Жизнь человека, зависимого от опиатов, циклична: достать наркотик — «поставиться», чтобы не было ломки. Найти денег, купить еще. И так каждый день. Помочь вырваться из замкнутого круга может заместительная поддерживающая терапия (ЗПТ) — когда потребителям опиоидных наркотиков назначают замещающий препарат (метадон или бупренорфин) под контролем специалистов. Препарат не вызывает эйфории, но снимает ломку. В России ЗПТ запрещена. Карантин ударил по всем, но сложнее всего сейчас тем, кто и так был максимально уязвим, в том числе и по наркозависимым. СПИД.ЦЕНТР попытался разобраться, что сейчас происходит с ними.
Новые условия
«Употребляешь, сидишь на системе, ломка, все как положено. Сейчас и так тяжело купить, найти денег, чтобы хоть как-то поправиться, а еще и менты давят. Народу на улицах нет, в десятки раз меньше стало людей, и они [полицейские] тебя видят за 200-300 метров», — рассказывает один из наших собеседников Георгий.
Ему 39, употребляет еще с начала 90-х. История классическая: родители-лимитчики, отец ушел, но помогал семье, мама по большей части работала на квартиру. Подросток частенько оставался один, окраина Москвы, новая компания, все курят травку: «А че ты не будешь? Боишься?». Дальше наркотики становились лишь сильнее: амфетамин, «черняшка» (производное мака). В 1999 узнал, что заразился ВИЧ, думал, что осталось год-два, и стал «жить на полную». Начался героин. Несмотря на зависимость, со временем женился, родился сын, как сам уверяет, «остепенился». По его словам, сейчас употребляет метадон и кокаин: «Я живу, никому не мешаю, не ворую, из дома ничего не несу. Употребляю так... Как лекарство принимаю. Чтобы не ломало».
Его друга на днях «приняли», когда тот забирал закладку, «хотя он совсем не похож на наркомана, внешность вообще никак не выдает». По словам Георгия, полицейские с началом карантина стали «прессовать» активнее: «Они более-менее знают свой район, людей, кто употребляет, фактически видят тебя издалека». Потребителю с новым режимом зачастую опасно даже выйти в аптеку за чистыми шприцами — жалуется наш собеседник. Могут принять рядом с аптекой. «Представляешь, человек нашел денег, мучился, занимал-перезанимал, едет — и такая фигня».
«Людям сейчас очень тяжело, не знаю, что они делают, вешаются, наверное. Вот они про пожилых говорят, что им сейчас тяжело, но мы тоже часть населения, и нам тоже тяжело. Нас загнали в угол», — добавляет Георгий. Раньше проблему с чистыми шприцами отчасти решали НКО и благотворительные фонды, занимающиеся профилактикой ВИЧ, но теперь их работа парализована.
Остаться без помощи
С началом карантина ежедневную аутрич-работу прекратил московский фонд Андрея Рылькова (ФАР). Поняли, что не могут нормально обеспечить безопасность ни сотрудников, ни тем более участников (так называют подопечных). Пока они работают в усеченном формате: выходят на группы клиентов по пять человек, договариваются с одним из них, собирают материалы (чистые шприцы, воду, мази от гнойных ран и для вен, спиртовые салфетки и так далее) и развозят на машине. В среднем за день удается объехать до шести точек.
По словам координатора уличной социальной работы ФАР Максима Малышева, сами наркозависимые люди рассказывают, что дефицита наркотиков сейчас не наблюдается, стало лишь сложнее найти деньги и опаснее поднимать закладки из-за внимания со стороны полиции. «Главное, что для наркопотребителей сейчас меньше доступа к медицинским услугам, тестированию, консультированию. А значит, автоматически растет риск инфицирования гепатитом С или ВИЧ. Ни мы, ни другие организации не работают, это поле реально схлопнулось, — объясняет он. — Сейчас у нас сотая доля нашего обычного охвата».
Санкт-Петербургский благотворительный фонд «Гуманитарное действие» занимается профилактикой ВИЧ и программами снижения вреда уже 23 года. Как и у фонда Рылькова, у них тоже есть мобильные пункты — три автобуса, которые ежедневно дежурят в разных точках города — как правило, тех, где проживает наибольшее количество наркозависимых. То есть на окраинах. В автобусах до самого недавнего времени можно было обменять шприцы — грязные на чистые, взять мази, воду, провериться на заболевания, получить медицинскую или юридическую консультацию.
Теперь из-за режима изоляции автобусы временно не работают: не получается выдержать дистанцию в полтора метра между людьми. Фонд заранее предупредил подопечных, что мобильные пункты закроются, а несколько дней назад направил письмо в Роспотребнадзор, что готов принять дополнительные меры защиты сотрудников и клиентов, дабы разрешили работу. Но ответа пока не получил. Работать продолжает только стационарный медицинский пункт организации, открывшийся в марте этого года. Там можно пройти экспресс-тест на ВИЧ по слюне, если в ближайшее время договорятся с медсестрой, то будут и тесты на гепатит, сифилис (он делаются по крови), рассказывает заместитель директора фонда Алексей Лахов.
