Преподавание и обучение в условиях пандемии: китайский опыт

До моего возвращения в преподавательский состав Сычуаньского университета оставалось несколько дней. Я ехал на велосипеде по безлюдной территории студенческого городка, как вдруг увидел перед собой робота. Это был компактный механизм на четырех колесиках: по высоте он едва доходил мне до груди, а в длину был не больше машинки для гольфа. Впереди у него было установлено т-образное устройство, своего рода датчик. Робот проехал мимо меня, жужжа электрическим моторчиком, а я последовал за ним, держась на расстоянии метров в пять.

На дворе было 27 мая. К тому моменту прошло больше трех месяцев с моего последнего визита в студенческий городок в Цзянъане (на окраине города Чэнду на юго-западе Китая). В конце января перед самым началом весеннего учебного семестра я поспешил в университет, чтобы забрать бумаги из кабинета, тогда уже почти месяц был режим самоизоляции, введенный по всей стране. Администрация университета сообщила, что как минимум в начале семестра все лекции будут онлайн.

Тогда еще казалось, что можно убежать от коронавируса, уехав из Китая. И многие иностранные преподаватели вернулись к себе на родину. Весь февраль я отвечал на письма моих обеспокоенных знакомых и родственников, находившихся в США. Заверял, что моя семья в порядке и что мы решили остаться в Чэнду, несмотря на большое количество жертв коронавируса — к 20 февраля по официальным данным погибли 2236 человек.

С этого момента семестр тянулся для всех бесконечно долго, пришло массовое понимание, что заболевание распространилось куда масштабнее, чем казалось сначала. На третьей неделе учебных занятий официально объявили, что эпидемия переросла в пандемию; к шестой число жертв коронавируса в США превысило цифры в Китае. Границы Китая закрыли для иностранцев, и все пытались вернуться домой. Китай был первой страной, в которой объявили пандемию, а также одной из первых, где удалось взять под контроль распространение вируса и где сформировалась «новая нормальность». В начале седьмой учебной недели мои девятилетние дочери-близняшки вернулись к учебе, на тринадцатой неделе впервые в посткоронавирусную эпоху я полетел на самолете. Сейчас уже четырнадцатая неделя, 27 мая, и я наконец-то вернулся в студенческий городок.

Я следовал за роботом, пока он не остановился на улице, вдоль которой стояли общежития. Электронным голосом он громко объявил: «Daodazhandian!» — «Прибытие на место назначения!». Улица была безлюдной — многие студенты еще не вернулись в общежития. Ввели новые правила, по которому учащиеся не могли покинуть студенческий городок после своего возвращения туда, пока не получат специальное разрешение. На каждом входе на территорию университета вмонтировали системы распознавания лиц, они распознавали и людей в масках. Когда я приехал в университет, охранник при сканировании моего лица сказал, что маску снимать не нужно. На экране высветилось мое имя, температура тела и удостоверение личности преподавателя в университете. Как у преподавателя у меня было право как войти на территорию университета, так и выйти оттуда. Студентам это было запрещено.

Я стоял рядом с роботом и смотрел на общежития, из которых не доносилось ни звука. Наконец трое учащихся в медицинских масках и с мобильными телефонами в руках с разных сторон подошли к роботу. Каждый из них набрал на расположенном на спине робота сенсорном экране комбинацию цифр, после чего распахнулась дверца ячейки, в которой лежала посылка.

Одна из студенток рассказала, что заказала посылку в самом крупном интернет-магазине Китая — Taobao, принадлежащем компании Alibaba. До начала эпидемии учащиеся получали свои посылки в университетском почтовом отделении, а теперь доставку осуществляет робот. С помощью смс и звонка он оповещает, что скоро прибудет к ее комнате.

