Вместо проповеди — тарелка супа, а личный опыт зависимости — как строчка в резюме. Благотворительный фонд «Диакония» больше десяти лет помогает бездомным и людям с зависимостью, а также проводит профилактику ВИЧ. На каких принципах строится работа фонда со сложными социальными группами, для СПИД.ЦЕНТРа рассказывает Настя Дмитриева.
«Эх, лимон забыла! Сегодня только чеснок!» — женщина умело раскладывает в глубине маленького автобуса одноразовые тарелки и ложки, готовит хлеб и черпак для супа. Заодно откуда-то из сумочки достает несколько головок чеснока: «Осень же, им витамины нужны!».
«Им» — это Сабина о бездомных людях, которые сегодня, как и в остальные будние дни, придут на стоянку автобуса Милосердия недалеко от Александро-Невской Лавры за горячим супом, чаем и хлебом. Ну и за чесноком для витаминизации, по личной инициативе предприимчивой волонтерки.
Год назад Сабина иначе как стигматизирующим «БОМЖи» о бездомных не отзывалась. «Я презирала всех этих людей. Думала, что человек оказывается в таких ситуациях, потому что не хочет менять свою жизнь. Меня всегда пугали люди, которые валяются на улицах, писаются и все такое. Вот от гордыни духовный отец и дал мне такое послушание. Внутреннее сопротивление, конечно, было сильным. Но ослушаться не решилась. Первые месяца полтора был ужас. После каждого рейса я ревела навзрыд: жалко! Это был прорыв: я стала воспринимать их как людей».
В автобусе тепло, сухо и уютно. Снаружи — мерзкий моросящий дождь и ветер. Для людей, стоящих в очереди к маленькому окошку раздачи, это не имеет значения. Многие проделывают дальний путь, чтобы поесть горячей еды, пусть даже под дождем и стоя.
Молчаливая серая очередь человек в тридцать двигается, не задерживаясь. Водитель автобуса Сергей следит за порядком: «Ты поел? Отлично», «Не уходи, в конце йогурты будем раздавать», «На машине не едим! Куда на капот ставишь?» и параллельно рассказывает мне о работе автобуса. Выезжает он пять раз в неделю по будням, чтобы поесть, документы или справки не спрашивают.
«Сюда все приходят: бездомные мужчины, женщины, ребята-беспризорники. Есть обычные мужики, которые немножко заблудились во времени, потом очухались: «Опа, а куда идти?». Бывает, и пьяные приходят. Если ведут себя нормально, я не могу их выгнать. Покушал, живой остался, и слава Богу. Если буянят, у меня прямая связь с полицией, приедут в течение пяти минут. Тут и драки были, и поножовщина».
Сергей в «Диаконии» работает четыре года: сначала был консультантом, потом попросили выйти водителем на замену. Так в этой должности и остался. Спрашиваю его о прошлом: «Армия в 18, там бухали, аэродром охраняли, спирт всегда под рукой был. На гражданку вышел — тоже где-то грань перешел, потерялся, все, зависимость схавала меня. Она же заглатывает! Так до 36 и пил».
Четыре года Сергей провел в Псковской области у азербайджанцев, «почти в рабстве»: ездил по деревням резать скот на продажу, сам сидел в машине с овцами и баранами, за стопку водки накидывал им навоз. Весил тогда 52 килограмма. А потом «с ровного места взял и дернул в Питер». С воспалением легких и положительным ВИЧ-статусом.
«Пролежал в больнице два месяца, потом в нарколожке на детоксикации. Это было самое жаркое лето в Питере, а я за решеткой плавлюсь. На улицу смотришь: такой соблазн! Но выдержал», — вспоминает он.
С этого момента жизнь стала выравниваться. Важным стало знакомство на группе АА (анонимных алкоголиков) с Александром Фокиным, психологом из «Диаконии». Он и помог сюда устроиться. «Я ездил, помогал, наблюдал, учился. Было интересно, и ребята — такие волчары, тертые выздоравливающие. На них смотришь — жить хочется. Потихоньку, потихоньку и меня начало разгонять. У нас же еще и руководство в этом плане прикольное, они же все психологи. Вы попробуйте с такими, как мы, в команде поработать, с зависимыми. Это же очень трудно! Всякое бывает».
