На одной из площадей Лилля — города на севере Франции — стоит не совсем обычный памятник Луи Пастеру. Фигура ученого возвышается на высоком постаменте, у основания которого расположены женские фигуры, одна из них протягивает Пастеру младенца. Первой ассоциацией может быть метод пастеризации, изобретенный ученым и получивший название в честь него, ведь пастеризуют в первую очередь (по крайней мере сегодня) молоко, а где молоко, там и младенцы.
Но на самом деле подношение детей матерями отсылает ко вкладу ученого в дело вакцинации и иммунизации. Тем более что и пастеризовать прежде молока начали вино и пиво. И хотя практика давать младенцам пиво существовала и считалась чем-то абсолютно нормальным вплоть до начала XX века, современная педиатрия настаивает, что рацион младенцев лучше ограничивать молоком.
Примечательно, что Пастер был одним из яростных противников теории «самозарождения», а открыв микроорганизмы, вызывающие брожение, тут же сделал предположение, что заразные болезни, в том числе человеческие, возникают и развиваются примерно так же. Это в корне расходилось с господствовавшей до середины XIX века медицинской доктриной, которая гласила: самое большое зло — миазмы (зловонные газы), а помогают им приканчивать больных внутренний дисбаланс, наследственность и неблагоприятные внешние факторы, вроде перепада температур, ветра, сырости, скудной пищи и так далее. Под внутренним дисбалансом понималось учение Гиппократа и Галена о четырех «внутренних соках», или гуморальная теория. Согласно ей, в организме человека присутствуют четыре жидкости — кровь, черная желчь, желтая желчь и слизь, она же флегма. Дисбаланс в сторону любой из них приводит к нарушениям в организме. Преобладание черной желчи делает человека меланхоликом, желтой желчи — холериком, слизи — флегматиком, а крови — сангвиником. И у каждого «типа» якобы свои предрасположенности к болезням.
Памятник Луи Пастеру во французском Лилле.
Сегодня уже доказано, что наследственность действительно может сыграть значительную роль, а выживаемость тяжелых больных напрямую связана с качеством ухода и питания. Но вред «миазмов» оказался преувеличением чуть больше, чем полностью, а настоящим виновным в убийствах, приписываемых миазмам, оказались грязные руки. Сколько людей убили сепсис и антисанитария за всю историю человечества, посчитать невозможно, однако можно предположить, что миллионы. СПИД.ЦЕНТР публикует краткий экскурс в историю развития гигиены и борьбы с болезнями от грязных рук.
Гигиена Античности и антисанитария Средневековья
Первые закрепленные в письменных источниках правила гигиены, по большей части личной, можно найти еще в древнейших текстах, таких как Пятикнижие. Само современное слово гигиена отсылает к имени богини здоровья Гигеи, дочери бога врачевания Асклепия, при этом своеобразный расцвет санитарии можно наблюдать уже в древнем мире — Греции и Риме. Здесь строят акведуки и канализацию, заботятся об утилизации мусора и даже пытаются вводить должности, которые сегодня можно было бы назвать санитарными.
Однако в эпоху Средневековья развитие санитарии, как и представления людей о гигиене, оказываются отброшены на несколько веков назад. И хотя многие наши представления об этом периоде истории являют собой не подкрепленные доказательствами стереотипы, повсеместная грязь и вонь все-таки отвечают реальности.
Постоянная близость к жилью, в том числе к тесным скоплениям людей, человеческих и животных фекалий, а также гниющего мяса и других отбросов — одна из причин массовых инфекционных заболеваний в Средневековье. А поскольку до XIX века человечество, за редкими, практически единичными исключениями, не подозревало о существовании болезнетворных микроорганизмов, то и предпринимать действия по защите от них никому в голову не приходило.
И даже по-своему беспрецедентная для Средневекового мира мера — карантины во время пандемий чумы — вводилась скорее интуитивно, под воздействием всепоглощающего ужаса.