В низкопороговом центре можно получить и шприцы, дежурит социальный работник. Но пункт открыт пока всего два дня в неделю, и в среднем туда приходит лишь по пять-шесть человек в день. Наркопотребителям сложно перемещаться по городу, им важно, чтобы помощь приходила в их районы, объясняют сотрудники фонда. «Когда возникает проблема с доступом к чистым шприцам, то выше вероятность, что в компании будут пользоваться одним несколько человек. Или у человека валялся давно шприц дома, он уже даже не помнит, чей», — добавляет Лахов. В итоге по завершении одной эпидемии, коронавирусной, наркозависимые рискуют столкнуться со вспышкой другой — ВИЧ.
Новые риски
Уход с улиц профильных НКО — это не только прекращение тестирования и раздачи чистых шприцев и мазей. Люди получали здесь психологическую помощь. «Дурацкое состояние подвешенности в воздухе сказывается не только на нас, но и на наркопотребителях, — объясняет Алексей Лахов. — В общении с нашими психологами и консультантами они признаются, что у наркопотребителей стало больше неуверенности, растерянности, непонимания — что делать-то?».
Василий из Санкт-Петербурга, один из подопечных «Гуманитарного действия» (употребляет уличный метадон), в беседе с корреспондентом сайта СПИД.ЦЕНТР тоже отмечает, что, как и многие, из-за карантина пребывает в растерянности. С деньгами стало ощутимо тяжелее: «В основном наркоманы работают неофициально. Я работал монтажником пожарных сигнализаций, один знакомый — водителем, другой — сторожем на стоянке, третья — в клининге. А сейчас работать негде. Доставать наркотики сложнее, сейчас люди ищут контору, которая работает ближе к дому, не глядя уже на цены».
Он не видит большой проблемы в том, что НКО перестали раздавать чистые шприцы, «они и в аптеке есть». Впрочем, в мобильный пункт «Гуманитарного действия» тоже ходил: «Хорошо, конечно, когда в автобусе их взял и знаешь, что они у тебя есть, лежат». К социальщикам он обращался не за ними, а за моральной поддержкой и общением, в порядке социализации: «Знакомых мало, общаюсь редко».
Георгию тоже не хватает именно моральной поддержки, которую он получал от приостановивших свою работу НКО-шников: «Мы точно такие же люди, работаем, платим налоги, у многих семьи». Ему хочется, чтобы государство помогло и наркопотребителям в тяжелой ситуации: «Организовали какие-то пункты, где хоть обезболивающие давали бы, транквилизаторы и снотворное, как в больнице, снять кумар. Чтобы хоть как-то поспать, поесть». Но, как кажется, государству пока не до потребителей нелегальных препаратов.
Перекумариться
Реальной помощью таким людям могло бы стать увеличение реабилитационных коек в бюджетных наркологических клиниках и детоксикация. Если зависимый от опиатов человек вовремя не достанет дозу, у него начинается абстиненция. Так называемая ломка. Она может длиться несколько недель. Георгий описывает ее симптомы: «Выкручивает суставы, кости выламывает, все болит, не можешь есть, пить. Тошнит. Самое тяжелое — не можешь спать. Постоянно думаешь только об этом. И морально очень тяжело и плохо. Во время последней моей ломки лежал на кровати, ноги болят, думал, засну — за ночь тысячу раз перевернешься».
Медикаментозная больничная детоксикация, способная снять ломку, в среднем длится пять-семь дней. Но попасть на нее бесплатно в городскую больницу не так просто. В Москве можно лечь в 19-ю и 17-ю наркологические больницы, подведомственные Московскому научно-практическому центру наркологии, или в Национальный научный центр наркологии (ННЦ). Но, как объясняет Малышев, в первые не берут без столичной прописки, паспорта и страхового полиса, а ННЦ, куда раньше можно было лечь без документов, из-за карантина закрыл прием.
Альтернатива — частные больницы, но на них денег нет почти ни у кого из наркопотребителей. Курс продолжительностью в 27 дней стоит там порядка 30 000 рублей. Для большинства это неподъемная сумма. В Петербурге ситуация схожая — в городе есть только одна городская клиника, куда можно бесплатно лечь на детокс или реабилитацию. «Но опять же, только с питерской регистрацией или справкой „БОМЖ“», — объясняет Лахов.
«Конечно, оставшись без наркотиков, потребители не пойдут никого убивать или там грабить бабушек — это все сказки. Девяносто девять процентов людей на это просто не готовы и неспособны», — говорят социальные работники обоих фондов. Но в итоге для них карантин обернется тысячами передозировок: «Если у человека не будет доступа к наркотикам какое-то время, может упасть толерантность, и когда в следующий раз он сделает инъекцию, организм может не выдержать». Вынужденное воздержание вряд ли станет для кого-то способом бросить потребление: даже если человек на какое-то время остался без наркотиков, то пройдя муки абстиненции, с высокой долей вероятности он все равно вернется к наркотику.
«К этому возвращаешься, так или иначе. Даже если переломил себя, потом кого-то увидел, подумал — и все вернулось на круги своя. От этого никуда не деться, от себя не убежишь», — продолжает их мысль Георгий. Впрочем, у завязавших есть такая поговорка: «Любой наркоман когда-нибудь бросит колоться, просто некоторым это удается сделать еще при жизни». В новых условиях до чудесного момента дожить, судя по всему, удастся совсем немногим.
Этот материал подготовила для вас редакция фонда. Мы существуем благодаря вашей помощи. Вы можете помочь нам прямо сейчас.