Сергей отходит помочь с раздачей, а со мной здоровается женщина. Анне 76 лет, она добирается с другого конца города, приходит в третий или четвертый раз. Родом из маленького украинского села, где всю жизнь проработала библиотекарем. Двадцать лет назад сын перевез их с бабушкой в Петербург: «Маме было 83 года, а мне за пятьдесят. У него здесь сложилась жизнь, а у нас в деревне наоборот стали убивать, воровать. Вот он нас сюда и привез обеих».
После свадьбы сын с женой улетели на отдых в Таиланд. В один из дней во время купания молодого человека волной ударило о берег: он получил сильнейшую травму позвоночника. Дальше — дорогостоящее лечение в разных клиниках, инвалидность, неспособность ходить, безработица и многотысячные долги. И Анна решилась просить милостыню.
«Первый раз ломать себя тяжело! А когда уже поломаешь, то как должное, уже не стесняясь, — рассказывает она. — Конечно, сын, наверное, зарабатывал бы сам, если бы у него ноги двигались. Но когда мне очень тяжело, думаю, вот бы услышать: «Мама, не надо!». Мне уже семьдесят седьмой год, так хочется, чтобы кто-то обо мне позаботился. Сюда прихожу, а здесь люди, так хорошо! Среди них чувствуешь, что ты — человек».
Комфортные условия, но эмоционально болезненная работа
До деревни Сологубовки в Ленинградской области ехать на машине часа полтора. Практически сразу после поворота на деревню слякотный осенний пейзаж сменяется зимним. К пункту назначения — реабилитационному центру для алко- и наркозависимых людей — двигаешься по указателям и табличкам с цитатами о спасении, развешенным на столбах. Храм и центр стоят в отдалении от деревни, на берегу озера.
Меня встречает консультант Дмитрий. Сам центр — двухэтажное здание с подвалом. На первом этаже столовая и комнаты, в которых живут реабилитанты, сейчас их четырнадцать человек. Внизу тренажерный зал и склад для рабочей одежды. На втором этаже комнаты для священников и прихожан, уголок с книгами и комнаты для групповых занятий. Приезжают сюда добровольно, с минимальным набором документов (паспорт с регистрацией РФ, справки об отсутствии туберкулеза и сифилиса). Курс длится полгода. Собрать вещи и уйти можно в любой момент: решеток и замков, в отличие от городской нарколожки, здесь нет, никого не держат.
Реабилитационный центр в Сологубовке. Источник: соцсети «Диаконии».
Реабилитация представляет собой работу с психологом, групповые встречи, обучающие лекции, послушания (уборка, поддержание чистоты, готовка еды для всех — простые задания), посещение службы в церкви (верующим при этом быть необязательно), постоянные письменные задания. Например, вспомнить двадцать случаев, когда тебе было стыдно: в детстве, в юности, в употреблении, сейчас. Прописать, прожить их в своей голове еще раз, а после поделиться на группе.
«Здесь предлагается длительная работа в очень комфортных условиях, но эмоционально болезненная, — поясняет Дмитрий. — Человек всю жизнь убегал: от взаимоотношений с родителями, перед которыми было стыдно, с женщинами, с которыми не понимал, что делать, с деньгами, которые не знал, как зарабатывать. А тут ему предлагается к этому вернуться. У кого-то спустя пятнадцать лет, у кого-то спустя двадцать. Это страшно. Несмотря на их разный возраст, все они, по сути, дети, которые не могут брать на себя ответственность. Мы взаимодействуем с ними в четких границах, чтобы дать возможность быть самостоятельными».
И об употреблении, и о работе с зависимостью сам Дмитрий знает из личного опыта: пятнадцать лет назад наркотики едва не разрушили его жизнь до основания — 90-е годы, мак, героин. Наркотики тогда, по его словам, «лились рекой» и употреблять было модно: «Мы занимались распространением веществ и были их активными потребителями. Все измерялось дозами. Так я прожил десять лет».