Что примечательно, о существовании кариесогенных бактерий, которых считали более крупными и называли «зубными червями», человечество догадалось уже к XIV веку, а возможно, даже раньше. Но дальше догадки, что кто-то очень маленький и трудноуловимый грызет зубы, лекари не пошли, ограничившись рекомендацией окуривать полость рта пахучими связками травы над тазом с водой (чтобы червячки попадали и утонули).
Заражение крови в Средние века было повсеместным. В повседневной жизни царили жестокие нравы, из-за чего человек практически каждый день рисковал получить серьезную травму — удар мечом, ножом или посохом, попадание стрелы, открытый перелом при падении с лошади. В сочетании с крайне скудными познаниями в медицине и гигиене, в том числе о распространении болезней и функционировании тела, это приводило в лучшем случае к ампутациям, в худшем — к смерти. Ничего не знали не только о микробах, но даже о кровообращении — у найденного без сознания человека не пытались проверять пульс, а ставили ему на грудь миску с водой, чтобы проверить, дышит ли. В богадельнях в одну постель могли уложить человека с переломом и человека с тяжелым (и, конечно же, заразным) инфекционным заболеванием.
Вакцинация против холеры в Индии во время эпидемии 1893 года. Репродукция гравюры на дереве 1894 года.
Дипломированных врачей было крайне мало, да и свод их знаний был несколько сомнительным, например, одним из основных методов диагностики была астрология. А главным ее конкурентом — нумерология. Практические навыки и опыт хирургов делали их куда более полезными, чем докторов (а очень долгое время эти специальности были совершенно никак друг с другом не связаны). Но работа хирургов, в свою очередь, отличалась жестокостью и грязью. Многие врачи были в лучшем случае бесполезны, а хирурги — так еще и весьма опасны.
В своей книге «Средневековая Англия. Путеводитель путешественника во времени» Ян Мортимер так описывает больницу, в которую можно было обратиться за помощью: «У вас заберут одежду и положат в постель вместе с еще одним-двумя пациентами в хорошо освещенном зале. Зимой там зажигают очаги. Пол регулярно подметают и каждый день моют. Штукатурку на стенах меняют каждый год. Льняные простыни (а лен хорошо впитывает пот) регулярно стирают — иногда даже дважды в неделю. Три дня в неделю больным дают баранину — считается, что она помогает восстановлению. Кроме того, вы, как и обычно, будете получать похлебку и галлон эля в день. Пациентам часто устраивают медицинские купания. Женщинам раз в неделю моют головы, мужчинам — подстригают бороды».
Стандарты ухода в Средневековой богадельне в общем и целом довольно высоки, вполне вероятно, что обильная пища, тепло и поддержание какой-никакой чистоты помогли многим страждущим пойти на поправку. Чего нельзя сказать непосредственно о лечении. Ведущего английского хирурга XIV века Джона Ардерна можно назвать скорее исключением из правил: он не только применял к своим пациентам анестезию (смесь из черной белены, мандрагоры, болиголова и опиумного мака), но и удосуживался тщательно очищать раны после операций. Он даже использовал чистые губки для лечения геморроя! Который вполне удачно оперировал. К сожалению, таких, как Ардерн, было немного.
Глупые женщины, или как связаны родильная горячка и вскрытие трупов
И хотя со временем медицина медленно, но неуклонно продвигалась вперед, представления о санитарии продолжали оставаться средневековыми. Более того, в некоторых областях медицины, в первую очередь в родовспоможении, на шаг вперед приходились два шага назад. Вплоть до XVIII века, когда стали открываться первые родильные дома, женщины рожали дома. Помогали им в этом другие опытные женщины — повитухи. Даже сегодня роды остаются довольно опасным занятием, а в Средние века смертью роженицы заканчивались примерно каждые пятидесятые роды. Учитывая, что среднестатистическая женщина рожала около десяти раз за жизнь, шансы оставить уже имеющихся детей сиротами, рожая очередного ребенка, были вполне неиллюзорными. Умирали, как правило, от родильной горячки. И хотя приход в акушерство мужчин ознаменовал начало применения щипцов, вытащивших живыми далеко не одного неперевернувшегося младенца, смертности при родах это не уменьшило.
