Неуточненное расстройство. Почему в России так часто ставят диагноз "шизофрения"?

Лена впервые попала в психиатрическую больницу в шестнадцать лет с весом тридцать пять килограммов. Чтобы похудеть, она смешивала несколько веществ и пила их. В итоге начала слышать голоса. Из-за них Лена верила: если она не вымоет руки или наденет трусы не того цвета, случится что-то ужасное. Три месяца ее лечили галоперидолом и нейролептиками, пока она не набрала вес до сорока пяти килограммов. Тогда ее выпустили из больницы, а матери сказали, что это «вялотекущая шизофрения» и таблетки придется принимать всю жизнь.

Но препараты Лена не принимала, уехала учиться в Германию, и там ее состояние наладилось. А через пару лет случился второй эпизод — на фоне сильного стресса. «Голосов не было, — рассказывает девушка. — Я тогда очень устала, сдала диплом на отлично, написала записку и попыталась отравиться. К счастью, я проснулась. Дошла до ПНД и сказала, что пыталась покончить с собой».

Ее поместили в острое отделение, отобрали все вещи, оставили только пачку сигарет, свитер и зубную пасту. Две недели, которые она там провела, вспоминает с ужасом. «Люди умирали, например, алкоголики с циррозом, которые не получали помощи, и всем было все равно, — вспоминает Лена. — С кроватей снимали трупы. Многие пациенты были привязаны. Было страшно, и я падала в обморок от неправильной дозировки лекарств. До кровати упавшую меня несли не санитары — пациенты».

Лену выписали. Несколько лет этапы подавленности, вины и тревоги сменялись периодами дикого возбуждения, когда хотелось рисовать, учиться, работать и совершенно не хотелось спать. Это повторялось снова и снова. Тогда она не знала про существование такого диагноза, как биполярное аффективное расстройство. Его Лене поставили только через десять лет после первого обращения к психиатру — в Центре психиатрии и неврологии имени Бехтерева в Санкт-Петербурге. Сейчас она чувствует себя лучше — принимает лекарства, которые ей подошли, и наконец-то понимает, что с ней происходит.

Диагноз исключения

По данным Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и наркологии имени В.П. Сербского, в 2017 году у 488,5 тысячи россиян была диагностирована шизофрения.

К Дмитрию Фролову, психиатру из клиники Mental Health Center, едва ли не каждый день приходят люди с уже поставленным диагнозом шизофрения. Но по современным классификациям болезней у них нет соответствующих симптомов.

Он объясняет, что шизофрения — это диагноз исключения: для него характерны прежде всего бред и выраженные галлюцинации, как правило, слуховые, несвязная речь и выраженная апатия на протяжении более чем месяца. Все эти симптомы не специфичны: они могут наблюдаться и при других психических расстройствах — или вовсе у ментально здоровых людей. Поэтому, прежде чем поставить пациенту шизофрению, врач должен исключить иные причины состояния.

«Шизофрению нужно дифференцировать с другими психическими расстройствами, — говорит психиатр Сергей Потанин, научный сотрудник лаборатории психофармакологии ФГБНУ Научного центра психологии. — С биполярным и шизоаффективным расстройством — по наличию аффекта — депрессии и мании, которые могут доходить до психотического уровня, когда человек может чувствовать себя виновным в смерти всех людей на Земле или думать, что у него суперспособности. Надо различать и с бредовым расстройством — оно без галлюцинаций и негативных симптомов, и с рекуррентной депрессией — при ней психотические симптомы связаны с тяжестью состояния. Кроме того, дифференцировать от влияния разных веществ — не только наркотических, но и больших доз гормонов или противовоспалительных препаратов, с NMDA-энцефалитом и некоторыми соматическими заболеваниями».

Даже если психиатр компетентен и учитывает эти особенности, он не застрахован от ошибки: когда человек попадает к специалисту в остром состоянии, с выраженным бредом, его расстройство можно ошибочно диагностировать как шизофрению. Тогда он получит лечение, которое может оказаться бесполезным или даже вредным.

«Нейролептики могут как нивелировать бред при шизофрении, так иногда и выравнивать настроение при БАР (биполярном аффективном расстройстве) и убирать подавленность и тревогу при депрессивном или тревожном расстройстве, — говорит Фролов. — Но не все нейролептики, помогающие при шизофрении, эффективны при БАР: весьма мало шансов, что пациенту с биполярным расстройством для предотвращения колебаний настроения поможет галоперидол, который он получит при неправильной диагностике».

Очутилась в ЗАГСе и стала Мари-Лизой

Шизофрения — самое стигматизированное из психических расстройств, из-за чего в Японии и Южной Корее этот диагноз даже переименовали. В коллективном бессознательном шизофрения окружена множеством заблуждений: так, существует миф, что люди с шизофренией опасны. На самом деле уровень преступлений среди них незначительно выше, чем в среднем по популяции — если не было употребления психоактивных веществ. В целом крайне малая доля насильственных преступлений совершается людьми с тяжелыми психическими расстройствами: большинство преступников ментально здоровы.

Если человек получает лечение, то можно добиться длительной ремиссии и даже отменить лекарство, говорит Фролов: «С рекуррентной депрессией, с ОКР, с тревожным расстройством пациент может быть менее функционален, чем другой с шизофренией. Знаю людей с таким диагнозом, которые занимаются бизнесом и создают семьи, тогда как другие с тревожным расстройством из-за тяжести симптомов не выходят из дома».

Однако из-за стигматизации шизофрении пациенты, которым ставится этот диагноз, начинают думать, что у них тяжелое неизлечимое заболевание, — и от этого их состояние только ухудшается. Так случилось со студенткой философского факультета Лизой.