Следующие полчаса я ехал на велосипеде за роботом в надежде, что рано или поздно он приведет меня к своему владельцу. Каждый раз, когда я приближался к нему слишком близко, звучал гудок; если я подрезал робота, он останавливался. Когда я ему что-то кричал, он никак на меня не реагировал. Время от времени робот тормозил, звучала фраза «Daodazhandian!», подходили студенты в медицинских масках, держа в руках мобильные телефоны и двигаясь напрямую по направлению ко мне. То, что происходило в этом безлюдном студенческом городке, походило на сцену из фильма ужасов, которому я бы дал название «Дети ковида».

Наконец робот остановился перед складом «Цайняо» на самом краю студгородка. Одетый в синий жилет работник подошел к роботу и начал складывать в него посылки. «У нас уже три таких устройства», — сказал он. Сотрудники склада каждый вечер возвращаются домой за пределами университета, так что использование робота позволяет минимизировать контакты между ними и учащимися.

Я снова сел на велосипед и поехал к своему рабочему месту. По дороге увидел целый ряд белых палаток, на которых на английском языке было написано «Здоровье Китая». В одной из палаток была медсестра, она сидела за столом, на котором в небольших коробочках лежали два стеклянных градусника. Медсестра сказала: если на пропускном пункте у кого-то обнаруживают высокую температуру, его отправляют в одну из этих палаток на более тщательную проверку. При необходимости его отводят в университетскую поликлинику, чтобы взять мазок на коронавирус.

Когда я добрался до своего кабинета, на столе уже лежала посылка от администрации: пять медицинских масок, пара защитных перчаток и упаковка медицинских спиртовых салфеток.

Самоизоляция в Китае

С началом весеннего семестра я оказался в самоизоляции в своем доме в Чэнду (столице провинции Сычуань). Из-за коронавируса около тридцати миллионов студентов вузов и ста восьмидесяти миллионов школьников в Китае обучались в режиме онлайн. В начальных классах многих школ не стали вводить домашнее обучение. Мои дочери Ариэль и Наташа учились в третьем классе в местной государственной школе, их преподаватели выкладывали в сеть короткие видеоуроки, которые родители показывали своим детям, когда дома было хорошее интернет-соединение.

Я пытался разобраться, как работать через платформу для онлайн-обучения, которую в большой спешке подготовила администрация университета, она часто зависала. Учеба начиналась каждый день около восьми часов утра. В нашей онлайн-системе (в Китае никто из преподавателей не использовал Zoom) студенты не могли включить у себя видеокамеру: на экране доступно только видеоизображение преподавателя, хотя и этой функцией не всегда можно было воспользоваться. Когда я только начал читать лекции по научно-популярной журналистике, попытался провести одно из занятий в прямом эфире. Однако система зависала так часто, что я бросил эту затею. После я не включал у себя видеокамеру. Каждую неделю подготавливал изображения, схемы и документы и транслировал их на экране, а со студентами общался по аудиосвязи и обменивался текстовыми сообщениями.

Я преподавал в трех группах, то есть у меня было около шестидесяти студентов, и только одного из них я знал в лицо. Я часто обращался к еще плохо знакомым мне ребятам с просьбой включить их микрофоны, благодаря чему я потихоньку научился различать голоса и ассоциировать их с конкретными именами. Студенты из Китая обычно выбирают себе английские имена, и в 1990-е годы, когда общение с иностранцами было довольно ограничено, моя учебная аудитория была заполнена китаизированными персонажами из произведений Диккенса: высокий юноша по прозвищу Дейзи, милая девушка по прозвищу Коконат. Прошло двадцать лет, а у меня до сих пор остались фотографии некоторых ребят: Лейзи с веснушками, Йеллоу в очках в тонкой металлической оправе, Хаус с очень худым телосложением, как у пугала в сычуаньской деревне. В те времена сельские жители в Китае, когда их фотографировали, принимали спокойную позу и сохраняли строгое выражение лица.

Своих нынешних учеников я не знаю в лицо, и имена у них вполне обычные: Агнес, Флоренс, Джеймс, Дэвид, Энди, Чарлз, Стив и Брайан. Я был рад, что в моей группе по научно-популярной журналистике учился старшекурсник по имени Сизиф. Значит, и сейчас можно встретить людей с необычными именами.

