Терапевтические глюки. Как медицина использует психоделики?

На вторую ночь церемонии Айяуаски я оказался на волосок от гибели. Мое юное «я» таяло, распадаясь на частицы и постепенно исчезая. Я стащил с головы маску для сна и увидел, что окружающие превращаются в тени. Я подумал, что умираю или, возможно, теряю связь с реальностью.

Неожиданно появилась Кат, моя проводница, и начала петь песню. Слов было не разобрать, но мотив меня успокаивал. Спустя несколько минут кошмар развеялся, и я вернулся в мирное состояние полусна.

Нас было 12 человек: девять женщин и трое мужчин, мы принимали айяуаску в частном доме в Сан-Диего под руководством двух обученных проводников — Кат и ее напарницы, которую я буду называть Сарой, так как она попросила об анонимности по юридическим причинам. На двоих приходилось более 20 лет работы с психоделиками, включая айяуаску — травяной отвар, содержащий природный галлюциноген, который известен как ДМТ (диметилтриптамин).

Кат (полное имя Тина Кортни) и Сара работают в команде, проводя психоделические церемонии в различных городах примерно раз в месяц. Их идея — в создании безопасного пространства, где все могут отбросить свои эмоциональные барьеры и открыться изменениям настроения и поведения, которые приносят вещества. А проводницы — контролируют процесс.

Несмотря на то, что психоделики все еще запрещены, церемонии под присмотром проходят во всех Штатах, особенно в крупных городах: Нью-Йорк, Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Работа проводника стала доходной профессией — все больше американцев стремятся использовать психоделики для духовного роста и психологического исцеления в безопасной, проверенной обстановке. Новый мир психоделической терапии существует параллельно официальным услугам психотерапии. Доступ к нему все еще ограничен, но этот метод развивается крайне быстро.

Согласно опросам населения (за 2016 год), если легализацию марихуаны поддерживают большинство американцев, то к психоделикам они относятся не столь благосклонно. Возможно, отношение изменится, когда терапевтический потенциал этих веществ станет известен не только медицинскому сообществу.

Американское общество познакомилось с психоделическими веществами, такими как ЛСД, в 1960-х годах, но тот результат можно в лучшем случае назвать смешанным. Эпоха психоделиков, с одной стороны, совершила культурную революцию, с другой — породила драконовское законодательство и реакцию, загнавшую психоделики в подполье.

Еще в 1960 году психоделики были совершенно легальны и многими рассматривались как многообещающее направление в области психологических исследований. Но всего через несколько лет политическая и культурная среда настолько изменились, что психоделики стали вызывать панику. В 1965 году федеральное правительство запретило производство и продажу всех психоделических средств, и вскоре после этого компании прекратили их выпуск.

Однако сейчас начинается ренессанс. Такие организации, как Университет Джона Хопкинса и Нью-Йоркский университет, проводят клинические испытания лечебных свойств псилоцибина при терапии депрессии, наркозависимости и тревожных расстройств. И они демонстрируют обнадеживающие результаты.

В октябре 2018 года Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) согласилось рассматривать псилоцибиновую терапию депрессии как «революционное средство». Это свидетельствует о том, насколько далеко зашли исследования и восприятие психоделиков обществом.

К тому же психоделики могли бы сыграть свою роль в решении такой проблемы здравоохранения, как кризис опиоидов. В 2017 году 70 000 американцев умерли от передозировки опиоидами, это больше, чем все количество американцев, погибших во Вьетнаме. Психоделики используются, чтобы лечить такие группы населения, как ветераны войн, страдающие ПТСР, раковые больные, страдающие страхом смерти, и люди с депрессией.

Психоделики превращаются в инструменты исцеления и перестают быть угрозой общественному порядку. Ведущие ученые, исследовательские и просветительские организации сегодня работают с системой, пытаясь сократить риск реакции. Это полярно отличается от подхода 60-х, и пока что работа идет успешно.