Более того, рожать дома под присмотром повитухи зачастую было даже безопаснее, чем отправляться в родильный дом к мужчине-акушеру. Раскрытие причин высокой смертности рожениц приписывается венскому врачу Игнацу Филиппу Земмельвейсу. В 1846 году он предположил, что инфекцию, от которой в буквальном смысле сгорают несчастные женщины, им приносят именно врачи, и несут они ее из анатомических театров, где занимаются вскрытием трупов.
На такую мысль Земмельвейса навел случай его товарища — доктора Якоба Коллечки, которого случайно поранил скальпелем студент, проводивший вскрытие, и схожесть симптомов у друга и рожениц показалась Земмельвейсу любопытной. Тогда он предложил врачам, приходившим из мертвецкой или инфекционного отделения в родильный зал, в качестве эксперимента мыть руки раствором хлорной извести. Результат превзошел все ожидания. Смертность рожениц и новорожденных упала до рекордного минимума: с 20—50 % до 1—2 %.
Однако Земмельвейса, опубликовавшего на этом основании статью и призвавшего мыть руки перед тем, как лезть ими в промежность к женщинам, обвинили в шарлатанстве, так как теории болезнетворных микроорганизмов еще не существовало, Пастер еще не занялся изучением сибирской язвы, а предположение Земмельвейса о том, что некие «трупные частички» могут убить здоровую роженицу, подняли на смех.
Более того, даже через двадцать лет, когда люди уже начали понимать, что в спальню к роженице можно занести невидимые микробы, даже если вымыть руки, доктора все еще отказывались менять свои привычки. Как пишет в «Интимной истории английского дома» Люси Уорсли: «В 1865 году Женское медицинское общество обратилось к врачам с просьбой не приходить в родильный покой прямо из анатомического театра. В ответном заявлении медицинский журнал «Ланцет» назвал эту просьбу совершенно необоснованной, ибо причиной послеродового сепсиса является вовсе не инфекция, а «состояние ума» женщины, вызванное перевозбуждением».
Лоуренс Альма-Тадема «Визит. Голландский интерьер», 1868 г. На картине изображена роженица, лежащая в постели, кормилица с новорожденным и посетительница.
Но если смерть в родах глупых женщин и не смогла убедить врачей в необходимости соблюдать правила санитарии, то смогла холера. Именно ей, а также последующей эпидемии испанки мы обязаны традицией настоящих эффективных карантинов и появлением первых санитарных служб.
Джон Сноу все-таки что-то знал
В начале 1830-х годов, когда на Британских островах свирепствовала очередная вспышка холеры, молодой лондонский врач по имени Джон Сноу задался вопросом: как может вызывать болезнь, поражающую кишечник, вдыхание так называемых вредоносных миазмов, то есть, по сути, газа? И где умудряются нанюхаться гниющих овощей и мяса, на которые медики продолжали грешить, относительно благополучные жертвы эпидемии? Ведь если бы холеру действительно провоцировала вонь (а Лондон все еще был довольно вонючим местом), то не логично было бы предположить, что страдать в первую очередь должны легкие? Так Сноу впервые задумался, не связана ли эта болезнь с водой.
А в 1854 году, уже будучи одним из ведущих анестезиологов британской столицы, то есть имея какой-никакой профессиональный вес, доктор Сноу провел небольшой эксперимент, больше похожий на шалость, дабы подтвердить свою теорию. И шалость удалась. Проанализировав данные по локальной вспышке холеры в районе Сохо, Джон Сноу выяснил, что все погибшие — почти сотня — брали питьевую воду из одной и той же общественной колонки. И тогда доблестный доктор колонку попросту сломал — отвинтил рычаг. И — о чудо! — вспышка резко потухла.