«Я тридцать лет только губил себя: наркотики, алкоголь, лишь бы забыться. Столько раз мог просто сдохнуть, а вот живой. Этих случаев десятки, и когда их прописываешь, задумываешься: для чего-то ведь остался жив?»
Дмитрий говорит, все в их компании думали, что точно умрут к тридцати, «поэтому сейчас давайте веселиться». «Мне кажется, это была просто истерика, — продолжает мужчина. — Мы ничего не могли с этим сделать, и такой лозунг нас сплачивал. В этом и была суть: найти людей, которые разделяют с тобой твой упадок. Чем ниже я падал, тем ниже был круг моего общения: мне очень хотелось общаться с людьми независимыми, но я все время чувствовал свою ущербность по сравнению с ними».
Из компании в живых действительно остались три-четыре человека. Дима среди них. За помощью он обратился после того, как убедился: сам справиться не в состоянии. Признание собственного бессилия — первый шаг в работе с зависимостью. Сделать его нужно самостоятельно: волшебной таблетки от наркомании не существует.
Дмитрий признается, что иногда устает. И от воспитанников, и от контекста. Но работа с такой сложной социальной группой научила его быстро справляться с раздражением и другими негативными эмоциями, не застревать в них.
«Иногда очень тяжело, потому что они невменяемые. Конструктивного диалога бывает невозможно добиться, особенно на первом этапе: они постоянно манипулируют, продавливают свою идею, как и что им нужно здесь делать. Их тяжело привести к пониманию, что нужно просто почаще вспоминать, почему они здесь оказались. Что у них есть проблемы с веществами, которые они не могут контролировать, с осознанием того, что с ними происходит».
И эмоциональное состояние, и поведение реабилитантов зависят от вида употреблявшихся наркотиков.
«„Ты что употреблял?“ — „Соли“. Ага, понятно: значит, у нас будет много идей о том, как надо, и много паранойи: я все знаю, все умею, но за мной следят. Метадон или героин больше седативные, настраивают на подпольную игру: я со всем согласен, все понимаю, но пытаюсь съехать со всего, что мне предлагается. Если мне предлагается написать задание за пять дней, то я четыре дня ничего не делаю, а потом что-нибудь там напишу. Если это стимуляторы (спиды, мефедрон, кокаин), то они наоборот пять дней пишут полотна, они активны, они везде, от этого сами устают. Иногда мы это все называем «Палата номер шесть»: если за день к тебе придут пять человек и расскажут, что у них в головах происходит, то потом не понимаешь уже, что в твоей собственной голове происходит».
Тестирование на ВИЧ. Источник: соцсети «Диаконии».
Дмитрий подчеркивает, что для фонда главное — участие людей в процессе собственного выздоровления. Основная возможность оставаться трезвыми — быть полезным и нужным. Поэтому сотрудники активно призывают подопечных быть волонтерами фонда: кормить бездомных, тестировать на ВИЧ, помогать социально незащищенным семьям.
За плечами сорокапятилетнего Кирилла опыт бездомности, непродолжительный период трезвости, потом падение по накатанной: сорок дней жизни в подъезде, больница, срыв, больница. Выйдя в последний раз после лечения на улицу, подумал: «Все равно пропадать, позвоню последний раз в центр». До этого все время не было свободных мест. К его удивлению на том конце провода ответили: «Приезжайте завтра».
«Когда находишься здесь, кажется, что ты ошибся. Едешь в ожидании, что тебе сразу помогут. Не ты приложишь усилия, а тебя вылечат. Но обламываешься: ты сам по себе, тебя кинули, плыви. Консультанты постоянно говорят обращаться за помощью: чуть-чуть «погнал», подходи, проговаривай этот момент. После трех месяцев тяжело: начинаются копания в себе, и думаешь: а что здесь еще три месяца делать? Я уже прошел через это. Эти три оставшихся месяца — для смирения».
В планах Кирилла остаться после курса работником на ферме: к коровам он привык, ухаживает за ними с удовольствием. А в шумный большой город пока и не хочет: «Я тридцать лет только губил себя: наркотики, алкоголь, лишь бы забыться. Столько раз мог просто сдохнуть, а вот живой. Даже в сугробе мог замерзнуть, сколько у меня так соупотребителей умерло. Этих случаев десятки, и когда их прописываешь, задумываешься: для чего-то ведь остался жив? И хочется хоть что-то путное сделать».