С годами такие высшие учебные заведения, как университет Сычуань, стремительно теряют региональный характер, и это положительно сказывается на качестве высшего образования. Мои ученики разбросаны по всей стране: они находятся в более чем пятнадцати провинциях и муниципалитетах — от Юньнаня далеко на юго-западе страны до Гирина на границе с Северной Кореей. Несмотря на это, в начале семестра мы все находились в одинаковом положении. На первой учебной неделе я поинтересовался, какая обстановка в их родных городах? Каждый четвертый ответил, что не выходил из дома целый месяц.

Режим самоизоляции в Китае был строже, чем в большинстве других стран. Районные комитеты, низший уровень Коммунистической партии Китая, обеспечивали соблюдение введенных правительством правил. Так, во многих жилых домах они разрешали выходить на улицу за необходимыми покупками только одному члену семьи раз в два-три дня. Если возникало подозрение, что какая-то семья могла заразиться коронавирусом, всем членам семьи запрещалось покидать квартиру на время проведения тестов и завершения отслеживания их контактов с другими людьми. Одна из моих бывших студенток, которая училась в университете в 1990-е годы, отправила мне фотографию входной двери квартиры в ее районе, официально опечатанной двумя печатями. «Такого я никогда не видела, но старшее поколение должно помнить, как применялись такие меры, — написала она, упомянув политическую кампанию, инициированную Мао Цзэдуном. — Мы становимся бесчувственными. В итоге это может сказаться на нас сильнее, чем коронавирус».

Карантин негативно влиял и на мою семью: дочерям очень не хватало общения со сверстниками. Хотя и нельзя отрицать, что строгий режим самоизоляции вкупе с закрытием границ и отслеживанием контактов между людьми позволили сдержать распространение коронавируса в большинстве городов. Двадцатого февраля, когда я при еще действующем режиме самоизоляции поехал в студенческий городок, власти Чэнду сообщили о последнем зафиксированном в городе случае заражения коронавирусом. При населении свыше шестнадцати миллионов человек с конца февраля в Чэнду выявили только семьдесят одного человека с симптомами заболевания. Причем все зараженные прибыли из-за границы, фактически это были граждане Китая, отправленные прямиком из аэропорта на лечение или на карантин.

Влияние пандемии

Единственную студентку, с которой я был лично знаком, зовут Серина. Она живет в городе четвертого уровня в северо-восточной части провинции Сычуань. Ее родители занимают совсем невысокие должности. Когда она во время занятий включала микрофон, было слышно, как из окна ее комнаты доносились звуки города: шумели моторы, гудели автомобилисты, слышались голоса людей. Позже она объяснила, что в ее жилом доме очень тонкие стены, и поэтому слышен шум плотного дорожного движения. Как и многие ее одногруппники, Серина — единственный ребенок в семье. Но, в отличие от них, ей не хватало уверенности в завтрашнем дне.

На самое первое занятие Серина пришла, хотя и не прошла отбор в группу. Но она отправила мне письмо и спросила, может ли ходить как вольный слушатель. Это не в моих правилах, но что-то в ее манере письма зацепило, и я разрешил с правом сдачи зачета в конце семестра.

С самого первого занятия она проявила себя с лучшей стороны. Серина умеет писать очень красивым языком, причем на довольно грамотном английском, и ее доклад меня особенно поразил. Это миниатюрная, тихая и простая девушка, которая понимает, как с этими качествами легко располагать к себе окружающих. Осенью я дал студентам исследовательские проекты, и Серина стала ходить на встречи к сычуаньским католикам. При подготовке второго проекта она проводила время в сычуаньском ЛГБТ-френдли баре. Контраст между двумя этими проектами не такой резкий, как может показаться: это маргинальные группы, и в Чэнду христианская община и ЛГБТ-сообщество гармонично сосуществуют.