Разум под психоделиками

Псилоцибин стал основным веществом, которое предпочитают исследователи. Во-первых, с ним связано меньше культурного багажа, чем с ЛСД, так что участники опытов меньше его опасаются. Во-вторых, до запрета была хорошо исследована безопасность его использования. Так что FDA разрешило провести несколько небольших новых клинических испытаний.

Хотя это только предварительные испытания с небольшой выборкой, их результаты очень оптимистичны. Так, в 2014 году в одном исследовании Университета Джона Хопкинса 80 % курильщиков, которых лечили от зависимости с помощью псилоцибина, продолжали воздерживаться от курения в течение 6 месяцев после эксперимента. Для сравнения эффективность сессий с варениклином (рецептурным средством против никотиновой зависимости) равняется всего 35 %.

В исследовании 2016 года, в котором работали с раковыми больными, страдающими депрессией и тревожностью, 83 % из 51 участника отметили существенное улучшение благополучия или удовлетворенности через шесть месяцев после единичного употребления псилоцибина (67 % заявили, что это было одно из самых сильных переживаний в их жизни).

Типичная псилоцибиновая сессия длится от четырех до шести часов (в отличие от 12 часов с ЛСД) и вызывает продолжительное снижение уровня депрессии и тревожности пациентов. Именно поэтому исследователи, такие как Роланд Гриффит из Университета Джона Хопкинса, уверены, что психоделики являются совершенно новой моделью работы с серьезными психиатрическими заболеваниями. Традиционная терапия с помощью антидепрессантов многим не помогает и вдобавок обладает рядом побочных эффектов.

Исследователи уверены, что это одна из основных причин, по которой FDA однажды переоценит психоделики и разрешит использовать их как лекарства. В ноябре прошлого года в Орегоне одобрили голосование в 2020 году по поводу использования псилоцибина в медицинских целях. Если оно будет успешным, то Орегон станет первым штатом, где лицензированным врачам позволят выписывать псилоцибин. Другие штаты, такие как Калифорния, скорее всего, последуют примеру Орегона.

Чтобы разобраться в медицинской стороне действия псилоцибина, я отправился в Университет Джона Хопкинса и поговорил с Аланом Дэвисом, клиническим психологом, и Мэри Козимано, координатором исследований и подготовленной проводницей. Они организуют псилоцибиновые сессии в Хопкинсе.

После того как Университету разрешили исследовать псилоцибин в 2000 году, ученые успели поработать с самыми разными группами населения: здоровыми взрослыми без каких-либо психологических проблем, онкобольными, страдающими от тревожности и депрессии, курильщиками и, например, опытными любителями медитации.

Ключевая часть сессий в Университете Хопкинса — составление биографии пациента. Перед тем как дать человеку лекарство, исследователи хотят выяснить, кто он, на каком этапе жизни находится и какого рода эмоциональными или психологическими барьерами окружил себя. Таким образом пытаются определить, что мешает пациентам в их жизни, и разобраться, как они могут это преодолеть.

И Дэвис, и Козимано утверждают, что псилоцибин пошел на пользу всем группам, с которыми они работали. Но Козимано отмечает, что «это не для всех, однако в подходящий момент это может изменить жизнь в положительную сторону».

Исследователи не принимают пациентов в состоянии психоза — это слишком опасно.

Псилоцибиновые сессии интенсивны и иногда длятся целый день. Они проходят в комнатах, забавно сочетающих обстановку кабинета врача и дизайн в стиле нью-эйдж. Тут есть ванильного цвета кушетка, на которой разбросаны вышитые подушки, и лежат покрывала с южноамериканскими узорами. Возле кушетки на столике стоит церемониальная чаша и небольшая скульптура волшебных грибов: не совсем алтарь, но что-то близкое.

Козимано и Дэвис считают, что важно обеспечить пациенту максимальный комфорт. Они даже поощряют людей приносить с собой личные вещи — все что угодно, лишь бы вызывало глубокий эмоциональный отклик.

