По следам вируса. Как в СССР расследовали самую крупную вспышку ВИЧ

О страшной элистинской трагедии зимой 1988 года советский человек узнал не абы как, а из выпуска программы «Время» — главной информационной передачи страны. Именно она в эфире центрального телевидения и сообщила, что более 75 детей и 4 взрослые женщины оказались инфицированы вирусом иммунодефицита человека.

Известие, что болезнь, поразившая капстраны и распространенная, как считалось, лишь среди посетителей «специфических» баров Сан-Франциско и Западного Берлина, может быть обнаружена тут, в советской глубинке, вызвало шок. В то время СПИД считался болезнью гомосексуалов и проституток, то есть людей, чье существование в СССР отрицалось в принципе. И тем нее менее факт оставался фактом: более 70 жизней оказались на волоске от гибели.

Впрочем, элистинская трагедия могла бы обернуться куда большими жертвами, если бы не история, случившаяся годом ранее. И именно поэтому рассказ стоит начать с нее.

В 1987 году, в то время как правительство официально провозглашает политику гласности (это слово появляется именно тогда), а партия — Перестройку, молодой врач-инфекционист, сын главного эпидемиолога СССР Валентина Покровского Вадим, сталкивается с первым советским человеком, у которого оказалась выявлена ВИЧ-инфекция.

Мужчина, в 1981 году работавший переводчиком в Африке, где имел сексуальные контакты с местным населением, попал к Покровскому уже со СПИДом, то есть на последней стадии течения заболевания. Если ранее вирус обнаруживали в Советском Союзе лишь у иностранцев — выходцев из Африки, как правило, студентов Российского университета дружбы народов и Высшей школы профсоюзного движения, то тут инфицированным оказался обычный советский гражданин.

Чтобы проследить, как он получил вирус и куда от него могла пойти инфекция, пациента пришлось расспросить о всех половых связях. Тогда и выяснилось, что после возвращения из Африки тот имел контакты с 25 солдатами срочной службы СССР, которые после демобилизации разъехались по всей стране.

Найти каждого из них, чтобы уговорить сделать тест, оказалось совсем непросто. Прийти к незнакомому человеку и предложить пройти тестирование на самое постыдное заболевание в стране — не самая тривиальная задача. Более того, мужчина не помнил точные данные своих партнеров, хотя и смог назвать имена ребят и города, откуда они прибыли в часть.

— Многие из военных действовали очень прямолинейно. Например, могли построить всех солдат и скомандовать: «У кого был половой контакт с таким-то — три шага вперед». К счастью, нужные мне 25 человек уже демобилизовались, — иронизирует теперь Покровский. В военкомате врачу выдали списки солдат, по которым тот и принялся искать подходящих под описание.

В итоге все 25 найденные им сослуживца согласились сдать анализ на ВИЧ-инфекцию. Пять из них оказались инфицированы. И теперь уже у каждого из них нужно было выяснить, кому они могли передать вирус и при каких условиях. Тут-то и всплыл первый случай больничного заражения. Случай, который уже через год подтолкнет молодого специалиста к разгадке одной из самых страшных трагедий за всю историю советской медицины.

Кровь одного из солдат, жившего в Смоленске и не брезговавшего донорством, перелили пятерым пациентам. Тогда в СССР еще не проверяли доноров на ВИЧ поголовно. Кроме того, во время секса инфицировалась жена солдата, а их ребенок родился с вирусом.

— До этого никто не верил, что в нашей стране тоже может быть ВИЧ. Главный санитарный врач даже заявил, что в СССР не может быть СПИДа, потому что у нас гомосексуализм запрещен по закону, — вспоминает теперь Покровский.

И тем не менее определенные меры были приняты: Покровский передал всю собранную информацию в Министерство здравоохранения СССР. Доноров начали тестировать, а каждую новую информацию о появлении очередных случаев передачи вируса — переправлять в московскую инфекционную больницу на Соколиной горе. Собственно — к юному специалисту, работавшему со всеми первыми пациентами, Вадиму.

В конце 1988 года из города Элисты именно сюда прибыли сразу два пациента. Женщина, ВИЧ у которой оказался выявлен, когда она пришла в элистинскую больницу, чтобы сдать кровь (ее маленький ребенок не так давно умер от тяжелой болезни, и она, желая помочь другим детям, мечтала стать донором). И младенец, лежавший с нею ранее в одной палате «грудничкового» отделения Республиканской детской больницы, когда та еще проходила там лечение со своим умершим впоследствии малышом.