Когда отменили режим самоизоляции, я попросил студентов написать про человека или организацию, которая столкнулась с последствиями пандемии. Семья Энди знакома с директором завода по производству аппаратов ИВЛ. Энди узнал, что за изучаемый период производительность завода выросла в десять раз. Студентка Элайн в городе Сиань посещала бар для квир-девушек. Она обратила внимание, что хозяин бара предлагал в том числе теплое пиво — в Китае считается, что холодные напитки вредны для женского здоровья. Сизиф написал про аптекаря, который придумал способ обойти введенные правительством правила, устанавливающие чрезмерно высокие цены на медицинские маски. Хонгуи наблюдал за работой менеджера по кредитам, от него он узнал о новой программе отсрочки платежа, доступной для получателей кредита, на чьих доходах негативно отразились последствия пандемии. Хонгуи рассказал, что триста семьдесят человек обратились к менеджеру банка с вопросами о новой программе. Банк отсрочил платежи двадцати двум, остальным отказал.

От многих людей, которые стали торговцами, я слышал, что их уволили с фабрик или с какой-то другой работы, поскольку предприятия не нуждались в таком количестве незадействованного персонала. Однако многим людям и с более стабильной работой сокращали зарплату. В мае во время моего полета на авиарейсе в город Ханчжоу бортпроводница сказала мне, что им платят только за летные часы и что теперь она получает очень мало — всего четверть от суммы ее прежней зарплаты. У пилотов ситуация с заработком еще хуже: от одного пилота хайнаньских авиалиний я узнал, что за два месяца работы он получил всего десять процентов от своей обычной зарплаты. Многие мне говорили, что попали в подобную ситуацию, но для них это не было катастрофой — оставались сбережения.

Новый средний класс в Китае сформировался относительно недавно, и его представители не чувствовали достаточной уверенности в своем финансовом положении. По этой причине они откладывали довольно большие суммы наличными. Они привыкли к резким изменениям в экономической политике страны и неблагоприятным обстоятельствам.

Чиновники, видимо, были уверены, что граждане проявят находчивость для преодоления экономических трудностей своими силами, однако их подход к решению проблем в области здравоохранения был построен совершенно иначе. Власти не давали людям возможности принимать самостоятельные решения и контролировали все сами. Режим самоизоляции был введен принудительно, всех заболевших срочным порядком направляли из дома прямиком в изолированные палаты городских больниц. К началу апреля все приехавшие из-за границы, даже китайские граждане, были обязаны под строгим контролем провести двухнедельный карантин в специальном учреждении.

«Время измерения температуры!»

Я несколько раз видел надпись «anquanjuli», на китайском она означает социальное дистанцирование. Она встречалась мне только в официальных сообщениях, и я ни разу не слышал ее от окружающих. Разумеется, ее не использовали в повседневном общении. Сразу после отмены режима самоизоляции в общественном транспорте — вагонах метро, автобусах, поездах — было не протолкнуться. В Ханчжоу я летел Аэробусом A321, и на борту все 185 пассажирских сидений были заняты. Общаясь с деловыми людьми и дипломатическими представителями, я обменивался с ними рукопожатиями, как будто был 2019 год. Прохожие на улицах все еще чихали и кашляли. Ношение масок осталось обязательным в помещениях и в общественном транспорте, но в целом все традиционные ритуалы общения остались неизменными.

Мои дочери учатся в третьем классе, и сначала там все в обязательном порядке носили медицинские маски. На первом занятии по музыке дочери научились играть на флейте, не снимая маску — просунув мундштук под ее нижнюю часть. В школе я видел, как учителя носили на маске внешний микрофон, а провод был подключен к колонке на поясе. Уже в середине мая министерство образования КНР выпустило приказ, разрешающий ученикам ходить без маски в зонах с низким риском заражения, и администрация нашей школы ослабила соответствующие правила. Некоторые учителя перестали носить маски, в то время как большинство детей не отказались от них.