«Проходил мимо, сделал тест и узнал, что у тебя ВИЧ»
На следующий день после Сологубовки я еду в другой автобус фонда, ответственный за профилактику ВИЧ. В нем можно бесплатно и анонимно пройти экспресс-тест, узнать свой статус, получить информацию. Каждый будний день автобус появляется на одной из пяти постоянных стоянок. Сегодня пятница, значит, приехали на Ладожскую.
«Желающие есть?» — из двери автобуса выглядывает консультант. Рядом стоят пятнадцать мужчин. Это выпускники центра: они уже прошли шестимесячный курс реабилитации и сейчас живут на социальной квартире фонда. Сами платят часть денег за проживание, устраиваются на работу, налаживают социальные связи. Левел-ап ответственности за себя. Приехали провериться на ВИЧ. Но к моменту моего появления они уже прошли тест, получили результаты и через пару минут разойдутся кто домой, кто по делам. Оставшиеся пару часов до конца дежурства мы сидим втроем: консультанты Евгений и Руслан и я. В автобус так больше никто и не заглядывает.
В автобусе не обменивают шприцы и не раздают всем подряд презервативы. Моралей тоже не читают, в православную веру не обращают. Работа ограничивается консультацией и тестом.
«Тестируем всех желающих независимо от вероисповедания. Презервативы даем, если именно просят люди: речь ведь идет не о зачатии ребенка, а о вирусном заболевании. Если кому-то надо, можем, конечно, проповедь устроить, у нас, бывает, диалоги заходят. Но то, что мы сами — верующие и работаем в православной организации, — это другая история, здесь мы религией не машем».
Люди сюда заходят самые разные: и студенты, и менеджеры, и секс-работницы, и случайные прохожие. По разным оценкам, в Санкт-Петербурге сейчас около пятидесяти тысяч людей живут с ВИЧ. «Благодаря» огромной цифре осведомленность людей повышается, поэтому многие используют возможность бесплатно пройти тест.
«„Ой, у вас прививка от гриппа? Нет? Ну ладно, раз уж зашла!“ — женщина 58 лет проходила мимо, — рассказывают сотрудники. — Оказалось, у нее ВИЧ. Оцениваем на взгляд, как говорить эту новость, как себя вести дальше. Чтобы человек не думал, что это конец его жизни, его надо выровнять. Бывает, и потряхивает людей, и плачут. Рассказать о результате дело нехитрое, главное, чтобы он ушел с информацией».
Как уточняет Евгений, в момент стресса человек воспринимает 20 % всей входящей информации. И в эти 20 процентов консультантам важно вложить две вещи: первое — ты такой не один, второе — мы знаем, что тебе нужно делать и куда обращаться, вот адреса и телефоны центра СПИД.
«Все, что окружает зависимого, — насилие»
Ключевой момент работы «Диаконии» — использование так называемой Миннесотской модели, предполагающей сотрудничество. Консультанты и специалисты фонда, работающие с зависимыми, преимущественно бывшие подопечные с личным опытом выздоровления.
«Таким образом мы уходим от патерналистской модели, когда я — начальник, ты — дурак, — поясняет выбранную политику исполнительный директор фонда Елена Рыдалевская. — Они делятся собственным опытом и создают атмосферу благожелательной поддержки: «Я делал так-то и так-то, если тебе что-то кажется актуальным, ты можешь это применить, и если ты будешь действовать, как мы все действовали, у тебя есть шанс оставаться трезвым».
Мобильный пункт тестирования на ВИЧ. Источник: соцсети «Диаконии».
Трезвым и «выздоравливающим». Компромиссный русский язык позволяет найти форму причастия, не конфликтующую с хроническим характером зависимости. Вылечиться от алкоголизма и наркомании нельзя, это история пожизненная. Но выздоравливать — то есть находиться в постоянном процессе работы над собой и с собой — можно.