Все началось, когда она прочитала инструкцию к противогрибковому средству и стала одержима навязчивыми действиями: постоянно мыла ноги и руки, раскладывала в ванной мыло, проверяла, вымыт ли пол. С каждым таким действием тревога возрастала. Чтобы ее погасить, приходилось снова совершать действие.

Невролог в поликлинике написал в карте «F20.0» — шизофрения.

«Тогда самым стигматизированным диагнозом в моей голове была именно шизофрения, — рассказывает девушка. — Я думала, что все вокруг может быть галлюцинациями, и стала постоянно тестировать реальность. Однажды, когда передо мной стоял молочный коктейль, и на нем таяла и шипела пенка, я прислушивалась и думала: а вдруг мне это кажется? От этого навязчивые мысли и действия только обострились. Прислушивалась к каждому шороху, считала до пяти, чтобы убедиться, что мне что-то не кажется. Это было гораздо хуже, чем бояться грибка и мыть ноги».

Прописанные нейролептики не помогали, тревога возрастала. Лиза думала, что съездит в отпуск и все наладится, но все же сходила к психиатру, которого нашла мама. Он поставил обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) и прописал антидепрессанты. Навязчивые действия прошли.

«Через пару недель ушла и тревога, и мне стало хорошо — пока не стало пугающе хорошо, — рассказывает девушка. — Мне стало казаться, что я стану великим философом или богословом, создам свою школу. Бесконечно писала листы со своими идеями, всех любила, хотела танцевать, фонтанировала идеями. Лежала на кровати и слышала голоса как будто с потолка: «Она такая хорошая, она такая прекрасная». И думала: да, это про меня».

После этого Лиза попала в самую обычную русскую сельскую «психушку». Там она стала старательно убирать территорию в рамках трудотерапии, помогала мыть престарелых пациенток в тяжелом состоянии. Через две недели ее выписали с диагнозом циклотимия и таблетками, которые должны были помогать не уходить в манию, но вызывали сильную сонливость.

Дома девушка столкнулась с неприятием родителей. «Мама говорила мне: ты уже ходишь как наркоманка, — вспоминает она. — Бабушка считала и до сих пор считает: все, что со мной происходит, — это стыд, срам и позор, и никто из родственников не должен об этом знать».

Она решила, что позорит семью, и отказалась от лекарств. Мания вернулась через неделю. В итоге она очутилась в ЗАГСе, поменяла имя, и теперь ее зовут Мари-Лиза.

После, уже в обычном ПНД, ей поставили биполярное расстройство. Но врач сменился, а часть карточки потерялась, и теперь диагноз Мари-Лизы аффективное неуточненное расстройство.

Советская традиция и льготы на лекарства

Одна из главных причин гипердиагностики шизофрении в России — историческая. Советская трактовка заболевания позволяла поставить диагноз любому человеку с совершенно любым расстройством или вовсе без него — что и было неоднократно проделано с диссидентами, например, с биологом Жоресом Медведевым, поэтессой Натальей Горбаневской и публицисткой Валерией Новодворской. Им диагностировали «вялотекущую шизофрению» — удобный для карательной психиатрии диагноз, который благодаря размытым диагностическим критериям позволял считать любую форму инакомыслия симптомом.

«В позднем СССР диагноз ставился очень широко. Если пациент увлекался чем-то необычным для того времени — вегетарианством, эзотерикой, религией, — это было основанием подозревать шизофрению, — объясняет Фролов. — Доверяли скорее интуиции, чем четким критериям: считалось, что для шизофрении характерны определенная мимика, интонация, взгляд или даже запах».

По его словам, многие российские психиатры продолжают эту традицию и сегодня — расширительная трактовка шизофрении прописана в отечественных учебниках и преподается в вузах. При этом МКБ-10 (Международная классификация болезней), которой психиатры руководствуются при постановке диагноза, адаптирована для России, и если в оригинальной версии никакой вялотекущей шизофрении нет, то в русскоязычной версии она включена в шизотипическое расстройство личности.

Фролов вспоминает, как его в интернатуре заставляли ставить шизофрению человеку, которому перед сном однажды показалось, что его кто-то окликнул по имени. «У 5—15 % людей в течение жизни были слуховые галлюцинации — и у большинства из них нет шизофрении, но для отечественного психиатра это может стать основанием для такого диагноза. Или если кто-то начнет рассуждать о философии, скажет, что читал Канта в пятнадцать лет, что думает о смысле жизни. Любая «странность» человека рассматривается как симптом».

Евгений Касьянов, коллега Фролова из НИПНИ имени В. М. Бехтерева, также считает, что в гипердиагностике шизофрении виновата система обучения в России. По его мнению, акцент делается на исторические личности и их концепции расстройств вместо диагностических критериев МКБ, при этом особое внимание уделяется именно шизофрении — в ущерб аффективным расстройствам.

Но, возможно, этому есть и другое объяснение. Потанин считает, что значительное количество случаев гипердиагностики шизофрении объясняются льготным обеспечением лекарствами всех, чей диагноз начинается с приставки «шизо-». Некоторые лекарства могут стоить сорок тысяч в месяц, но если у человека стоит, например, биполярное расстройство, то он должен покупать лекарства на свои деньги. Даже если препарат тот же самый, что и у пациента с шизофренией, а тяжесть заболевания не позволяет работать.

«При затяжной тяжелой депрессии человек нередко не может работать, но ему очень сложно получить инвалидность, — рассказывает Потанин. — Легче поставить ему шизотипическое расстройство, с которым наши комиссии намного легче устанавливают инвалидность». По его словам, Российское общество психиатров пытается с этим бороться и сделать льготным обеспечение лекарствами хотя бы больных с биполярным расстройством. Но пока эта стена непробиваема.