В школе ввели обязательные перерывы на санитарно-гигиенические процедуры, чтобы ученики регулярно мыли руки, каждый день по громкоговорителю объявляли: «Время измерения температуры!». Моим дочерям температуру измеряли по крайней мере пять раз в день. Первая часть профилактических мероприятий начиналась каждый день в 6:30 утра с переписки в групповом чате родителей WeChat. Первый родитель пишет #Цзелун и рядом имя своего ребенка, порядковый номер ученика по списку, его сегодняшнюю температуру в градусах Цельсия и фразу «Ребенок здоров». Каждый день мне на телефон приходило около шестидесяти таких сообщений. После восьми часов утра запоздалым родителям отправляли сообщение с требованием поскорее прислать данные о своем ребенке. «Отец такого-то ребенка, пожалуйста, напишите срочно в чат!».

Я был совсем не рад этому, каждое утро тратил кучу времени на работу с несколькими мобильными приложениями; с помощью одного из них ежедневно отправлял администрации университета информацию о своей температуре, местоположении, социальных контактах за последние две недели в провинции Хубэй, где расположен город Ухань. Если не успевал этого сделать до полудня, весь взвинченный от напряженной работы администратор отправлял мне напоминание, в котором прочитывалась пассивная агрессия (11 апреля, 12:11 после полудня: «Здравствуйте, господин Хесслер, как Вы сегодня?»). Также каждое утро мне необходимо было отправить смс-сообщение о самочувствии моих дочерей в виде QR-кода. Я часто чувствовал себя очень загруженным, и это не считая еще одного неприятного бонуса: за первый месяц родительской переписки в чате WeChat я получил 1146 сообщений с информацией о температуре детей, учащихся в третьем классе.

Я спрашивал себя, а имели ли эти меры большой смысл? От эпидемиологов я узнал, что хоть регулярное измерение температуры тела и представляет собой определенную важность, все-таки эту меру нельзя считать гарантией безопасности. Специалисты считают, что социальное дистанцирование приносит больше пользы, чем ношение масок. Один эпидемиолог из Шанхая сказал мне, что людям следует носить защитные маски, хотя и отметил, что нет статических данных, которые доказывали бы эффективность такой меры социальной политики, поскольку масочный режим может негативно сказываться на поведении людей. Власти страны с самого начала режима самоизоляции требовали, чтобы граждане в обязательном порядке носили маски, хотя и не были уверены в действенности этой меры. В Китае местным жителям запрещалось свободно передвигаться по городу, когда темп распространения вируса был очень высоким, поскольку правительство не надеялось, что число инфицированных будет снижаться только благодаря масочному режиму, социальному дистанцированию и ответственности людей.

Была выбрана другая стратегия: сохранение строгого режима самоизоляции до полной победы над вирусом. Во время режима самоизоляции власти Китая не предоставляли гражданам никакой возможности самостоятельно определять правила поведения в обществе, однако возлагали большие надежды на их активное участие в работе различных организаций, занимающихся борьбой с коронавирусной инфекцией.

Многие из моих студентов, в том числе Серина, изучали ситуацию в районных комитетах своих родных городов. Представители районного комитета ходили по квартирам, распространяли важную информацию, опрашивали жителей на предмет посещения ими зон с повышенным риском заражения, помогали проводить эпидемиологическое расследование. По сообщениям государственного информационного агентства Китая, пятьдесят три работника районных комитетов погибли в борьбе с коронавирусом. Некоторые были уволены или получили строгий выговор даже за малейшие ошибки в работе.

Их работа не всегда была безупречной. В конце января одного из работников комитета, о котором написала Серина, закрепили за жилым комплексом с 1136 квартирами. На протяжении двух дней он вместе с парой других работников по контракту с восьми утра до полуночи ходил по квартирам многоэтажного дома. Они не заглянули лишь в одну квартиру: на стук никто не ответил, а они не стали оставлять записки у двери и не проверили хозяина квартиры позже. Как оказалось, в этой квартире жил единственный на весь район человек, зараженный коронавирусом. Жилец — назовем его Лю — принимал душ, когда работники комитета постучали в дверь.