И в Петербурге, и в России в целом система помощи институционализирована. Но, по словам Рыдалевской, она выстроена на насилии: «У нас есть зависимый. Кто вокруг него существует? То, что называется так красиво «национальным сегментом реабилитации зависимых»: судейское сообщество, правоохранительные органы, которые должны заниматься вопросами закона и его соблюдения, социальные органы и наркология, которые должны, по идее, помогать. Но! Наркология теперь по запросу прокуратуры обязана подавать список клиентов, стоящих у нее на учете, а социозащитные учреждения по запросу должны идти по адресам, если есть какие-то сигналы, и выявлять зависимых, угрожая им лишением родительских прав. Получается, что все окружающее зависимого несет в себе элемент насилия».
«В этом и была суть: найти людей, которые разделяют с тобой твой упадок. Чем ниже я падал, тем ниже был круг моего общения: мне очень хотелось общаться с людьми независимыми, но я все время чувствовал свою ущербность по сравнению с ними»
Исключений, стоящих вне системы, два: бесплатные общества Анонимных алкоголиков и наркоманов и профильные НКО. «Только эти два кусочка образуют некую терапевтическую среду, в которой человек может найти помощь и не ощущать никакого насилия, — считает Рыдалевская. — И только они сохраняют конфиденциальность: люди, которые здесь находятся, не подвергаются преследованию силовиков. При этом они фактически выведены из сферы государственного бюджетирования. АА — вообще бесплатная история, а НКО существует на некоторые подачки».
Одно из объяснений, почему фонд, занимающийся профилактикой ВИЧ, ограничивается тестированием и консультацией, но не обменивает шприцы и системно не раздает презервативы (помимо очевидного объяснения, связанного с религией), — эти действия считаются элементами стратегии снижения вреда. Она в нашей стране не особо поддерживается, а заместительная терапия и вовсе запрещена. Рыдалевская этот запрет поддерживает.
«Если бы у нас была система реабилитации, которая вовлекает все органы и структуры в помощь и ресоциализацию людей, если бы у нас была широкая и адекватная профилактическая работа, если бы у нас были социальные лифты, которые мужчинам помогали бы реализовываться, тогда, наверное, можно было бы добавить заместительную терапию, — объясняет она. — Но это как в сказке про Нильса с дикими гусями: когда одна палочка и девять дырочек победят целое войско, когда король снимет шляпу, а ты останешься в ней... Практически несбыточная история».
«Заместительная поддерживающая терапия — один из наиболее эффективных методов лечения опиоидной зависимости. С помощью этого метода можно снизить высокие издержки, связанные с опиоидной зависимостью, для самих индивидов, их семей и для общества в целом — главным образом благодаря сокращению употребления героина, уменьшению количества связанных с ним смертельных исходов, сокращению числа случаев поведения, сопряженных с риском инфицирования ВИЧ, а также снижению преступного поведения. Заместительная поддерживающая терапия — основной компонент приближенных к населению подходов к ведению пациентов с опиоидной зависимостью и профилактике инфицирования ВИЧ среди потребителей инъекционных наркотиков (ПИН)».
Совместная позиция Всемирной организации здравоохранения, управления Организации объединенных наций по наркотикам и преступности (УООННП), объединенной программы Организации объединенных наций по ВИЧ/СПИДу (ЮНЭЙДС).
Чем важно заниматься из инструментов помощи зависимым людям? Работой со стереотипами, стигмой и пониманием на уровне общественного сознания, что химическая зависимость — не проблема одного отдельно взятого человека, а следствие комплексных сбоев.
Рыдалевская считает, что алкоголизм и наркомания, подобно Дракону из пьесы Шварца, появляются на поле борьбы, ненависти, травмы. «В обществе есть тенденция — убить дракона в ком-то другом. В себе мы его разглядывать не будем: для персонального отношения это трудно, а для страны — не патриотично. Надо ведь видеть только плюсы — и не дай Бог коснуться каких-то минусов. Это тупиковая история. Люди пришли к химической зависимости не сами по себе, не потому что они такие изуверы, от которых надо избавиться. Стигматизирующее отношение никак не способствует их выздоровлению. Важно понимать, что появление таких людей — результат того, как мы живем».
Этот материал подготовила для вас редакция фонда. Мы существуем благодаря вашей помощи. Вы можете помочь нам прямо сейчас.