Оптимизация шприцев

Возможных причин инфицирования могло быть много: сперва нужно было проверить всех половых партнеров женщины и партнеров матери второго ребенка. Но ее муж оказался здоров, равно как и мать другого ребенка тоже была не инфицирована.

Кровь переливали младенцу от нескольких доноров, но и они все были здоровы. Никакой связи между пациентами: кроме той, что в Элисте они лежали в одной палате, не было. Именно в этот момент у Покровского родилась версия, впоследствии подтвержденная расследованием: внутрибольничное заражение.

Первым делом Покровский запросил в элистинской больнице материалы всех, кто лечился в отделении вместе с обоими пациентами. А когда кровь пришла в Москву, вирус оказался обнаружен еще у троих детей. Отрицать внутрибольничный очаг стало невозможно. И пусть сперва в Министерстве здравоохранения скептически отнеслись к этой версии молодого инфекциониста, Покровскому все-таки предложили поехать в составе комиссии в столицу Калмыкии и проверить все на месте.

Центр автономной республики в составе РСФСР, совсем небольшой город с 80-тысячным населением, Элиста по тем временам считалась глухой провинцией. Железнодорожную станцию тут построили только в 1969, асфальтированную дорогу до Астрахани и Волгограда проложили еще позже — только в 70-е.

Столичную делегацию Покровского местные чиновники не заметили лишь потому, что в нее не вошел ни один крупный начальник. А стало быть, поднимать переполох и заметать следы оказалось некому. Местная же санэпидемстанция накануне приезда его группы самостоятельно выявила ряд нарушений в больнице, поэтому была заинтересована в расследовании и даже вызвалась помочь москвичам, разместив их на собственной территории и обеспечив беспрепятственный доступ к врачебной документации.

План действий, впрочем, пришлось придумывать по ходу дела. Сперва Покровский прошелся по отделению, осматривать которое и приехал, и увидел, что на некоторых стеклянных шприцах есть сделанные от руки надписи: «пенициллин», «стрептомицин» и так далее.

— Еще когда я проходил практику в институте, я видел, что сестры у нас меняли только иглы, а сам шприц для того же лекарства использовали один. Причина — экономия времени. Я подумал: если в Москве так делали, можно было подозревать, что практика распространена и в провинции, — вспоминает врач.

Надписи на шприцах могли означать только одно — они использовались для того, чтобы вводить один препарат нескольким пациентам.

По правилам, после каждой инъекции шприц должен был отправляться на Центральную дезинфекционную станцию. Но если бы это действительно было так, то в надписях на шприцах не было бы никакого смысла.

То, что для разных детей медсестры использовали один шприц, подтвердили и пациенты, с которыми Покровскому удалось пообщаться. Осталось только найти документальные подтверждения, что медсестры не отправляли шприцы на дезинфекцию. И такие документы нашлись.

Группа Покровского решила изучить карты пациентов и посчитать, сколько всего в отделении было сделано инъекций, а потом сравнить получившееся число с записями медсестер о количестве шприцев, сданных на дезинфекцию.

— Они не догадались все это выбросить. Когда в будущем начались расследования вспышек в других городах, работать стало уже сложнее, потому что документацию научились уничтожать. А здесь все сохранилось, — вспоминает теперь врач.

— Так как дети маленькие, и им нужно было вводить достаточно маленький объем лекарства, то одного шприца хватало на все отделение. Медсестры просто набирали в шприц пенициллин и делали всем уколы, — говорит Покровский. — Подготовка медицинского персонала была очень плохая. Они просто не понимали, что нарушают что-то. Вслед за ВИЧ по стране прокатилась эпидемия гепатита, и технология ее распространения была та же: оказалось, что шприцы для советских больниц — это была системная проблема.

Африканский сувенир

Изучение детских медицинских карт выявило еще одну подробность: как только малышам становилось хуже, детей направляли в больницы других городов, подальше от Элисты, в надежде, что там врачи лучше. В Ростов, Волгоград и Ставрополь. Но так как ситуация со шприцами повторялась и там, вскоре во всех этих областях случились, хоть и меньшие по масштабу, но сопоставимые по характеру вспышки ВИЧ.