Сессии могут разворачиваться во множестве направлений, в зависимости от глубины опыта (который сложно предугадать) и психического состояния пациента. Как правило, подопытные лежат на кушетке в маске для сна, закрывающей глаза. Козимано, Дэвис и другие клинические проводники выступают своего рода путеводными звездами — они держат пациентов за руки и помогают им осознавать, что они наблюдают и что это значит. «Мне это никогда не надоедает, — рассказала мне Козимано. — Каждая сессия отличается, каждый опыт необычен, и меня захватывает возможность наблюдать за тем, как человек проходит свой путь».

И все же ученым не до конца ясно, что в этом опыте приводит к столь значительным сдвигам в убеждениях, настроении и поведении. Чувство восторга? То, что американский философ Уильям Джеймс называл «мистическим опытом», нечто настолько захватывающее, что оно разрушает авторитет обыденного сознания и изменяет наше восприятие мира? В любом случае, очевидно, что суть психоделического трипа сложно выразить словами.

Лучшая известная мне метафора, описывающая, что психоделики делают с человеческим сознанием, принадлежит Робину Кархарт-Харрису, исследователю психоделиков из Имперского колледжа Лондона. Он говорит, что разум можно представить себе в виде горнолыжного склона. Чем больше людей съезжают по склону, тем глубже становится колея. Со временем она становится такой глубокой, что с нее почти невозможно свернуть.

По его словам, пока мы движемся по жизни, в нашем разуме, так же как и на склоне, пролегают колеи, определенные схемы. Эти схемы закрепляются по мере старения. А спустя какое-то время человек перестает понимать, насколько сильна привычка — он просто реагирует на стимулы предсказуемым образом. Наконец, мозг становится тем, что Майкл Поллан остроумно назвал «машиной уменьшения неуверенности», одержимой защитой нашего «эго», бесконтрольно двигающейся по замкнутому кругу, с каждым разом все больше укрепляя разрушительные привычки.

Принять психоделики — все равно что потрясти стеклянный шарик со снегом, рассказывает Кархарт-Харрис. Психоделик нарушает схемы и разрушает барьеры в сознании. Они также взаимодействует с тем, что называется сетью пассивного режима мозга (DMN), частью мозга, связанной с внутренним диалогом, погруженностью в себя, памятью и эмоциями. Каждый раз, когда вы тревожитесь из-за будущего или переживаете из-за прошлого, или погружены в навязчивые размышления, эта часть мозга активируется. Когда исследователи посмотрели на мозг под психоделиками, они обнаружили, что DMN почти полностью отключена.

Только задумайтесь: вы проводите всю свою жизнь в одном теле, и потому всегда являетесь центром собственного опыта, вы заключены в собственной драме, в собственном нарративе. Но если вы присмотритесь повнимательнее, например, погрузитесь в глубокую медитацию, то обнаружите, что опыт себя — это иллюзия. И все же очень сложно избавиться от ощущения, что наше отдельное от мира «я» существует: мы от природы склонны воспринимать мир таким образом.

В Университете Джона Хопкинса опыт употребления псилоцибина является лишь частью терапии. Не менее важно и происходящее после. Испытуемые постоянно рассказывают исследователям, что псилоцибиновые сессии — одно из важнейших личных и духовных событий в их жизнях, наравне с деторождением и утратой любимых.

Но, как отмечает Дэвис, у пациентов есть потребность в «поиске смысла в личном опыте и возвращении в повседневную жизнь так, чтобы не обесценить его значение». Эта стадия работы не обязательно должна принимать форму консультации проводника, но опыт употребления психоделика критически важно интегрировать в обыденную жизнь, например, в форме новой привычки, как то: занятия йогой, медитация, прогулки на свежем воздухе или, например, в виде формирования новых отношений.

Просто нырнуть и двигаться дальше — недостаточно, важно установить новые привычки, новые ментальные схемы, новые способы жизни. Психоделики могут запустить этот процесс, но для многих людей на этом их действие и заканчивается.