За неделю до этого Лю побывал на вечеринке, где долго общался с одним диджеем, который, как выяснилось позже, заразился от кого-то в Хубэе. Лю тридцатипятилетний холостяк, очень энергичный и общительный. Все его социальные контакты после заражения можно увидеть в учетной записи городской власти в WeChat, в Китае это открытая информация, ее может посмотреть каждый человек.

Про Лю сказано, что за первые три дня после инфицирования, когда он еще об этом не знал, он был в баре, магазине, двух аптеках, на трех автозаправочных станциях и в шести заведениях общепита. Вкусовые предпочтения Лю довольно разнообразные, поэтому он ел как в блинной, так и в ресторане китайской кухни. Также со своим другом Хуаном он навестил своих пожилых родителей. Затем сходил на работу. Заболел. Полежав какое-то время дома с температурой, Лю сходил еще в несколько аптек, немного подлечился, и затем все пошло по кругу: встреча с другом, родители, еще одна вечеринка. Хотелось спросить, когда же этот парень остановится? Любопытно, но тот самый Лю, беспрепятственно разгуливавший по городу восемь дней, так и не заразил ни одного человека. Он сам перенес легкую форму коронавируса.

Детальное описание передвижения зараженных составлялось специалистами, отслеживающими контакты инфицированных людей и работающими под руководством Китайского центра по контролю заболеваний. По всей стране открыто около трехсот тысяч филиалов этого медицинского центра, в каждом из которых трудятся от ста до ста пятидесяти сотрудников.

Порядка десяти тысяч специалистов, отслеживающих контакты, работали в Ухане, где было зафиксировано более 80 % всех смертельных случаев коронавируса в Китае. От эпидемиологов я узнал, что специалистов поделили на группы по пять-семь человек, во главу каждой из которых поставили того, кто прошел подготовку в области общественного здравоохранения. Когда вирус начал распространяться в других городах, группы по расследованию стали создаваться по всей стране, а руководство Китайского центра по контролю заболеваний принялось набирать людей, обладающих специальными техническими знаниями.

Они разрабатывали цифровую программу «Код здоровья», которая позволяет лучше отслеживать и контролировать распространение коронавируса среди населения, хотя эта система не настолько продумана, как программы в Южной Корее и Сингапуре. В Европе разработанные компаниями Google и Apple приложения, предупреждающие о возможной опасности заразиться коронавирусом, были скачаны миллионами пользователей. Эти приложения ловят сигналы bluetooth других устройств для отслеживания цепочек контактов пользователя с зараженными людьми.

В Китае есть места, где положение пользователя в приложениях «Кода здоровья» изменяется, как правило, при вводе данных вручную: например, при регистрации пользователя по паспорту на авиарейс или при фиксировании номеров его машины на пункте взимания дорожных сборов.

Встреча оффлайн

Наступила шестнадцатая учебная неделя, и вот я наконец в родной аудитории. Более месяца ходили слухи, что студенты вернутся за университетские парты, как в ряде других провинций. Однако окончательное решение принимало, как всегда, местное руководство, поскольку в китайской системе управления в случае новой вспышки заболевания именно на него возложили бы ответственность. Администрация Сычуаньского университета приняла решение, что не стоит так рисковать. Университетские двери открыли студентам последнего курса для проведения выпускных экзаменов, а также другим старшекурсникам, которые получили специальное разрешение на вход. Однако студентов начальных курсов попросили остаться на дистанционном обучении. Для меня это было разочарованием, потому что я так надеялся наконец-то со всеми встретиться вживую. Никто из моих студентов-первокурсников не вернулся в здание университета в этом году.

В конце учебного года началось то, что я бы назвал генеральной репетицией. На территории университета поставили палатки для измерения температуры у учеников с подозрением на коронавирус, запустили в работу роботов-почтальонов, установили системы распознавания лиц. Я понимал, что администрация готовится к началу следующего учебного года и тестирует новые системы. Некоторые эпидемиологи в Китае поделились со мной своей обеспокоенностью по поводу второй возможной волны коронавируса. «У нас нет долгосрочного плана действий, — честно признался один профессор эпидемиологии из Шанхая. — Ни у одной страны его нет». Еще один эпидемиолог сказал, что он обеспокоен недостаточно продуманной системой социального дистанцирования, и добавил, что в Китае следует ослабить строгие меры самоизоляции и ужесточить масочный режим. «Нам это необходимо, — сказал он мне. — В Китайском центре по контролю заболеваний прекрасно это понимают».