Когда исследователи привезли предварительные результаты в Москву и доложили начальству, руководство забило тревогу.

— Министр здравоохранения СССР Евгений Чазов мыслил крупными категориями. Он сразу понял, что стране грозит катастрофа. И даже не спрашивая нас, издал приказ, согласно которому по всему СССР были созданы центры по борьбе со СПИДом. Эти центры действуют до сих пор.

А Покровский продолжил расследование: началась проверка всех детей, которые когда-либо лежали в больнице с первой группой, а потом всех, кто лежал со второй группой, и так далее. Схему того, кто с кем лежал, а стало быть, как мог распространяться вирус, приходилось рисовать на миллиметровой бумаге для чертежей. А с ростом количества инфицированных приклеивать к и без того крупному полотну дополнительные листы. Всего было выявлено 75 детей, получивших вирус, и четыре женщины.

Найти «нулевого пациента» и понять, как именно ВИЧ попал в Калмыкию, впрочем, оказалось сложнее.

— Калмыкия не граничит с другими государствами, за границу жители Калмыкии выезжали редко и то только на танке. Как это может быть, чтобы в центре Евразии, далеко от всех портов и других стран, вдруг произошла вспышка инфекции?

Когда исследователи начали разматывать этот клубок, они увидели, что ни один инфицированный ребенок не лежал в больнице раньше мая 1988 года. То есть все, кто лежали раньше, были здоровы. Что произошло в этом месяце?

Оказалось, что в мае 1988 года в больнице умер ребенок с симптомами, похожими на симптомы СПИДа, более того, у обоих его родителей впоследствии нашли ВИЧ.

На всю Калмыкию к тому моменту, а на наличие вируса врачи успели проверить почти всю республику, оказался лишь один зараженный мужчина. Все остальные — женщины и дети. Он и стал «нулевым пациентом». Обычный рабочий, но с интересным прошлым.

В отличие от упомянутого переводчика, мужчина оказался гетеросексуалом, в 1982 году он проходил срочную службу на флоте. Корабль, на котором служил молодой человек, встал в порту в Конго. Так что у всех солдат оказалась возможность воспользоваться услугами местных проституток.

Именно этот регион, с его гетеросексуальной индустрией коммерческого секса, в начале ХХ века и стал колыбелью инфекции. Лишь значительно позже, уже в США, СПИД станет таинственной «чумой геев», оторвавшись от собственных гетеросексуальных корней.

— В соседней Анголе в то время шла гражданская война, в которой приминал участие Советский Союз. Все матросы имели контакты с местными женщинами, но не повезло только двоим. Проститутка в Конго в это время стоила от ноля до трех долларов. Что значит «от ноля»? Взял банку пива, пришел к даме, пиво выпил, а банку ей отдал. Это и был способ оплаты. Дама могла продать банку или попросить местного умельца что-нибудь из нее сделать. Поэтому даже наши солдаты могли позволить себе эти услуги.

После демобилизации моряк вернулся домой в Элисту, женился, завел двоих детей. Первый ребенок у пары родился здоровым, а второй — уже с вирусом.

— Этот мужчина умер через 3—4 года от СПИДа, лекарств от ВИЧ не было, кроме того, вся эта ситуация повлияла еще и на его психическое здоровье, — говорит Покровский.

Проблема гласности

Версия врача о внутрибольничном заражении тем временем устроила далеко не всех, и очень скоро в этой истории появились новые игроки. Неожиданно для инфекциониста Министерство здравоохранения РСФСР заняло противоположную позицию по элистинской трагедии. Там решили все отрицать.

Минздрав РСФСР подчинялся Минздраву СССР, но, так как инфицирование произошло на территории России, ситуация касалась их ведомства и многим чиновникам хотелось доказать, что на вверенной им территории проблем нет.

— Кроме того, может, они действительно не верили, что у нас могла быть ВИЧ-инфекция, да еще и в стационаре. Да еще и у детей, а не у каких-то «гомосексуалистов», — размышляет теперь Покровский.

Тем не менее Министерство здравоохранения РСФСР в пику молодому врачу создало собственную комиссию, чтобы опровергнуть версию Покровского. По словам исследователя, тогда и стали появляться различные альтернативные версии «элистинского заражения».