Учитывая потребность людей в интеграции их опыта, такие заведения, как Калифорнийский институт интегральных исследований, и исследователи вроде Элизабет Нельсон из Нью-Йоркского университета сосредоточились на обучении профессиональных терапевтов работе с людьми, употребляющими психоделики. Нельсон участвует в Программе непрерывного просвещения в области психоделиков, которая не занимается психотерапией, а предлагает инструкции специалистам, желающим узнать больше о веществах.

«Людям, которые использовали психоделики или будут принимать их в будущем, понадобится интегрировать их опыт, и многие будут чувствовать себя в большей безопасности, делая это в кабинете психолога, — заявила она. — Это означает, что нам нужно больше специалистов, которые понимают эти переживания и знают, как вести эти беседы с пациентами».

Одновременно мы наблюдаем за параллельным ростом более неформальной системы поддержки для людей, экспериментирующих с психоделиками, которая существует практически в подполье.

Психоделики и подполье

Десятилетиями сообщество проводников тихо работало в тени, поставляя психоделики людям по всей стране. И они не так уж отличаются от своих официальных конкурентов — или, по крайней мере, отличаются не так сильно, как можно представить. Многие из них провели годы, обучаясь у лекарей в Перу и Бразилии, и следуют строгому кодексу поведения, разработанному для формализации практик и обеспечения безопасности.

Это точно можно сказать о Кат, проводнице, которая помогала мне в Сан-Диего. Она обучалась у наставника в Перу восемь лет и определила, что принимала айяуаску более 900 раз, а также провела сотни церемоний в Европе и США.

Кат называет себя «настройщицей», она говорит, что ее задача — контролировать пространство. В основном она помогает участникам церемонии расслабиться, демонстрируя спокойствие и одобрение. «Я чувствую пульс пространства, и когда мне нужно подойти к кому-то, я стараюсь быть устойчивой, как сама земля — такого рода спокойствие заразительно, — комментирует она. — Надо настроиться на то, что происходит, как люди себя чувствуют, и реагировать на это».

Ее роль — балансировать между тем, чтобы не мешать людям проходить через то, через что они проходят, и вмешиваться, если они близки к бездне. Если все в порядке, то она сидит где-то в комнате, напевая лечебные песни и внимательно приглядывая за всеми. Если кто-то паникует, Кат должна успокоить людей и сделать это так, чтобы не потревожить остальных.

У Кат, которой сегодня 43, хватает собственных проблем. До того, как обнаружить айяуаску 13 лет назад во время путешествия в Перу, она страдала алкоголизмом, булимией и биполярным расстройством. В какой-то момент она попыталась совершить самоубийство. «Отвар не был панацеей, — рассказала она. — Но он направил меня на другой путь, и, по сути, я посвятила всю мою жизнь этой работе».

Кат несколько лет пыталась лечить биполярное расстройство и булимию традиционными способами. Когда ничего не вышло, она перешла к тренингам личностного роста, начиная с семинаров Радикального пробуждения, заканчивая освоением Трансформационного тренинга. «Я была одержима поиском хоть какого-то облегчения, но ничего не работало, эффект не держался».

Каждый, кто приходит на церемонии Кат, делает это по собственным причинам. Например, Лауру, 35-летнюю женщину из Филадельфии, к нетрадиционной медицине привлекает надежда победить зависимость. У нее за плечами 14 лет употребления героина: «Я была на грани смерти. Я перепробовала все традиционные способы, какие только можно представить, — детокс, терапию, реабилитацию — и ничего не помогло, — вспоминала она. — На улице ходили легенды об ибогаине (психоделик из корней западноафриканского кустарника), волшебном веществе, которое может перезапустить ваш мозг и спасти вас от зависимости». Она прошла несколько сессий и не употребляет героин уже 8 лет.