К последней трети XIX века теория бактериального происхождения таких инфекционных заболеваний, как холера, уже господствовала в умах просвещенной общественности, в ее пользу высказывался и на тот момент уже «памятник самому себе» великий Луи Пастер, а его соратник Пьер Эмиль Ру предпринимал попытки — увы, безуспешные — выделить микроорганизм-возбудитель. Но то, что не удалось сделать по заветам Пастера в бульонной среде французу Ру, получилось у немца Роберта Коха. Он использовал более совершенный лабораторный метод — выращивание бактериальной культуры на упругой поверхности агар-агара. Отправившись в Египет в 1883 году, где в очередной раз разразилась эпидемия холеры, грозившая снова перекинуться в Европу, Кох все же обнаружил у своих египетских пациентов имеющую форму запятой бактерию Vibrio cholerae (холерный вибрион), вскоре сумел доказать, что распространяется этот возбудитель с водой, и даже показать путь его проникновения в кишечник. На родине Роберта Коха встретили как героя.
И хотя теория миазмов еще долго имела сторонников, после открытий Сноу, Пастера, Ру и Коха западный мир, а за ним и весь остальной, начал разворачиваться в сторону санитарных реформ. Все больше болезней признавались инфекционными, в лабораториях велись поиски их возбудителей, а организации общественного здравоохранения медленно, но верно насаждали простейшие, но при этом эффективные меры профилактики, призывая власти и население очищать воду, держать продукты подальше от мух и фекалий, мыть руки перед едой, не поить младенцев пивом, а инфекционных больных помещать в карантины. Возможно, сейчас в это трудно поверить, но еще чуть больше ста лет назад все это не казалось людям таким уж очевидным.
Густав Климт «Смерть и жизнь», 1916 г.
И эффект был поразительным. В течение буквально пары десятилетий человечество, научившись просто-напросто мыть руки и не пить из луж, обуздало болезни, до того столетиями выкашивавшие целые кварталы и даже города. Карантины стали спасением. Например, смертность от туберкулеза, некогда являвшегося одним из главных убийц населения, на Британских островах к началу XX столетия упала на 57 процентов, а смертность от кори — на 82. И это более чем за полвека до изобретения вакцины! Когда стало понятно, что тиф — в то время едва ли не главный враг любой армии на марше — переносят вши, была введена повсеместная дезинфекция. Из театра военных действий принципы санитарной обработки перекочевали в мирную жизнь, а санитарные принципы сестринского дела Флоренс Найтингейл и ее соратниц, которым за полгода Крымской войны удалось снизить смертность в британских военных госпиталях с 42 до 2 %, внедренные повсеместно, эффективно боролись с больничными инфекциями и послеоперационным сепсисом.
И вот, когда мир стремительно стал забывать о повальных эпидемиях, научившись обуздывать их и сводить на нет их вспышки; когда спустя пять тысяч лет от основания крупных городов инфекционные заболевания в них смогли искоренить до такой степени, что прирост населения стал стабильным даже без учета переселения сельских жителей в города, на мир обрушился самый массовый из известных убийц — инфлюэнца, он же — грипп-испанка. Мы уже подробно писали о том, как человечество боролось с этим невидимым убийцей и героически выстояло, здесь. Одним из самых значимых последствий опустошающей эпидемии испанского гриппа стала система карантинов в морских постах, а еще испанка «ввела в моду» марлевую повязку, без которой сегодня сложно представить жизнь. Потому что единственное, что спасало самоотверженных врачей, медсестер и санитаров, боровшихся с инфлюэнцей в начале XX века, — это защита дыхательных путей и… мытье рук.
Вместо послесловия
Эксперимент Джона Сноу со сломанной колонкой положил начало современному этапу эпидемиологии и стал толчком к совершенствованию систем водоснабжения и канализации. Предложение Игнаца Земмельвейса применять хлорную известь начало отсчет внедрению в медицину асептики. Человечество победило чуму, холеру, оспу, но, увы, так и не победило сепсис и родильную горячку, хотя и обуздало их в известной мере. И хотя сегодня никому уже не придет в голову принимать роды грязными руками, а инфекционных больных класть в одну постель со здоровыми пострадавшими от перелома, 13 сентября — всемирный день борьбы с сепсисом, от которого каждую минуту погибает больше десяти человек. Из двадцати миллионов случаев в год около четырех миллионов становятся смертельными.
Этот материал подготовила для вас редакция фонда. Мы существуем благодаря вашей помощи. Вы можете помочь нам прямо сейчас.