На первой неделе возобновившихся занятий в аудиториях только четыре моих студента пришли в университет на лекцию по научно-популярной журналистике, а именно Серина, Эмми, Фентон и Сизиф. Наше занятие было похоже на передачу в радиостудии — мы впятером вели дискуссию и с помощью наушников и микрофонов общались с нашими слушателями, разбросанными по всей стране. У каждого из четырех студентов была своя причина приехать: Эмми — единственная из всего потока, кто живет в деревне, и, как Серине, ей было тяжело учиться в шумном доме, полном народа. Фентону нужно было вылечить зубы в университетской клинике. Сизиф — студент выпускного курса, поэтому он должен был вернуться в университет для сдачи экзаменов.

Сизиф вошел в аудиторию в маске, но снял ее, увидев, что другие сидят с открытым лицом. Он оказался высоким юношей с немного вьющимися волосами. Даже когда мы учились дистанционно, я понял, что Сизиф по натуре немного застенчив, и не захотел ставить его в неловкое положение своими расспросами о его имени. Но теперь, в аудитории, я решился у него спросить, что заставило его немного покраснеть. Сизиф объяснил, что выбрал это имя в старших классах школы, потому что интересовался греческой мифологией.

Я часто задавался вопросом, насколько сильными и запоминающимися оказались впечатления от событий этой весны для молодого поколения — для детей ковида. «Я никогда не чувствовала себя так близко к истории: я запечатлела реальные события на бумаге, — написала Серина в одной из своих последних работ. — Наверное, я начну вести дневник». Она призналась, что время, проведенное в районном комитете, где она наблюдала, как должностные лица и полицейские силы борются с коронавирусом, заставило ее вспомнить об исследовании, которое она проводила в прошлом семестре. Серина осознала, что раньше настолько самозабвенных и усердных представителей местных органов настраивали против таких объединений, как католическая община и ЛГБТ-сообщество. «Они все хорошие люди, — писала Серина. — Просто по стечению обстоятельств они оказываются в абсолютно разных местах, иногда даже в конфликтных ситуациях».

На протяжении семестра я пытался наладить контакт со студентами, которых имел возможность только слышать через наушники, но не видел их в лицо, и я понял, что в будущем налаживать такое общение будет еще тяжелее. К началу июля, когда я уже выставил студентам итоговые оценки, в США каждые два дня объявляли о таком числе заболевших, которое было зафиксировано в Китае за весь период пандемии.

Только трое из моих студентов пришли на последнее занятие по научно-популярной журналистике на семнадцатой неделе учебы. Сизифа не было: как и у других выпускников, лекции у него закончились раньше, чем у студентов младших курсов. Каким-то образом Серина, Эмми и Фентон узнали, что у меня был день рождения накануне последнего занятия, и организовали вечеринку-сюрприз. Робот доставил им надувные шарики, конфетти и поздравительные открытки, которые они собирались подписать и подарить мне. Также ко входу в университет им доставили торт и острое сычуаньское блюдо маокай. Серина сделала книжечку с фотографиями и посланиями, которые прислали ее одногруппники из других городов. Эти послания были написаны, как принято у китайцев, с долей самоиронии. Вот слова одного из студентов: «Спасибо, что вы читали мои корявые работы (должно быть, это было невыносимо)».

На протяжении четырех месяцев я слышал их голоса на занятиях, читал их работы и проверял их проекты. Теперь на страницах этой книжечки я наконец-то увидел их настоящие лица. Все улыбаются, выглядят непринужденно, не как на старых фотографиях. Как бы я хотел встретиться с ними по-настоящему, но мне приятно знать, что они где-то там и у них все хорошо.

Перевод Анны Коцовской