Однако ибогаин не так хорошо исследован, как псилоцибин или ЛСД, и к тому же относительно опасен. Кроме того, это один из самых мощных известных психоделиков, и существует предварительное исследование, дающее основания считать, что он может стать эффективным средством для лечения героиновой и кокаиновой зависимостей.

Подобные истории вдохновляют, но сложно сказать, насколько они показательны. Психоделики — не магическое зелье, и их неосторожное употребление влечет психологические и физиологические риски.

Могут ли психоделики стать частью культуры? 

Психоделики, как и все наркотические вещества, будут использовать вне безопасной среды исследовательских центров или частных сессий с опытными проводниками. Джофф Батье, психолог Адлерского университета, который работает с пациентами с глубокими травмами, рассуждая о рисках и их минимизации, вспоминает программу снижения вреда. Это практичный и гуманный подход, который хорошо работает, например, в Португалии, где все наркотики для личного употребления декриминализованы.

Хотя модель снижения вреда не ассоциируется с психоделиками, ее принципы применимы и тут.

Батье считает, что важнее всего — просвещение населения: «Нужно убедиться, что люди осознают риски, связанные с психоделиками, — как можно злоупотребить веществами, чем рискуют люди, находящиеся под их воздействием, и так далее». Батье и ряд его коллег создали группу снижения вреда в Чикаго, где продвигают безопасные практики и помогают осмысливать трипы.

Однако сейчас существует разрыв между движением за снижение вреда и научным сообществом. «Если вы идете на конференцию по психоделикам, она будет посвящена их научному и медицинскому потенциалу, — объясняет Батье. — И все уверены в том, что достаточно провести хорошие исследования, наркотики признают лекарствами, и все встанет на свои места».

«Если вы посетите конференцию по снижению вреда, — продолжает он. — Речь пойдет о культурных изменениях и о том, что политиков не волнует наука. Фокус скорее на организации и на том, у кого есть власть и как мы можем сократить риски и сделать все безопаснее».

Вот почему движение за снижение вреда может быть полезно для психоделиков. Наука может быть важна для легализации, но программам обеспечения общественного здравоохранения нужно будет помочь интегрировать эти препараты в культуру на более широком уровне.

Сторонники легализации, кажется, делают ставку на долгосрочную перспективу. Учитывая то, как двигаются исследования, псилоцибин, возможно, переведут из категории 1 (наркотики без известной медицинской ценности) в категорию 4 (наркотики с низким потенциалом злоупотребления и известной медицинской ценностью) в течение следующих трех или четырех лет.

«Мы очень рады, что в таких заведениях, как Университет Джона Хопкинса, исследования двигаются вперед», — сказал мне в телефонном интервью Расти Пэйн, спикер FDA. И продолжил: «Когда ученое и медицинское сообщества придут к нам и скажут: „Это должно быть лекарством, этому веществу нужно назначить категорию 4 или 5 вместо 1“, — тогда мы поступим соответственно».

Один из серьезных оставшихся вопросов — как быть с доступом? Психоделическая субкультура состоит в основном из привилегированных белых людей. Проблема заключается в том, кто содержит эти места, сколько стоит участие, где проводятся сессии и кто их рекламирует. То, что огромное количество людей не знают о терапевтическом потенциале психоделиков, — еще один барьер.

Несмотря на все эти затруднения, остается лишь приветствовать эволюцию исследования психоделиков. Человечеству нужны широкомасштабные исследования, в которые необходимо включить как можно больше разных групп людей. Как сказал мне Ричард Фридман, клинический психиатр Корнеллского университета: «Я всецело за оптимизм, но покажите мне данные. Я разделяю энтузиазм по поводу терапевтического потенциала психоделиков… но насколько он оправдан — ответят только данные. И больше ничего».

Сегодня данные обнадеживают, но многого мы еще не понимаем. Однако мы уже знаем достаточно, чтобы сказать, что психоделики — это явная возможность сократить страдания по крайней мере некоторых людей. А у нас не так много подобных инструментов, чтобы запрет психоделиков можно было оправдать.