Например, что в трагедии виновата некая местная болезнь овец. Или иммуноглобулин, который вводили детям.

— У нас тогда состоялся примерно такой разговор. Я спрашиваю: «Как же может быть зараженный иммуноглобулин? Его обрабатывают трое суток в спирте». Они говорят: «Выпили спирт. Рабочие, наверное, выпили». Я говорю: «Ну как же тогда иммуноглобулин получился?». На это они уже не смогли ответить.

По словам Покровского, если бы история случилась не в разгар Перестройки, а на пару лет раньше, ее могли бы просто засекретить, а народу представить только одну официальную версию, в которой выпитый спирт и иммуноглобулин с высокой долей вероятности заняли бы место системной врачебной халатности и разгильдяйства.

Впрочем, гласность сыграла с малолетними пациентами доктора Покровского злую шутку. В глазах общества инфицированные дети не были жертвами врачебной ошибки — они были носителями страшной и заразной болезни. После того как о вспышке рассказали по центральному телевидению, в стране началась паника.

Люди требовали поместить инфицированных в изоляторы, а к элистинской больнице местные жители начали приносить плакаты вроде: «Здесь живет СПИД» или «Отмоем Родину от СПИДа».

Одна из пациенток, инфицировавшихся в больнице, из-за травли, с которой столкнулась, в итоге дважды пыталась покончить с собой.

— Возможно, если бы мы не поставили им диагноз, они бы все тихо умерли. Но с ними бы не случилось многих неприятных историй, связанных с ВИЧ, — говорит Покровский теперь. — Например, когда вирус попал в Грозный, там инфицировался ребенок, лежавший в Ростове. Сначала пострадавшим дали квартиру. Но в начале 90-х, когда в республике случилась дудаевская революция, у них эту квартиру отобрали и поселили в нее какого-то начальника.

Вместо послесловия

— Надо сказать, что многие дети, инфицировавшиеся в Элисте, и сейчас живы. Они уже выросли и под прикрытием антиретровирусной терапии сами родили здоровых детей, — отмечает Покровский.

Погибло, впрочем, из первых маленьких пациентов, около половины. Эффективная антиретровирусная терапия будет изобретена и станет доступной только в 1996. Этого срока (восемь лет!) вполне достаточно, чтобы погибнуть, не только для малыша, но и для взрослого. А только появившийся в те годы на Западе зидовудин, или AZT, первое лекарство от ВИЧ, позволял лишь ненадолго продлить жизнь, незначительно отсрочив неизбежный конец.

В январе 1989 года Генеральной прокуратурой РСФСР было возбуждено уголовное дело в отношении медицинских сотрудников больницы, но никого так и не осудили. Своих должностей лишились министр здравоохранения Калмыкии, его заместители, а также, по некоторым данным, главврач детской больницы Элисты. Покровскому уже позже посоветовали больше не приезжать в этот город, поскольку из-за него там «пострадало много хороших людей».

Но с появлением современных методов работы с геномом изыскания ученых подтвердили первоначальную гипотезу врача: все дети в Элисте, Ростове и Волгограде в конце 80-х были инфицированы одним вирусом, расползшимся по стране из элистинской больницы и попавшим туда от ребенка неудачливого советского моряка.

— Вирус можно идентифицировать, то есть можно выявить, что он пошел от одного человека. Для этого берут вирус и изучают его геном. Если есть совпадение на 99 %, то они произошли от одного. Именно такую картину мы видим по волне инфицирований в 1988—1989 годах. И более того: подтип G, который выявили у всех этих больных, больше нигде в мире не встречается, кроме как в Конго. А значит, другого источника у него быть не может.

Уже в марте 2019 года, всего пару месяцев назад, более ста онкобольных детей заразились гепатитом С в благовещенской больнице. Причина — нестерильный инвентарь для инъекций. И это еще один повод вспомнить об элистинской трагедии. История Элисты тут повторилась с анекдотической точностью с одной лишь разницей: гепатит С излечим, и пусть лекарства стоят баснословных денег, вирус, вызывающий это заболевание, за три месяца можно элиминировать в организме. Вирус, вызывающий ВИЧ-инфекцию, — нет. Лекарство от него человечество продолжает искать. И доживут ли до его изобретения те дети, которые получили его более тридцати лет назад в детской клинической больнице Элисты, — не знает никто.