. Этот фейсконтроль является необоснованной дискриминацией, если человек уже «завязал». Но самое сложное для этой группы людей — страх, который слишком тяжело перебороть.

Впрочем, сотрудница фонда Рылькова отметила, что, безусловно, люди таких профессии, как, например, пилот или машинист, не должны иметь подобного бэкграунда, но есть много неопасных профессий, в которых уязвимые люди могут состояться.

Кроме этого спикер обратилась и к проблеме срока нахождения на самом учете. «Три года — это большой срок. Если человек находится в здравии полгода, это считается уже серьезным сроком трезвости. А ему надо находиться три года, и все это время ходить по клиникам подтверждать свой статус трезвенника», — добавила Леонтьева.

Что делать? По мнению спикера, надо бороться за свои права, как это сделал Алексей Карманаевский, который через суд добился удаления себя из базы данных бывших наркопотребителей. Также необходимо информирование и мобилизация общества, привлечение СМИ к проблеме, а главное — всем нужно открыто говорить об этой проблеме.